Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена - Страница 41

— Ну да, — пожала плечами Полина. — Ремир Ильдарович.

— Блин, понятно, что Ремир Ильдарович, но это же Маугли! Ты что, не узнала его?

— Да ты врёшь!

— Делать мне нечего. Ты глаза разуй! Говорю тебе, это Маугли. Ну да, он теперь большой, высокий, важный, все дела, но это он! Я его после лагеря встречал раза три. Он это, говорю тебе!

Она ещё спорила по инерции, но уже знала — Назар прав.

Это он, Ремир и есть тот мальчик со склада, которого она так жестоко унизила восемь лет назад.

Да, он сильно изменился, прямо до неузнаваемости. Из тощего пацанёнка превратился в высокого, красивого и статного мужчину, но глаза — те же. Чёрные, горящие. Недаром подспудно ей чудилось в нём что-то знакомое.

Но если это так, то ведь и Ремир узнал её. Конечно, узнал. Как он там говорил? Ты — первая, кто мне понравился. А первых ведь не забывают. Тем более после такой жестокой выходки. Тем более злопамятные.

Как сказал Назар? Два года выжидал, чтобы потом найти и расквитаться? А с ней терпения хватило аж на восемь лет. Впрочем, недаром же говорится: «Месть — это блюдо, которое подают холодным».

— Ну что, Поль, тогда постарайся всё узнать поскорее, окей? А деньги я тебе завтра на карту скину, — вывел её из раздумий Назар.

Она молча кивнула и вышла из машины. Новость про Ремира буквально оглушила её — настолько невероятной, невозможной казалась вся эта ситуация.

Сегодня дежурил Яков Соломонович, а он, хоть и старик довольно суровый, а подчас и холодный, буквоедом не был. Так что позволил Полине проторчать у Саши час с лишним, приструнив недовольную медсестру, но потом насел:

— Нужна операция, срочно! Мы всё делаем, поддерживаем, как можем, но…

— Яков Соломонович, деньги будут. Буквально на днях, — пообещала Полина.

— Так это замечательно! Рад за вас, Полина. Уверен, всё будет хорошо, — старик и впрямь искренне обрадовался.

Полина тоже радовалась и не верила — неужели всё это — вечная гонка, кошмарные ночи, страхи постоянные — скоро закончится?

Правда, радость сильно горчила. Как себя ни убеждай, а расплачиваться придётся дорого.

Для Назара — это мелочь: предал-забыл и живёт преспокойно дальше. А она так не умеет, ей ещё предстоит как-то уживаться с собственной совестью. Но об этом лучше не думать, и так решимости не достаёт.

Но стоило приехать домой, мысли, словно вопреки воле, так и полезли, терзая душу.

То, что Назар называл пустячком и мелочью, на самом деле имело вполне конкретное название — разглашение конфиденциальной информации, за что полагалось вполне конкретное наказание, вплоть до уголовного.

Последнее, правда, если верить Интернету, бывает в исключительных случаях. Чаще всего просто увольняют, правда, по такой статье, что потом чёрта с два кто на работу примет. Ну и возмещение убытков, конечно, навешают через суд. А какие там будут убытки, и представить страшно.

Но даже не это тяготило больше всего. А сам по себе поступок — как ни крути, как ни оправдывайся, а это всё равно подло. Шпионить, вынюхивать, стучать, предавать — противно.

Ну а с другой стороны, кто он ей, когда на другой чаше весов здоровье Сашки?

И хотя из-за него до сих пор судорожно сжималось сердце, сейчас всё виделось в другом свете. Всё встало на свои места. Жгучие его взгляды, которые она по самоуверенности принимала за страсть, значили лишь ненависть. Тоже, в своём роде, страсть, но с другой полярностью.

Теперь всё стало понятно — и почему он её принял на работу, и почему унижал прилюдно, и почему переспал, и почему затем уволил.

Непонятно только, зачем он вынудил Хвощевского извиниться перед ней во всеуслышание. Но сути это не меняет.

И что самое поразительное — он ведь это сразу задумал: поступить, по сути, так же, как когда-то поступила с ним она. Привлечь, обмануть, опозорить и бросить. В его случае — вышвырнуть вон.

Не было ничего между ними, никакого взаимного влечения, никаких чувств. Она всё напридумывала, точнее, повелась на его представление. Теперь это понятно, теперь это так ужасающе очевидно.

Разумеется, она сама перед ним виновата. И стыдно перед ним, и неловко. Но, чёрт возьми, она тогда была совсем девчонкой, глупой, легкомысленной. И сделала всё не со зла, хотя шутка, конечно, получилась очень дурная.

Но он-то ведь мужчина! Взрослый, состоявшийся, и вот пойти на такие мелкие счёты, опуститься до таких низких и жестоких методов… И не полениться при этом — построить такую комбинацию, такой спектакль разыграть! Слов нет…

А она ещё, глупая, хотела пойти к нему, умолять, унижаться… Вот бы он возликовал!

Так что это даже хорошо, что он уехал.

Но как же чёрт возьми, больно!

Ночь выдалась тяжёлая, бессонная, и на утро голова шумела, как чугунный колокол.

Полина и обычно-то просыпалась рано — в шесть утра уже на ногах, ну а тут пришлось встать на час раньше.

На душе было так тяжело, словно каменной плитой грудь придавило. Каждый вдох давался с трудом, с тупой, ноющей болью.

На работу Полина приехала самая первая, как и хотела.

Охранник, который откуда-то знал её имя, даже удивился:

— И что вам, Полиночка, не спится? Полтора часа ещё до начала рабочего дня.

— Да у меня со вчерашнего дня осталось задание недоделанное, — как можно беззаботнее ответила она, мазнув по считывателю турникета электронным пропуском.

Идти по совершенно безлюдным коридорам было странно. Ещё более непривычным выглядел их кабинет, пустой, погружённый в полумрак и безмолвие.

Первым делом Полина подняла жалюзи, впустив нежный утренний свет. Открыла окна, чтобы птичьи переливы разогнали давящую тишину. Теперь, по крайней мере, исчезло неприятное ощущение острого одиночества.

Розовая папка так и лежала в Лизином лотке, притягивая взгляд. Подходить к ней Полина боялась. Хоть и страх этот казался иррациональным, как будто если тронешь её — непременно заразишься. Да и риск был — вдруг ещё кто-нибудь заявится в такую рань?

Пару минут Полина потопталась в нерешительности возле стола, но затем быстро, пока не передумала, выудила из папки бумаги, толстенную прошитую стопку. Пролистнула уставные документы «ЭлТелекома», технические выкладки, схемы, таблицы, пока не добралась до тарифов.

Вот оно! Стоимость подключения… ежемесячная плата… за телефонию… за интернет.

Сердце трусливо ёкнуло и учащённо забилось. Полина достала телефона, навела фокус. Рука дрогнула, и первое фото получилось смазанным. При желании разобрать, конечно, можно, но для верности она сделала ещё несколько снимков. Затем убрала бумаги обратно в папку, папку — в лоток, сама села на место, как будто ничего и не было. перевела дух, только нервная дрожь никак не утихала.

Ждать пришлось долго. Видимо, командировка шефа всех расслабила. Поэтому раньше положенного прийти никто не торопился. Но постепенно коридор наполнялся шумом, разговорами, размеренными шагами.

Наконец начали подтягиваться и коммерсанты.

Лиза, увидев, что Полина уже на месте, заметно удивилась.

— Ты чего так рано?

— Так получилось, — пожала плечами Полина, снова занервничав.

Ближе к девяти пришли Анжела и Аня, а Беркович, запыхавшись, влетел минут на десять после часа Х.

— Прости, прости, Лиза! — кинулся он к ней с виноватой улыбкой, сложив ладони в молящем жесте. — В пробке стоял!

Но Лиза милостиво махнула рукой.

— Ничего, Тёма, с кем не бывает.

Анжела многозначительно посмотрела на Полину, мол, каково? Да и сама Полина в другой раз наверняка съязвила бы по этому поводу, но сейчас было не до стычек. Её и без того внутренне потряхивало от перенапряжения.

Отсутствие директора сказывалось на всеобщем настроении. Не то, чтобы никто не работал, но темпы сбавили в разы. Даже Лиза, которая вечно всех подгоняла и пыталась строить, открыто бездельничала, полушёпотом болтая с Берковичем явно не о работе.