Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена - Страница 7

Ремир повернулся, с ненавистью взглянул на Назаренко. Тот всё ещё сжимал в руке стакан из-под компота, но глумливая улыбка как-то незаметно скисла и больше напоминала испуганную гримасу. Рядом запричитали вожатые, воспитатели, подоспевшие как всегда «вовремя». Кто-то подхватил его под руки, куда-то быстро-быстро повели. Оказалось, в медпункт. Швы накладывать.

Полнотелая фельдшерица сама нервно суетилась, но подбадривала:

— Ничего, ничего, шрамы украшают мужиков. Сейчас кольнём новокаинчик, и будет не больно.

Будет больно — не будет, Ремира вообще не волновало. Это уж он как-нибудь вытерпит. И на шрам плевать. А вот Назаренко… Назаренко ещё ответит. Ремир стиснул челюсти, скрежетнул зубами.

— Больно, что ли? — удивилась фельдшерица. Он воззрился на неё непонимающим взглядом. — Ну, потерпи немножко. Я уже почти всё.

Уже в комнате осмотрел себя в зеркало. Футболка вся в крови — только выбросить. Под левым глазом широкая дугообразная рана, обработанная зелёнкой и стянутая нитками. Эти нитки торчали как усики, ну, например, жука. В косматых и слипшихся чёрных вихрах застряла сухофруктина.

Сволочь! Ремир сжал кулак и еле сдержался, чтоб не садануть по зеркалу. Завтра он этому Назаренко устроит!

На следующий день, прямо с утра, в лагерь неожиданно приехал Максим Астафьев, отцовский протеже.

Всего пять лет назад восемнадцатилетний Макс подрабатывал в затрапезном гаражном автосервисе и не механиком даже, а так, принеси-подай-сгоняй. Отец Ремира заехал к ним с какой-то мелочёвкой: не то шланг подтекал, не то датчик заднего хода барахлил. Передал машину в надёжные руки, а сам расположился в клиентской. Но не усидел, спустился в ремзону и застал такую картину: парень, мальчишка совсем, горячо спорил с мастером, что и как нужно делать. И звучал весьма убедительно. Механик же явно пытался навязать лишнее, ненужное, а вот истинную поломку проморгал, но никак не хотел признавать свою ошибку. Ведь не по статусу, не по возрасту.

Ильдару Долматову всегда нравились такие вот: честные, сообразительные, бескомпромиссные. Он взял парня к себе в «ЭлТелеком», сперва стажёром — тот ведь ещё и учился на заочном в Политехе, потом монтажником ВОЛС[5]. Затем перевёл в инженеры-проектировщики. И не прогадал, не пожалел ни разу. Инженер из Макса вышел на редкость толковый, старую гвардию технарей влёт заткнул за пояс. Те долго ходили к отцу Ремира с жалобами и кляузами, ибо где это видано — студент и инженер? А незадолго до своей гибели Ильдар назначил Астафьева и вовсе техническим директором. Это уж вообще было вопиюще, некоторые даже уволились в сердцах.

Макс стукнул в дверь разок для приличия и вошёл в комнату. Ремира застал ещё в кровати, тот даже глаза продрать не успел.

— Ну и дисциплинка у вас, — хмыкнул он вместо «здрасьте». — Девятый час, а ты ещё дрыхнешь.

Ремир оторвал голову от подушки, взглянул на Астафьева мутным взором. Проморгался и нахмурился пуще прежнего.

— Чего тебе? — буркнул недовольно.

Макс с первого дня их знакомства вызывал в нём двойственные чувства. Обаяния ему не занимать, это точно. Ну и не дурак далеко, и не скотина — Ремир это понимал. Но делить отца с кем-то посторонним, пусть даже этот кто-то очень славный, было неприятно.

— За тобой приехал, — миролюбиво ответил Максим. — Что с лицом?

— А кто тебя просил? — с вызовом бросил Ремир, хотя сам обрадовался в душе. Осточертел ему уже этот элитный лагерь. Вопрос про порез вообще проигнорировал.

Макс вздохнул, присел рядом на кровать. Заговорил не сразу:

— Слушай, Ремирчик…

— Я тебе не Ремирчик, — зло огрызнулся он.

— Ладно-ладно. Не Ремирчик. Я ведь тебя знаю. Ты ни за что не скажешь, что тут тебе хреново. Но тебе тут хреново.

— С чего ты взял? — скривился Ремир.

— Ну, так думаю, — пожал плечами Макс. — Не твоё это всё. Обеды-завтраки, подъём-отбой по расписанию. Кружки, смотры, дискотеки…

— Тут нет кружков и смотров, — зачем-то поправил Ремир.

— Ну вот и говорю: не дисциплина тут у вас, а бардак. Ну так что, поедем домой? По правде говоря, у меня дело к тебе. Мы же сейчас повально переводим релейки на оптоволокно. Ну и вот. Привлечь к работе тебя хочу, пока ты на каникулах. Всё равно когда-нибудь — надеюсь, скоро, — будешь всем этим заправлять. Ну так что, поможешь? По станциям поездим? А то реально разрываюсь, а тебе полезно. От этих же старых пердунов никакого толку, одна вонь.

Ремир всегда ревновал отца к Астафьеву, хотя вида не показывал. Но сейчас глупо было продолжать злиться. Отца больше нет, и это их с Максом — общая потеря, единая беда. А ещё глупо было бы не поехать из-за давних мелких обид и остаться здесь, изводиться и страдать впустую. Да и помочь хотелось, конечно же. Отцовское дело значило для него много больше, чем просто бизнес. Ну а Даниилу Назаренко он ещё успеет отплатить. Найдёт его и поквитается.

— У меня сумка на складе, тут только рюкзак, — сообщил он с самым серьёзным видом.

— Заберём, — подмигнул Макс и лёгкой, пружинистой походкой двинулся на выход. — Жду тебя в машине за воротами.

Астафьев разогнал джип почти до двухсот. Ремиру стало не по себе. Не то чтобы он боялся скорости, совсем даже нет, просто об отце вдруг вспомнил. Тот и лихачить-то не любил, а всё равно разбился. Правда, пустынный Байкальский тракт по утру — это не горный серпантин туманной ночью.

— Слушай, только тебе придётся пожить у меня какое-то время, — сообщил Макс, не отрывая взгляда от дороги. — Твоя мать с этим по европам катается, а одного тебя неохота оставлять… Ну, ничего, как-нибудь два холостяка уживутся, верно?

Ремир смолчал. У него что, выбор есть?

Макс закинул его к себе и сразу умчался, сослался на важные-преважные дела. Ну, понятно, понедельник… Обещал быть не позже шести, а пока велел осваиваться.

Ремир прежде не бывал у Астафьева и не знал, что можно жить вот так, как тот живёт. Оригинально, конечно, но это, в общем-то, не пойми что, а не квартира. Беленые кирпичные стены, огромные нецветные фото вместо картин. На фотках — голые спины, женские, ну и мужские, кстати, тоже. Фетиш у Макса, что ли, такой — спины?

Первый этаж — зал, кухня, ванная. Зал, конечно, условно. Там хозяин явно и ел, и работал, и чем только не занимался. На полу — гантели, книги, журналы. На столе — лэптоп, тарелки грязные, конфетные обертки, ворох бумаг.

Железная винтовая лестница взмывала на второй этаж лофта, где обнаружилась спальня, ну и закуток вроде гардеробной. Спальня, причём, совершенно пустая, если не считать огромной квадратной кровати без спинок, которая стояла почему-то по диагонали в центре комнаты. Ну и голая спина на стене, куда ж без неё… Ремир снова спустился на первый этаж с кислой миной. Отнёс грязную посуду в раковину, мыть — побрезговал, затем расположился поудобнее с ноутом на диване. Макс ведь не запрещал его брать.

Запустил браузер — стали загружаться последние открытые вкладки. Ремир хмыкнул: как опрометчиво. Сам-то он в своём компьютере не просто настроил браузер стартовать с поисковой страницы, но и, выходя, всенепременно подчищал кэш и куки. С другой стороны, кого Максу опасаться, если он один живёт? Мать и всякие Толики к нему в комп нос не суют. Ну вот зато Ремир сунул. И не специально даже, просто открылось, а он посмотрел. И похолодел от тошнотворного ужаса. На вконтактной стене красовался никто иной как он сам, безобразно голый. Лицо ошалевшее, волосы всклокоченные, взгляд недоумённый куда-то в сторону. Ещё ключицы острые, впалый живот, ну и там всё на виду — и впрямь, нате, смотрите, какой я. А ниже комментарии — глупые, дурацкие, возмущённые, глумливые… Господи, какой срам! Одно дело слышать от Длинного про фотки, а другое — увидеть всё собственными глазами. И ещё надпись сверху как контрольный в голову: «Пацан пришёл потрахаться, но его жестоко обломали».