Зима на разломе - Динец Владимир - Страница 37
- Предыдущая
- 37/40
- Следующая
Найдя подходящее вади, я начал спускаться в Араву. Вдруг я почувствовал запах лошадей, а чуть позже — дыма. Осторожно выглянув из-за поворота, я увидел впереди трех оседланных коней, а чуть дальше — лежащих у костра бедуинов. Огонь давно погас, и казалось, что они спят, но вдруг один из них проснулся, достал из кармана рацию и что-то сказал в нее. Видимо, они исполняли здесь обязанности пограничников.
По идее, я должен был спрятаться в какую-нибудь щель, дождаться следующей ночи, подняться обратно на лавовое поле и поискать другой каньон. Но уж больно не хотелось торчать здесь лишний день. Пройти мимо костра я не мог — достаточно было одному из арабов случайно открыть глаза, и меня бы тут же пристрелили.
Я подполз к лошадям, выбрал самого лучшего коня (к сожалению, он оказался белым), отвязал, вскочил в седло, сказал ему «ялла, хабиби!» и попытался галопом проскакать мимо костра. Но по песчаному дну каньона поднять коня в карьер не удалось, и мы неуклюжим кентером миновали лагерь. Я еще не успел скрыться за поворотом, а бедуины уже с воплями вскочили на ноги и защелкали затворами.
Следовало бы мне сообразить, что это все-таки арабский конь, а не ахалтекинец, к которым я привык в Туркмении, и так быстро разогнать его по песку мне не удастся.
Нахлестывая коня и матерясь на всех известных мне языках, я промчался по каньону, пересек шоссе и поскакал вдоль колючей проволоки в поисках подходящего места для перехода. Позади послышались выстрелы, но я слышал, что стреляют в воздух, хотя белого коня им наверняка было видно — скорее всего, боялись попасть в него. Вдруг прямо передо мной оказался глубокий овраг — едва успел затормозить. Соскакивая с коня, я заметил болтающуюся на месте седельной сумки гранату Ф-1 отечественного производства и прихватил ее с собой, когда прыгнул вниз.
Овраг был перегорожен проволокой, но я пару раз ударил ножиком по склону, он осыпался, и образовалась щель, по которой я, скинув футболку, протиснулся на ту сторону. Правда, колючки здорово располосовали мне грудь и живот, но деваться было некуда. Сверху послышался стук копыт. Я встал за выступ склона и задумался.
Сейчас они оставят наверху лошадей и спустятся. Кинуть мне лимонку им под ноги или не стоит?
Руки, конечно, чесались. Я был уверен, что мои преследователи готовы отдать все на свете за сладостную возможность поджарить меня на медленном огне или содрать кожу. Но могу ли я судить их за это? Если бы я родился в бедуинской семье, наверное, тоже слушал бы пропаганду и с азартом охотился за нарушителями границы. А может быть, и нет. В любом случае, взрыв гранаты может привлечь внимание израильских погранцов, если они еще не проснулись от стрельбы.
И я сделал то, за что меня осудили бы все мои друзья в Израиле, кроме, может быть, Бени. Я выкрутил у гранаты запал, бросил ее на песок и ушел на запад. До сих пор я никому про это не рассказывал, но надеюсь, что сейчас друзья простят меня — все-таки три года прошло.
Только выйдя на шоссе, я почувствовал, что совершенно «высох». Никогда еще проносящиеся мимо водители не вызывали у меня таких бурных чувств — я даже пожалел, что выбросил лимонку. Наконец уже засветло меня подобрал туристский автобус. Шофер многозначительно оглядел меня и поехал дальше, тихонько насвистывая «Красную скалу». Но я уже все равно был на той стадии, когда разговаривать не можешь.
Беня встретил меня на пороге с пятилитровой канистрой виноградного сока
— вот, что значит настоящий друг. Приняв душ, я повалился на койку и отключился часов на шесть. Вообще-то все мои приключения оказались довольно бессмысленными: всего через год иорданскую границу открыли, и теперь съездить в Петру может любой желающий. Но я все равно не жалею об этой маленькой разминке, доставившей мне столько удовольствия. Если вам лень ехать в Иорданию, можете увидеть Петру в фильме Спилберга «Индиана Джонс и последний крестовый поход»: эффектные финальные сцены сняты именно там.
Под вечер я проснулся, выпил стоявшую у изголовья коробку сока и подполз к зеркалу. На меня глядела совершенно черная бедуинская рожа в выгоревшей щетине.
Услышав жужжание бритвы, в комнату заглянул Беня.
— Живой, док? — спросил он.
— Паспорт прислали?
— Нет.
— Страусята вывелись? — уже несколько дней я ждал вылупления птенцов из первой в этом году кладки.
— Да, восемь.
— Пошли смотреть.
— Потом, сейчас гости приедут.
— Кто?
— Марина, твоя Оля с подружкой, Давид и из Тель-Авивского зоопарка ребята.
Я вздохнул, с ужасом поняв, что Олька проделает весь путь из Иерусалима, а я мало чем смогу ее порадовать.
— Пока поспи еще немного, — хихикал Беня, — сметанки поешь. Нет сметанки? Ну, йогурта.
Давид прибыл на новенькой белой «Ниве». С приобретением машины его социальный статус резко подскочил. Если раньше Тони Ринг делал ему выговор за каждый прогул, то теперь достаточно было сказать «в гараже был» или «искра ушла», и все с пониманием кивали: это святое. Плата за успешную абсорбцию была высока:
следующие полгода Давид не вылезал из-под машины, устраняя бесчисленные недоделки.
Бенины друзья из зоопарка привезли с собой маленького толстенького итальянца, очень интересовавшегося русским языком.
— Как по-русски лапша? — спросил он.
— Спагетти, — хором ответили мы.
— А хлеб?
— Пицца.
— А лук?
— Чипполино.
Мы бы и дальше морочили бедняге голову, но тут прибыли девушки. Олина подружка Зоя оказалась очень похожей на нее, только черненькой.
— Вот Володя, — вполголоса сказала Оля, — тот самый.
Зоя посмотрела на меня, как на гориллу в зоопарке. Я отвел Оленьку в сторону.
— Ты что ей про меня наговорила?
— Ну, как ты… сам знаешь, — она неожиданно покраснела. — Зойка так просила поделиться, что я просто не могла отказать. У нее уже три месяца никого не было.
— Ты что, с ума сошла? Я еле на ногах стою, а вас двое.
— Не волнуйся, мы все понимаем. Ну и что, зато ты первый русский, который ходил в Петру.
Они затащили меня в комнату, уложили на койку и принялись насиловать по очереди.
Первое время я принимал в этом какое-то участие, но потом перестал. Хотя мой хвостик после полуночи стал реагировать только на минет, девушки никак не хотели оставить меня в покое. Когда я выходил ненадолго из полукоматозного состояния, то видел, как то черная, то русая головка мерно покачивается над моим животом. Кажется, вторая девушка в это время держала меня за руки.
Проснулись мы часов в десять утра. Я выпил пару литров сока, побаловался еще немного с девчонками и проводил их до автобуса. На прощание Оля дала мне бумажку с телефоном.
— Это Вера, моя подружка. Она живет у метро Динамо. Я ей про тебя рассказала и обещала, что ты ее навестишь.
Расставались мы довольно грустно, Оленька даже заплакала. А еще говорят, что обрезание улучшает мужские способности! Видимо, на тех израильтян, с которыми общались Оля и Зоя, это не распространялось.
Позже я, конечно, не поленился навестить рыженькую Верочку, но дальше первой встречи дела у нас как-то не пошли.
Наступил вечер. Мы с Беней сидели под акацией в компании Тепы и Шарика. В сотне метров от нас рослый черно-белый самец страуса гордо шествовал по саванне в окружении выводка полосатых «цыплят». В небе перекликались стайки куликов.
— Почему ты не женишься на Марине? — спросил я. Беня задумался.
— Понимаешь, — сказал он, — я все-таки вырос в Грузии и привык, что в семье мужчина — это мужчина, а женщина — это женщина. А Марина — москвичка. Меня не устраивает, чтобы при живой жене мне самому приходилось мыть посуду!
— Знаешь, кто ты? Половой шовинист.
— Может быть, — грустно согласился Беня. — Кстати, я тут недавно в Эйлат ездил, встретил твою Анку. Что-то она тоскует, плачет даже.
Я не знал, шутит он или говорит серьезно, поэтому промолчал.
— Она сказала Леве, что, может быть, подумает, выходить ли за него замуж, если он купит ей дом.
- Предыдущая
- 37/40
- Следующая
