Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена - Страница 48

— Ну да, наверное, — пожал плечами Макс.

— Они действительно с Назаром давно знакомы, — продолжал Ремир. — Он мог подъехать к Стоянову и увидеть её. Просто случайная встреча, совпадение… Что в этом такого? Это ведь не значит, что она сразу ему всё слила. Да и потом, она тут работает без году неделя. Что она знает? Ровным счётом ничего.

— Назар? — переспросил Астафьев. — О, а я как-то сразу не сообразил. Он же ей звонил в тот день, когда ты в командировку уехал. Я рядом был, увидел, что на экране высветилось это имя…

Долматов помрачнел.

— Хотя я могу и ошибаться, — Макс посмотрел с тревогой на Ремира. — Давайте для начала пробьём её номер, вот и всё. Будем знать хотя бы, созванивались ли они, до этого, после этого, было ли какое-то общение. Может, эсэмэски слали друг другу…

— Сделаешь до завтра? — обратился Долматов к Анчугину.

Тот коротко кивнул.

Всё утро понедельника Полина с нетерпением ждала звонка от загулявшего риэлтора. Звонила и сама, но раз за разом натыкалась на механический голос: «Абонент временно недоступен».

Значит, он или в дороге ещё, или даже и не выехал. Но скорее бы уже! Это ожидание все нервы ей вымотало.

В выходные Полина малодушно радовалась, что Якова Соломоновича нет в больнице. Потому что стыдилась в глаза ему смотреть после того, как твёрдо заверила насчёт денег. Потом придумала: скажет при встрече, что накладка вышла, но вот-вот всё разрешится. Риэлтор, в конце концов, обещал ведь продать квартиру очень быстро. Только вот где его черти носят?

Когда Оксана Штейн передала ей, что звонили из приёмной, мол, директор к себе срочно требует, Полина слегка удивилась. И к своему неудовольствию, разволновалась вдруг не на шутку. И так все выходные ругала себя за слабость, за то, что не получалось выкинуть его из головы.

Вела сама с собой бесплодный спор: то воскрешала в уме тот взгляд, когда ворвалась к нему в пятницу. Ох, столько там было чувств! Даже от одного воспоминания становилось тепло и трепетно. Но тут же себе и возражала: может, он просто растерялся от неожиданности?

А главный довод: были бы эти чувства, разве он бы её уволил? Конечно, нет! Так что и нечего строить иллюзии. И вроде же успокоилась, помогло внушение. Но стоило Долматову позвать её, даже нет — вызвать, как тут же сердце запрыгало, задрожало.

Она поднялась на седьмой и ещё минут пять стояла у дверей приёмной, не решаясь зайти, пока оттуда не выскочила Алина — на обед, видимо, спешила. Но увидев Полину, сразу сбавила скорость, взглянула на неё недовольно и процедила:

— Ремир Ильдарович, вас ожидает.

— Я в курсе. Я иду.

Но у дверей кабинета директора она снова замерла в нерешительности.

Долматова она больше не боялась. Грядущее увольнение полностью освободило от этого страха. Больше злила собственная реакция. Дурное сердце вело себя так, будто она идёт не на ковёр к злобному, циничному и мстительному боссу, а на свидание к возлюбленному.

Настроиться всё же удалось — тут главное, уже знала, надо подумать о плохом и всякая сентиментальность сразу сойдёт на нет. Ну а плохого в её жизни хватало.

Однако Долматов ошарашил её. Сначала сообщил, что отменил приказ об увольнении, затем и вовсе позвал вместе пообедать. А в довершение ещё и извинился.

Правда, извинился как-то так, что стало неприятно, даже обидно.

«Я не хотел», — сказал.

Ещё бы добавил: «Просто напился, а тут ты подвернулась, вот и…».

А это его «неудачное стечение обстоятельств» чего стоит!

Для неё та ночь была раем, космосом, нирваной, а для него — неудачное стечение…

Правда потом она догадалась — ну врёт ведь. Не хотел он, как же! Стоило ей подойти ближе, у него такое лицо сделалось! Так посмотрел, что она поняла — ещё чуть-чуть, и он это стечение снова повторит.

Горько, конечно, что он оказался таким вот мелочным и мстительным. Пусть даже и раскаялся, пусть даже она и сама виновата. Всё равно обидно. Просто не ожидала она от него такого.

Но настоящее потрясение ждало её в больнице.

Полина всю дорогу готовила убедительные фразы, почему денег пока нет, и тут вдруг выяснилось, что есть! Она хлопала глазами и ошеломлённо молчала, пока Яков Соломонович воодушевлённо расписывал ей план лечения и перспективы.

— Риск минимален, тут можете не волноваться! — захлёбывался он эетузиазмом. — Лёгочный клапан вживляется в ткань аорты, и ничего с ним со временем не сделается. Никакого отторжения, никакой деструкции. Операция Росса, если хотите знать, лидирует в кардиохирургии по благоприятному прогнозу и вообще по всем показателям. Так что готовим вашу девочку к среде…

— Уже послезавтра Сашу прооперируют? — не веря своим ушам, переспросила Полина.

Это первое, что она смогла произнести с тех пор, как её огорошили новостью: кто-то полностью оплатил операцию. Всё до копеечки. Восемьсот тридцать семь тысяч рублей!

Да ещё и, по словам Якова Соломоновича, этот волшебник захотел остаться неизвестным. А уж как она выпытывала, клялась, что не будет его разыскивать, никогда не проговорится, но старик молчал по-партизански, хоть пытай.

Уже дома, придя в себя от шока, Полина голову сломала: неужели это Назар так расщедрился? Совершенно непохоже на него, конечно, но он — единственный, кто знал, что ей необходимы деньги на операцию и единственный, кто знал, в какой больнице лежит Саша.

Хотя нет… знал ещё один человек — Хвощевский, но тот вряд ли располагал такими деньжищами. Да если и есть у него тайные капиталы, тоже как-то на благотворителя не тенят.

Тем не менее Полина ему позвонила. Хочет герой остаться неизвестным или не хочет, а ей просто необходимо выяснить, кто он.

Однако Никита её даже не сразу понял: Какая операция? Какие деньги? Какая Саша? Про что речь?

Потом его понесло: «Слушай, что ты от меня хочешь? Что пристала? У меня и так из-за тебя большие проблемы. Сто раз пожалел, что вообще с тобой связался. Так что, знаешь, оставь меня в покое, окей?».

Значит, Назар? Ну просто больше некому…

Полина его даже набрала, но он не ответил. Тогда скинула эсэмэску: «Перезвони». Не перезвонил.

Потом решила — плевать. Главное же, послезавтра Сашку прооперируют, и скоро, скоро девочка её будет здорова. Гулять будет, на детской площадке играть, летом — на речку, зимой — на санках с горки. Всё у неё будет, как у всех!

Вторник начался обескураживающе. Директор вдруг отменил планёрку. Просто отменил и всё.

Полине, по большому счёту, было совершенно без разницы, будет планёрка или не будет, но, например, Оксана Штейн сильно обрадовалась. Да и не только она. Вообще все оживились.

Полине даже интересно стало, что Долматов с ними делает на этих планёрках.

— Причём он на работе с самого утра, даже раньше Алины пришёл, она сказала, — делилась добытыми сведениями Лиза. — Сидит у себя, и только Астафьев у него торчит. Даже от кофе отказался. Что-то точно произошло!

— Ой, не каркай! — оборвала её Оксана Штейн с порога. Она, как всегда впопыхах, влетела к ним в кабинет, дала какие-то задания Анжеле и Ане, потом вдруг повернулась к Полине: — Ты же у нас с бухгалтерией контачишь? Слушай, запроси у них вот эти доки и мне занеси потом. Я у себя буду.

Оксана всучила ей бумаженцию с какими-то каракулями и умчалась, Полина и слова сказать не успела.

Вообще-то, её визиты в бухгалтерию трудно назвать контактами, но с начальством не поспоришь, особенно если его и след простыл. Так что, вздохнув невесело, она поплелась в бухгалтерию.

После извинений Хвощевского про неё, конечно, перестали сочинять откровенные гадости. Во всяком случае, больше никто не повторял, что она с ним в уборной занималась непотребством, но в целом, общее отношение коллектива к ней мало поменялось. И особенно эта нелюбовь чувствовалась в бухгалтерии.

Однако сейчас, когда вдруг так неожиданно, непонятно, но так счастливо разрешился вопрос с операцией и с души наконец упал непомерный груз, их злое шушуканье казалось слишком ничтожным, чтобы вообще на это обращать внимание.