Диктатор (СИ) - "Elle D." - Страница 52

— Откуда они взялись? Их кто-то создал?

— Скорее всего. Возможно, какой-то эксперимент более развитой расы, вышедший из-под контроля. Мы никогда не узнаем. Но это и не важно. Важно то, что саркадасы сопротивлялись им так долго, как могли — больше тридцати лет. Но десять лет назад они были полностью уничтожены. Не осталось ни одного города, ни одного корабля, разве что несколько ещё дрейфуют где-то в открытом космосе. Ты спрашивал, мертвы ли они, и есть ли война — да, мертвы, и война есть. Последние десять лет мы воюем с Потрошителями. Пытаемся не подпустить их к нашей планете. То есть… пытались.

Он снова нажал на панель. Дженсен увидел уже знакомую картину боя — и в то же время другую. На этой не было фонтанов крови, ружейной пальбы и адских воплей. Человек в форме, заляпанной иссиня-чёрной жижей, трясущимися ногами пинал поверженное тело инсектоида. Он что-то бессвязно выкрикивал — кажется, победа в бою стоила ему рассудка. Дженсен хотел сказать, что вот же, вот, их всё-таки можно убить — но слова застряли в горле, когда он увидел на заднем плане гору с тремя пиками, смотрящими в разные стороны. Этот пейзаж узнал бы любой. Гора Корона, находящаяся в пятидесяти милях южнее Летучего Дома. На Пангее.

— Они уже здесь, — прошептал он.

— Да. Это был разведывательный отряд. Всего один истребитель, одна ячейка от коробля-матки. Десяток Потрошителей. Они убили целую роту, прежде чем их удалось остановить. Из всей роты выжило только трое. И это нападение не было внезапным, Дженсен, о нём знали заранее. К нему были готовы, и едва сдержали его. Один крохотный истребитель и десять вражеских солдат.

— Когда это случилось?

— Около месяца назад.

Дженсен качнул головой. Он не мог это осмыслить. Он знал, что там, на фронте, дела обстоят худо, знал, что Джаред измучен, что его поедом ест отчаяние и тоска — но даже вообразить не мог ничего подобного. Что внешний враг, который для аристократии, брезговавшей марать руки далёкой и скучной космической войной, был всего лишь пустым звуком — на самом деле действительно смертельная угроза. И не просто смертельная. Если Потрошители прорвутся на Пангею… что ж, тогда города Пангеи станут такими же, как города саркадасов. Братскими могилами, полными изувеченных тел. Никто не спасётся. И те, кто умрут первыми, будут счастливчиками.

— Диктатор Августин знал о них… и Диктатор Александр, твой брат… и ты. И вы никому ничего не сказали?

— А как о таком сказать, Дженсен? Посуди сам. Как ты думаешь, что будет, если эти записи пустить в эфир? Если люди поймут, что их ждёт — что ждёт всех нас, стоит нам только ослабить линию обороны? Начнётся паника. Хаос. А хаос сразу же приведёт к простою в производстве. Фронт перестанет получать самое необходимое — и это будет конец всему. Мы еле-еле держимся эти десять лет, Дженсен. Мы постоянно теряем позиции. Несколько раз они едва не прорвались на орбиту Пангеи, в последний раз — когда вспыхнул бунт в Коджесе. Розенбаум понятия не имеет, с чем нам приходится справляться.

— Так скажи ему! Какого чёрта?! Джаред, ты давным-давно должен был открыть людям правду! Проклятье, да мы все можем умереть в любой день, и никто даже не подозревает об этом!

— Тебе легко говорить, — резко сказал Джаред, вскидывая голову. — Открыть правду. Да запросто. А потом смотреть, как они носятся по улицам и орут, пока на головы им сыпятся Потрошители. И думать, что если бы молчал, если бы делал дальше всё, что от меня зависит, то хотя бы продлил им всем жизнь, если бы не спас…

Его голос сорвался. Дженсен внезапно осознал, до чего тяжело ему даётся это напускное спокойствие. И он не выдержал. Он не мог больше терпеть. Он подошёл, взял Джареда за плечи и рывком притянул к себе, стискивая волосы у него на затылке. Джаред неловко обнял его за пояс. Так они стояли какое-то время: это не было полноценным объятием, просто они держались друг за друга, словно стояли на падающей платформе.

— Кто ещё знает? — спросил Дженсен наконец. — Женевьев?

— Нет. Она же была беременна, сейчас кормит ребёнка и… я бы ни за что ей не сказал. Я вообще никому не говорил, Дженс, никогда. Ты первый.

— Но не единственный?

— Ну, да. Знают Морган и Пеллегрино. Из членов Совета — больше никто. Знает Зингер, и довольно многие офицеры в космосе. И, конечно, все, кто идут в открытый бой. Мало кто выживает, а тех, кому везёт, мы не пускаем обратно на планету, чтобы исключить утечку информации. Сейчас даже мутного слуха достаточно, чтобы всё окончательно покатилось к чёрту. Хотя… думаю, у нас и так немного времени.

— Сколько? — холодея, спросил Дженсен.

Джаред, отстранившись от него, пожал плечами.

— Не знаю точно, на прошлой неделе они прорвали основную линию нашей обороны. Мы снова объявили внеочередной призыв, но боюсь, на сей раз этого будет недостаточно. Они слишком сильны. И их разведчики уже побывали здесь. Думаю, пара месяцев, и они спустят на Пангею свои корабли-матки. Хотя есть ещё надежда, что удастся удержать наши орбитальные башни и отбросить Потрошителей назад в космос. Но это всё равно только временное решение. Это как… как прибой. Он точит скалы. Они будут возвращаться снова и снова, пока не пройдут сквозь нас. И отправятся дальше. — Он замолчал, и Дженсен молчал тоже, не в силах выдавить ни слова. А потом Джаред добавил жалобно, как ребёнок, и еле слышно: — Я не хотел, чтобы ты узнал. Прости.

И тогда Дженсен выдохнул, сгрёб его лицо руками и поцеловал. Наконец-то.

В этом поцелуе не было привычной страсти. Это был поцелуй-утешение, поцелуй-обещание, что всё наладится, хотя Дженсен уже понял, что не наладится ничего. Всё оказалось не просто хуже, чем он ожидал — хуже, чем он мог вообразить. Он думал, что его ждут долгие годы в изгнании и одиночестве — но годы превратились вдруг в месяцы, даже недели, и это наполнило его таким ужасом и такой жаждой жизни, что пот прошибал и сердце выскакивало из груди. И думалось, как тогда, когда он увидел горящий правительственный мобиль: нет. Пожалуйста, нет. Пусть мои глаза меня обманут.

— Ты правильно сделал, — прошептал Дженсен Джареду в губы.

— Что приехал? — так же невнятно отозвался тот.

— Что приехал. И что сказал. И всё, что ты делал, всё было правильно.

— Не знаю…

— Я знаю, — сказал Дженсен и с силой притянул его к себе, целуя жёстче, настойчивее, как в последний раз. Какого чёрта. Если уж им и правда недолго осталось, он не собирался тратить время попусту. Впрочем… есть же ещё кое-что.

— Почему ты меня прогнал? Ты ведь знал, что я не работаю больше на Розенбаума?

— Знал. Но в последнее время… я стал чересчур уязвимым. Морган и Пеллегрино очень сильно давят на меня. Морган категорически против одной только мысли о том. чтобы открыть людям правду, даже если Потрошители покажутся над городами. Он хочет, чтобы мы молчали до самого конца, говорит, только так у нас есть шанс. Зингер с ним согласен. Что думает Пеллегрино, я до сих пор толком не могу понять. Одно я знаю точно: когда Потрошители высадятся здесь, первым делом они обрушатся на города. И в последнюю очередь — на одинокие поместья в глуши, вроде этого. Мы не знаем точно, как именно они зачищают планеты — может, и не зачищают вовсе, только уничтожают крупные скопления людей. Мы смогли захватить только один их корабль, простой штурмовик, не матку, так что не знаем, существуют ли у них технологии для обнаружения жизни. Но надеемся, что нет. И я подумал… словом, моя семья, Джефф и Женевьев с нашим сыном — они в безопасности. И я хотел сделать что-то для тебя тоже. Чтобы ты…

— Всё. Я понял. Молчи, — Дженсен крепче сжал его затылок, прерывая речь, начавшую сбиваться: Джаред часто дышал и был на грани нервного истощения. Дженсен понимал, чего ему далось это признание. Он не пытался переложить на кого-то этот груз, не пытался даже разделить, просто он хотел, чтобы сейчас, перед концом, Дженсен узнал правду. И понял, что Джаред не считает его предателем. Что Джаред верит ему.

Джаред ему всё-таки верит.