Худой мужчина. Окружной прокурор действует - Гарднер Эрл Стенли - Страница 17

«ЭТО НЕ ВИНАНТ И НА САМОУБИЙСТВО НЕ ПОКУШАЛСЯ».

На следующее утро я вызвал стенографистку и разобрался с большей частью накопившейся почты, поговорил по телефону с нашим поверенным в Сан-Франциско — мы хотели спасти одного из клиентов нашей лесопилки от банкротства; еще час потратил, просматривая план, который мы разработали, чтобы платить поменьше налогов в казну штата; в общем, побыл самым деловым из деловых людей и к двум часам, когда я прекратил работу на сегодня и отправился обедать с Норой, я почувствовал себя чрезвычайно добродетельным.

Нора договорилась пойти поиграть в бридж после обеда, я же направился к Гилду, с которым несколько раньше поговорил по телефону.

— Значит, ложная тревога? — спросил я после того, как мы обменялись рукопожатиями и уселись в кресла.

— Вот именно. Это такой же Винант, как я. Вы же понимаете, как это получается: мы сообщаем филадельфийской полиции, что он оттуда поспал телеграмму, и даем приметы, и теперь всю неделю для половины штата Пенсильвания каждый тощий бакенбардист — непременно Винант. Нашего зовут Барлоу, он безработный плотник, насколько мы смогли выяснить. Его подстрелил черномазый, который хотел его ограбить. Пока еще он не может много говорить.

— А не могли его подстрелить по ошибке — по той же ошибке, которую сделала аллентаунская полиция?

— То есть приняв за Винанта? Очень возможно, если это нам что-то дает. Дает?

Я ответил, что не знаю.

— Маколей вам сообщил о письме, которое получил от Винанта?

— Он не сказал мне, что в нем.

Сказал я. Сказал и о Роузуотере, что знал.

— Вот это интересно, — сказал он.

Я рассказал о письме, которое Винант послал сестре.

— Обширная переписка, да?

— Я тоже обратил внимание.

Я сказал ему, что описание Виктора Роузуотера с небольшими изменениями подошло бы и Кристиану Йоргенсену.

Он сказал:

— Да, послушать вас не вредно. Продолжайте, продолжайте, не обращайте на меня внимания.

Я сказал ему, что это все. Он откинулся в кресле и вперил свои бледно-серые глаза в потолок.

— Тут есть над чем поработать, — изрек он наконец.

— Этого парня в Аллентауне подстрелили из тридцатидвушки?

Гилд с любопытством посмотрел на меня, потом покачал головой:

— Из сорокачетверки. Есть идеи?

— Нет. Просто мысленно прокручиваю ситуацию.

Он сказал:

— Понятно, — снова откинулся и уставился в потолок. Когда он заговорил, было похоже, что он думает о чем-то другом. — Это алиби Маколея, о котором вы говорили, оно вполне прочное. Он тогда опоздал на встречу с Винантом, и мы определенно знаем, что он был тогда в конторе у человека по фамилии Германн с пяти до двадцати минут четвертого, то есть в интересующее нас время.

— Почему пять минут четвертого?

— Ну да, вы же не знаете… Мы нашли человека по фамилии Каресс — у него химчистка и покраска на Первой авеню. Так вот, этот Каресс звонил ей в пять минут четвертого — узнать, не будет ли заказов. Она сказала, что не будет, что она собирается уехать. Таким образом, время сужается — от трех часов пяти минут до трех двадцати. Вы действительно подозреваете Маколея?

— Я всех подозреваю, сказал я. — Где от трех пяти до трех двадцати были вы?

Он рассмеялся:

— Между прочим, я, пожалуй, единственный из всех, у кого нет алиби. Я был в кино.

— А у остальных оно есть?

Он кивнул головой:

— Йоргенсен вышел из дома вместе с миссис Йоргенсен примерно без пяти три и улизнул на Семьдесят третью Западную к девице по имени Ольга Фентон (мы обещали не говорить жене), где пробыл примерно до пяти. Что делала миссис Йоргенсен, мы знаем. Когда они вышли, дочь одевалась, потом в четверть четвертого села в такси и направилась прямиком в «Бергдорф-Гудмен». Сын весь день провел в публичной библиотеке — и занятные же книги он читает! Морелли был в кабаке где-то на Сороковых. — Он усмехнулся. — А вы где были?

— Свое алиби я приберегу на тот случай, если в нем и вправду возникнет нужда. Ни одно из них совсем железным и не назовешь, но с настоящими алиби так чаще всего и бывает. А как Нунхайм?

Гилд, похоже, удивился:

— А он-то при чем?

— Слышал я, что он сох по этой девчонке.

— Где ж вы это слышали?

— Слышал.

Он нахмурился.

— Источник надежный?

— Вполне.

— Ну что ж, — задумчиво произнес он, — его-то мы проверить можем. Но, послушайте, что вам за дело до них? Вы не верите, что убийца — Винант?

Я решил предоставить ему те же условия пари, что и Стадси:

— Пятьдесят против двадцати пяти, что это не он. Он долго и сердито смотрел на меня, а потом сказал: — В общем-то это мысль. И кто ваш кандидат?

— До этого я еще не дошел. Поймите же, я ничего не знаю. Я не утверждаю, что Винант не убивал. Я утверждаю, что не все свидетельствует против него?

— И утверждаете это два к одному. А что же не против него?

— Если хотите, называйте это предчувствием, — сказал я. — Только…

— Ничем я не буду это называть, — сказал он. — Я знаю, что вы толковый сыщик, и хотелось бы послушать ваши соображения.

— Мои соображения — это в основном вопросы. Во-первых, сколько времени прошло с той минуты, когда лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже, где жила Вулф, до той, когда она вызвала его и сказала, что слышит стоны?

Гилд сложил губы колечком, приоткрыл рот и спросил:

— Вы полагаете, что она могла… — Конец вопроса так и повис в воздухе.

— Полагаю, что она могла. Я хотел бы знать, где был Нунхайм. Я хотел бы знать ответы на вопросы, поставленные в письме Винанта. Я хотел бы знать, куда девалась разница в четыре тысячи долларов между суммой, которую Маколей передал девице, и той, которую она, возможно, передала Винанту. Я хотел бы знать, откуда взялось ее кольцо невесты.

— Мы делаем все, что можем, — сказал Гилд. — А я сейчас хотел бы знать, почему бы Винанту, если он невиновен, не прийти и не ответить на наши вопросы.

— Может быть, одна из причин в том, что у миссис Йоргенсен для него уже готова беличья клетка с колесиком. — Кое-что пришло мне на ум. — Герберт Маколей работает на Винанта. Вы просто поверили ему на слово, что этот человек в Аллентауне не Винант?

— Нет. Он моложе Винанта, никакой седины в волосах, причем краской не пользуется, совсем не похож на те фотографии, которые у нас имеются. — Он говорил вполне убежденно. — У вас есть дела на ближайший час?

— Нет.

— Замечательно. — Он встал. — Я пошлю кого-нибудь из ребят заняться тем, что мы только что обсуждали, а потом, может быть, нанесем парочку визитов?

— Годится, — сказал я и вышел из кабинета.

В корзинке для бумаг лежал номер «Таймс», я вытащил его и раскрыл на странице объявлений. Там было объявление Маколея: «Эбнер. Да. Банни».

Когда вернулся Гилд, я спросил:

— А помощники Винанта, с кем он работал в мастерской? Их проверяли?

— Да. Но они ничего не знают. В конце той недели, когда он уехал, они оба получили расчет, и с тех пор они его не видели.

— А над чем они работали, когда мастерская закрылась?

— Краска какая-то или вроде того. Что-то такое перманентно зеленое. Не знаю. Выясню, если хотите.

— Полагаю, что это не имеет значения. Мастерская солидная?

— Вроде продумано все основательно. Думаете, все это как-то связано с мастерской?

— Все может быть.

— Г-м-м. Ну, побежали.

— Прежде всего, — сказал Гилд, когда мы вышли из управления, — навестим мистера Нунхайма. Он должен быть дома: я велел ему не отлучаться, ждать моего звонка.

Гнездышко мистера Нунхайма находилось на пятом этаже мрачного, сырого и дурно пахнущего дома, где не стихал шум из подземки, проходившей по Шестой авеню.

Сначала послышался звук каких-то суетливых передвижений, а потом некий голос спросил:

— Кто там? — Голос был мужской, гнусавый, несколько сердитый.