Зима на разломе - Динец Владимир - Страница 39
- Предыдущая
- 39/40
- Следующая
Пятиметровая тигровая акула возникала из темноты с интервалом в несколько минут и проходила мимо, грозная, как линкор. Мы, конечно, не отказали себе в удовольствии соскочить на несколько секунд с рифа, но отплыть подальше никто не решился.
Утром мы отдали остатки продуктов жившим в бухте песчаным лисичкам и уехали в горы. Путаясь в колеях, отыскали путь в самую высокую часть Синая, к двум горам, на которых зимой бывает снег — Джебель-Муса и Джебель-Катарина. Первая из них известна тем, что на ее вершине бог дал Моисею скрижали Завета, а под второй стоит старый и очень красивый монастырь.
Странные тут горы. Из-за того, что почти нет осадков, нет и высотной поясности, и склоны на высоте двух километров ничем не отличаются от тех, что поднимаются над морем. Только по самым макушкам торчит низенькая травка. Постояв на обеих вершинах и посмотрев на довольно мрачный пейзаж, мы простились. Друзьям пора было возвращаться в Землю Обетованную, а мне — в Египет, откуда мои предки смылись с таким трудом.
Джип скрылся за поворотом, я сел в туристский автобус и поехал на северо-запад.
Хотя через несколько дней мне предстояла встреча с Ирочкой, по которой я отчаянно соскучился, все равно было грустно. Увидимся ли мы еще когда-нибудь с ребятами, не говоря уже о девушках, доставивших мне столько чудесных минут? Я теперь если и смогу вернуться в Израиль, то только по российскому паспорту, а ведь для этого нужно приглашение, виза…
Мы проехали раскаленную пустыню Ат-Тих, где нет ничего, кроме разрушенных мечетей и старых орлиных трупов, и вскоре прямо среди барханов показался огромный океанский пароход, величественно двигавшийся через равнину. Это был Суэцкий канал.
Автобус прошел через тоннель на африканскую сторону, а там я на первой же остановке договорился с парой немецких туристов, и они подвезли меня через горы Нубии в Карнак. Нубийская пустыня — самая сухая в Африке, здесь есть места, где дождя не было сто-двести лет. Но в глубоких вади попадаются живые акации, а на песке — следы птиц и насекомых.
Покатавшись автостопом по древним городам Верхнего Египта, я сплавился на попутной барже по Нилу в Каир.
Конечно, испытываешь некоторый шок, попав из пустыни в город с населением вдвое большим, чем во всем Израиле. К тому же стояли Дни Сета, когда из Сахары дует горячий пыльный хамсин и весь Египет словно накрыт мутным серым одеялом. Я воспользовался советом Джин-Тоника, который много раз бывал тут, и взял такси.
Таксист, которому посчастливилось найти клиента-интуриста, берет на себя функции экскурсовода, охранника, справочного бюро и няньки. Мой не был исключением. Но когда я изложил ему ситуацию с шекелями, это поставило его в тупик. Мы безуспешно объехали несколько банков, а потом помчались на главную тусовку каирских таксистов — к Центральному Музею.
— Ты пока посмотри музей, — сказал Абдаллах, а я посовещаюсь с коллегами. Жду тебя через три часа.
Пока я гулял среди сокровищ гробницы Тутанхамона и прочих чудес, Абдаллах провел консилиум, на который собралось несколько десятков человек. К моему возвращению они как раз готовили вердикт.
— В принципе, поменять шекели на доллары невозможно, — сказали старейшины таксистов. — Но если ты в пять утра будешь на площади перед отелем «Синдбад», то, может, тебе и повезет. Оттуда отходит автобус в Тель-Авив.
Абдаллах доставил меня в самый дешевый отель, а утром отвез на площадь.
— Дальше ты уж сам действуй, — сказал он, — со мной белые господа и разговаривать не станут.
Я бы на месте западных туристов, к которым мне пришлось подойти на автобусной остановке, даже доллара не сменял такому подозрительному типу, но они были доверчивые, и до ухода автобуса я наменял пятьсот баксов — как раз на билет Аэрофлота.
Таксист свозил меня в аэропорт, я взял на вечер билет, а потом прокатился с ним на окраину города, в Гизу. Мы облазили пирамиды, сфинкса и кусок пустыни, которая словно отгорожена пирамидами от улиц Большого Каира.
У дверей аэропорта я спросил Абдаллаха:
— Сколько я тебе должен за эти два дня?
Мужик страшно смутился. Минуту он боролся с собой, не решаясь назвать чудовищную сумму, потом все же решился и, виновато глядя на меня, пробормотал:
— У меня пятеро детей, господин. Простите бедного араба. С вас десять долларов.
— Кусаммак! — вскричал я в сердцах. — Так ты всегда будешь бедным, хабиби! — И, отдав ему все оставшиеся доллары (двенадцать), улетел в мокрую весеннюю Москву.
Один хороший друг потом выручил меня: захватил с собой шекели, когда летал в Израиль по делам, и поменял там на доллары. Но к тому времени в Индии муссонные дожди шли полным ходом, так что я проторчал в Москве целый год. Конечно, в конце концов трудовые денежки все равно были потрачены не зря, то есть на путешествия.
Ирочка к моему возвращению подцепила «нового русского» по кличке Сидоров-по-маме (по папе он был зубной врач), который считал себя крутым мафиози, но на самом деле оказался дешевым фраером. Я даже унизился до вульгарного мордобоя, однако с Ирочкой так ничего путного и не вышло. Мы потрахались еще месяца три-четыре, повыясняли отношения (вот что я делать ненавижу, как и большинство нормальных мужчин) и расстались. Я очень долго переживал из-за нашего драматичного разрыва, но время, как известно, лечит любые раны, и через неделю-другую я уже начал встречаться с моей будущей женой.
Позже Ирочка снова звонила мне, но мне все эти приключения уже надоели, да и сколько можно расставаться и возвращаться? Сидоров-по-маме, насколько я знаю, тоже остался ни с чем, так что Ирочка, кажется, теперь одна — вот это обидно. У меня остается какое-то чувство вины, если я знаю, что девушка, с которой я встречался, так и не устроила свою личную жизнь.
В Израиле вскоре начались большие перемены, которые коснулись и тихого Эйлата.
Все «русские» городка разделились между двумя крыльями «Русской партии», и разборки доходят чуть ли не до баррикадных боев. Эти вышла замуж за сына мэра, но мэр скоро дожен смениться, и ходят слухи, что его место займет Аила, которая работала со мной в Хай-Баре. Оленька вроде бы собиралась замуж за израильтянина.
О Надин, Лейли, Кэри, Мириам и других мне ничего не известно. Джин-Тоник ухитрился нелегально поселиться в Канаде. Давид защитил диссертацию и остался в Хай-Баре (естественно, все равно на самой низкой должности, хотя он там единственный сотрудник с биологическим образованием). Беню уволили, как только Министерство Абсорбции перестало платить ему половину зарплаты. Теперь он тянет лямку в какой-то турфирме, а вот Маринку успел устроить экскурсоводом в Хай-Бар, так что живут они, по крайней мере, вместе.
Тони Ринг добился, чтобы его взяли обратно в ветеринарную клинику, усыплять собак и кошек. Директором Хай-Бара стал Ивтах. Прослужив на этой должности пару лет (а всего в Хай-Баре восемь), он наконец понял, что его настоящее призвание — художественная керамика, но уходить не собирается. Пока что дела в заповеднике идут не так плохо, как можно было ожидать, но это скорее инерция. После того, как Беня добился размножения ослов, их потихоньку становится все больше. Часть ориксов вывезли в северную часть Аравы. С аддаксами все по-прежнему: почти весь молодняк убивают волки.
Мойше и его подружку Беня выпустил в песках под Ниццаной. Тепа и Шарик выросли и наводят ужас на весь Эйлат. Наверное, там произошло еще много интересного, но съездить и посмотреть я пока не решаюсь из-за армии, а с Беней общаюсь по телефону. Когда на днях я с ним говорил, в минусе у него было уже пять тысяч долларов — значит, уважают. Водить как следует машину он, похоже, так и не научился: недавно застрял с друзьями в Негеве, и пришлось идти пешком в ближайший киббуц, чтобы вызвать по телефону Давида с «Нивой». Думаю, что в конце концов я сумею вытащить его в Москву или еще куда-нибудь.
Ведь мир слишком прекрасен, чтобы долго жить на одном месте.
- Предыдущая
- 39/40
- Следующая
