Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена - Страница 5

K-Maro отпел, и Полина расцепила руки. Ремиру до невозможности захотелось, чтобы она снова сомкнула их у него на шее. Он бы вообще так всю ночь простоял. Но та уже спешила к выходу. И он, как привязанный, потрусил за ней.

— Проводи меня до корпуса, — попросила она.

Он кивнул и молча пошёл рядом, пожирая её глазами.

— Слушай, а ты всегда так? — нарушила она тишину.

— Как? — не понял он.

— Ну, вот так. Понравилась тебе девушка и сразу подошёл к ней?

— Нет, не всегда. Мне до тебя никто так сильно не нравился.

— Да ну? Сколько ж тебе лет?

— Шестнадцать.

— Честно? — рассмеялась она. — А я думала, тебе тринадцать, ну от силы четырнадцать. — Потом спокойно добавила: — Мне тоже, кстати, шестнадцать. Ну ладно, до завтра! Ты очень милый, Маугли…

Завтра… До него же целая ночь, ужасно бесконечная. Как вытерпеть? Как дождаться это манящее завтра?

Ночь зато выдалась весёлая. Длинный то ли перебрал, то ли обкурился, то ли всё вместе, но раз за разом бегал в уборную. Грохотал там чем-то, матерился, протяжно и громко стонал. А то лепетал: «Пацаны, помираю…». И эта свистопляска длилась до самого утра. Даже странно, что вожатый ни разу не наведался. В общем, не выспались все. Поэтому и завтрак Ремир чуть не проспал. А лучше бы проспал.

Поля прошла мимо него, как мимо пустого места. В первый момент он, конечно, опешил, затем двинул следом. Тронул её за локоть.

— Привет!

Она мазнула рассеянным взглядом.

— А… привет, Маугли, — и отвернулась. А потом к ним подсел блондин, ну или Назар, как его называл Витёк. Облапал её сразу.

— Долматов, чего встал? — ткнул его в бок вожатый. Глаза у вожатого были красные, голова всклокоченная, и дух перегарный за версту. — Иди кашу ешь.

Ремир стрельнул в него взглядом:

— Сам ешь свою кашу, — и вылетел из столовой.

Голову буквально разрывало. Ну это как, а? Почему она такая? Зачем вот это всё вчера: на талию руки мне положи… проводи меня… милый… до завтра?

Опять колотило. Опять хотелось в ледяную воду с головой.

На обед он не пошёл, остался в комнате на пару с приболевшим Длинным. Потому что невыносимо было видеть её с блондинистым пижоном. Руки бы ему оторвать!

— Назар — это имя? — спосил Ремир у Длинного, что распластался на своей кровати и едва подавал признаки жизни.

— А? Что? Назар? — отозвался слабым голосом тот. — Да не… Назаренко он. Даниил. Подай водички, а?

Ремир сунул ему бутылку с Бон Аквой.

— О, спасибо, — Длинный сделал несколько жадных глотков. — А ты что, всё из-за Польки паришься?

Ремир не ответил.

— Забей… Она с ним чуть ли ни со второго дня трахается.

— Как?

— Ну как люди трахаются? Ты откуда вообще такой? Из инкубатора?

Внутри оборвалось. Она, нежная, тёплая, с блестящими глазами и это скотское слово: трахается. Не может она! Врёт этот Длинный.

— Ты-то откуда знаешь, что она с ним…?

Договорить не смог. Язык не повернулся.

— А кто этого не знает? Ну, кроме тебя. Весь лагерь знает. Назар сам говорил. Да и она подружкам рассказывала, как там они и в каких позах по три раза в день. Говорю тебе — забей на неё. Там вообще ничего не светит. Ты это, только не психуй, а то я тебя уже боюсь.

Слова его будто точечные удары поражали в самое сердце. Словно иглы с ядом, которые не убивают, но медленно и верно травят.

Вернулся из столовой Витёк. Похлопал по спине Длинного. Тот так и лежал на животе, свесив безвольной плетью худую руку.

— Как ты? Всё не очухаешься? А зря, на обед сегодня борщ давали, пюре и жареную курицу. И медовое пирожное на десерт, — перечислял Витёк, а сам косился на Ремира.

— Да плевать, — простонал Длинный. — Вообще не говори про еду.

И тут в их комнату постучали.

— Кам ин! — гаркнул Витёк.

Дверь отворилась, и все трое опешили, потому что в их комнату заглянула Полина Горностаева.

— Привет, мальчики, — кокетливо улыбнулась она, потом нашла глазами Ремира: — Можно тебя на минутку?

— Слушай… — начала она, когда оба уединились в холле. — Приходи сегодня сразу после отбоя к складам. Придёшь?

— Зачем?

— Ну, просто, на свидание. Или я тебе уже не нравлюсь?

В зелёных глазах искрились смешинки. Но это так, верхний слой, наносной, сиюминутный. А вглядишься — и там, в глубине такое, что дышать забываешь. Утонуть в этих глазах хотелось. Вот уж точно — омуты.

— Я приду, — выдавил Ремир, точно под гипнозом.

— Ну и прекрасно! Значит, встречаемся сразу после отбоя, — многообещающе улыбнулась она.

Ремир вернулся в комнату на негнущихся ногах, сел на кровать, силясь осознать происходящее. Все эти метания от горестного отчаяния до восторга изрядно потрепали ему психику. Так и тронуться недолго.

— Чего она приходила? — полюбопытствовал Витёк.

— На свидание позвала, — честно ответил Ремир, скорее, от шока, чем от желания похвастаться.

Витёк присвистнул:

— Во дела!

А Длинный, не поднимая головы, протянул:

— Не ходи…

Конечно же, он пошёл. Во-первых, слово дал. Во-вторых, хотелось очень. Ну а слова Длинного про то, чем она там с Назаром занимается со второго дня, вылетели из головы начисто.

Поля уже ждала на месте, когда Ремир подошёл. Стройная, длинноногая, в белом сарафане, на плечи наброшена лёгкая кофта.

В темноте Полина выглядела по-другому, взрослее, загадочнее. И это волновало ещё больше.

— Идём, — позвала она, — у меня есть ключ.

Склады располагались в длинном и приземистом кирпичном здании. За одной из дверей, знал Ремир, хранились личные вещи, сумки там, чемоданы, рюкзаки. Сам сюда сдавал свою сумку по приезду. Крайняя дверь с противоположного конца вроде служила подсобкой, где уборщики, дворники и прочий персонал держали свои причиндалы. Ещё две посередине всегда были заперты, и что там — он понятия не имел. Полина открыла одну из них.

— Заходи!

Осторожно и наощупь, потому что внутри оказалось абсолютно темно, Ремир проскользнул вслед за ней, притворив за собой дверь. Сделал шаг, другой в кромешной мгле и наткнулся на неё, на тёплое дыхание, мягкую грудь, нежные руки. Голова закружилась так, что на ногах еле устоял. Язык прилип к пересохшему нёбу.

— Ну же, — прошептала она, — что ты стоишь, как вкопанный. Иди сюда. Тогда в столовке ты посмелее был.

— А что делать? — выдохнул он.

— Хочешь заняться этим?

— Чем? — не понял он.

— Блин, ты чего так тупишь! Ну этим… Ооо! Переспать со мной хочешь или нет?

Сердце подпрыгнуло вверх и лихорадочно забилось где-то у горла. В помещении было жарко и душно, хотя, скорее всего, ему просто так казалось из-за её близости. В паху скачками росло напряжение. И тут уж он сделать совсем ничего не мог. Полина коснулась его шеи, опалила. Провела ладонью по груди, по животу, мимоходом, но явно намеренно задела ширинку. И напряжение тут же достигло пика. Жар, что пульсировал в висках, сосредоточился там, превратившись в разрывной огненный шар. Дыхание стало хриплым, рваным.

— Раздевайся, — велела она.

— Как? — просипел он.

— Какой ты трудный… А мы что, по-твоему, через одежду будем?

Все недавние мысли про примитив и высокие чувства вмиг потускнели и стали казаться глупым пафосом. Да вообще в голове мыслей не осталось. Ни единой. Только незнакомое, неизведанное, но горячее желание. Помедлив, он решительно скинул футболку, протянул к ней руки, попытался обнять. Но она ловко увернулась.

— Джинсы тоже снимай. И трусы.

Он подчинился…

Свет вспыхнул неожиданно. И такой яркий, прямо до рези в глазах. Ремир сначала инстинктивно зажмурился, а уж потом сообразил прикрыть наготу. Помещение оказалось заставленным всякими столами, шкафами, коробками, стульями. И из-за этих столов, шкафов, коробок показались чьи-то головы. Одна, две, пять… Они выползали из щелей и углов, как мыши из сказки Гофмана. И хохотали. Все до единого пялились на него, на голого и покатывались со смеху. Девчонки, Назар, его дружки.