Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена - Страница 34

Она наполнила ещё один бокал. Нечаянно всхлипнув, выпила и его. А потом ресторанный диджей включил «Под веткой омелы»**, и Ремир ещё откровеннее прижал к себе чёртову бухгалтершу, сцепил руки у неё на талии, низко наклонил к ней голову…

Уж это вынести Полина совсем не смогла. В глазах нестерпимо защипало.

«Какая ж я дура, размечталась!», — снова вырвался предательский всхлип.

Хорошо, что никто не услышал. Надо уходить. Проигрывать тоже нужно уметь, не теряя лица. А если она пробудет здесь ещё хоть чуть-чуть, от этого лица, похоже, и вовсе ничего не останется. Она залпом допила бокал, взяла клатч и вышла из зала.

В холле присела на банкетку. Набрала телефон такси, сообщила адрес.

Не надо было вообще приходить на этот проклятый корпоратив! Ещё и надеяться на что-то. Не вечер, а какая-то пытка. На глаза всё-таки навернулись слёзы.

«Нельзя! Не здесь!», — шмыгнув носом, велела себе она. Но дрожащий плач уже вовсю рвался наружу.

Полина кинулась в уборную, уповая, что там никого нет.

Ну, хоть тут повезло. Глубокое дыхание обычно помогало совладать с собой, но сейчас и вдохнуть толком не получалось. Губы непослушно кривились, горячие слёзы струились по щекам, и чем яростнее она их вытирала, чем отчаяннее приказывала себе прекратить истерику, тем сильнее заходилась в плаче.

Пару минут спустя кто-то зашёл в туалет, и она, зажав ладонью рот, затаилась в кабинке.

И надо же — нервная дрожь стихла, слёзы высохли. Этот кто-то, сам того не ведая, помог ей успокоиться. Точнее, помогла и, сделав всё, что нужно, отправилась веселиться дальше.

И тут же позвонили из службы такси, сообщили, что машина подъехала, ждёт.

Полина посмотрела в зеркало и поморщилась. Ну и ужас! Тушь вокруг глаз размазалась, щёки исчерчены тёмными от слёз дорожками. Глаза лихорадочно горят. Больная, измученная панда. Вот кого она сама себе сейчас напоминала.

Полина пустила воду и тщательно умылась. И затем даже припудриваться не стала. Пусть будет как есть. Всё равно не для кого быть красивой. Ну а что делать со своими чувствами, она разберётся уже дома.

Да, скорее бы очутиться дома. Так что быстро на выход и в такси!

Она торопливо выскочила в коридор. Из зала доносилась «Girl you'll be a woman soon» Оверкилла.

«Он там, поди, с этой… нет, даже думать не хочу», — болезненно поморщилась она, решительно шагая по коридорчику в сторону холла, когда из-за угла вдруг вывернул Ремир.

Это было так неожиданно, что она растерялась и на миг приостановилась, затем пошла, замедлив шаг. Дыхание замерло в груди, зато сердце тотчас пустилось в дикий неуправляемый галоп, загрохотав в ушах барабанной дробью.

Долматов тоже явно не ожидал её увидеть. Даже, кажется, вздрогнул слегка в первый момент, а потом так и впился взглядом своим жгучим. Он неспешно двигался навстречу, приближаясь словно неотвратимое препятствие, налетев на которое она разобьётся вдребезги. У неё вдруг возникло странное ощущение обречённости, словно это гибель её неминуемая надвигается. Словно её затягивает в эти чёрные бездны, и вот-вот она попросту утонет с концами. И всё равно не могла отвести глаз, как, похоже, и он.

До столкновения осталось три шага, два, один… Сердце бесновалось, сходило с ума, рвалось из груди. Внутри всё сжалось в страхе, отчаянии и непонятном предвкушении. Они поравнялись и… разошлись.

Но не успела она и вдохнуть наконец — потому что, оказывается, не дышала, не успела почувствовать облегчение и разочарование, как он поймал её за руку, развернул к себе, прижал так тесно, что она почувствовала даже сквозь одежду его крепкие мышцы, горячую кожу. Почувствовала, как обволакивает и одуряет его запах. Почувствовала, как напряжённо и часто вздымается его грудь, как бешено колотится сердце, как будто наперегонки с её собственным.

Одна его рука легла на спину, прижигая, вторая — на затылок, властно, крепко, и захочешь — не сбежишь. Он рвано выдохнул и впился ей в губы отчаянно, неистово, словно наконец-то дорвался. От такого напора у Полины вмиг отказали ноги, а разум заволокло тягучим туманом. И всю её, от кончиков до кончиков, захлестнуло жаркой волной. Мелкая звенящая дрожь не утихала, наоборот, набирала силу, будто пыталась пробиться изнутри наружу.

— Поехали куда-нибудь, — хрипло прошептал он, с трудом оторвавшись от её губ.

Всю дорогу до Новоленино Ремир всё с тем же безудержным пылом целовал её, не обращая никакого внимания ни на таксиста, с ухмылкой косящегося на них в зеркало, ни на надрывающийся сотовый. Целовал он жадно, нетерпеливо, словно изголодался и никак не мог насытиться.

А уж дома, в её квартире, обрушился с такой страстью, что едва дал дойти до разложенного дивана, сметая по пути стулья, журнальный столик, какие-то баночки, склянки, со звоном падающие на пол.

Потом вдруг остановился, часто, шумно дыша. Подхватил её на руки, легко, как пёрышко, прижал к себе крепко, уткнулся носом в макушку, втянул запах, издал хриплый, почти болезненный полустон. Полина сквозь марево дурмана почувствовала, как в груди его дрогнуло, толкнулось… Приоткрыла губы спросить, но он тут же вновь приник поцелуем, отчаянным, выжигающим душу. Внутри всё сжималось, как будто она взмыла ввысь на смертельно-опасном аттракционе, но вдруг сорвалась и летит в пропасть. И страшно, и сладко, и головокружительно, аж дух захватывает.

Он снова прервал поцелуй, но лишь на мгновение. Одежду, жалкое препятствие — рывком прочь. Переплетенье рук, кожа к коже. Она у него смуглая, гладкая, горячая, так и пышет жаром, а под кожей бьётся, пульсирует нетерпение.

Его прикосновения стали всё откровеннее, распаляя, доводя до исступления. И снова с его губ сорвался полустон и рваный шёпот: «Что ж ты со мной делаешь? Я не могу так больше. Я с ума по тебе схожу».

Полина и сама как будто лишилась рассудка — до одури хотелось ощущать его каждой клеткой всего, везде. Она выгнулась навстречу ему, теперь уже и сама сгорая от нетерпения. По телу прокатилась дрожь, когда он наконец вошёл в неё. И в самый острый миг, в момент такого долгожданного и болезненного наслаждения подумалось вдруг с упоением: «Мой мужчина, мой…».

Потом он крепко прижал её к груди, сбивчиво шепча в макушку: одна… единственная… самая… всё время думаю… не могу так больше…

Счастливая, наверное, впервые за долгое-долгое время, она почти сразу уснула на плече Ремира, вдыхая его пьянящий запах.

Ремир проснулся в пятом часу, едва за окном начало светать. Голова побаливала, но во всём теле гуляла приятная истома.

По запахам, по ощущениям, пока ещё смутным, он понял, что ночует не дома. Антураж в полумраке угадывался с трудом, но уже понятно — всё незнакомое: диван у стены, обои с узорами, прямоугольник потолка над головой, без всяких ступенек и светильников, но с одинокой люстрой по центру. Значит, он даже и не у Макса. Что, вообще-то, странно. Тот всегда строго бдит, чтобы Ремир с корпоратива не умотал к какой-нибудь сотруднице. И за это он ему бесконечно благодарен, понимая, протрезвев, что такие связи, пьяные, случайные, бездумные, очень осложнят и жизнь, и работу. Поэтому после корпоративов просыпался традиционно у Астафьева. Уже и привык к этому, а тут что… Точнее, где…

При том сам он голый, а на затёкшем плече спит девушка. Куда, спрашивается, смотрел Макс на этот раз?

Девушка… Её тёплое дыхание приятно щекотало. Волосы пахли вкусно… чем — не знал. Перемешано как-то всё: шампунь, духи, чистая кожа. В женском парфюме он не разбирался, но явно то был аромат не из дешёвых. А вот запах чистой кожи, кожи молодой женщины… нет его слаще. Этот запах, странное дело, одновременно и расслаблял, и возбуждал.

Ремир вдохнул поглубже, насладиться, потом скосил глаза к девушке и… внутри всё сжалось от ужаса. Зажмурился крепко-крепко. Снова взглянул. Она! Полина! Мирно спит у него плече, закинув ногу на его бедро. И эта простая мысль, что она, да ещё и совершенно обнажённая, сейчас у него в объятьях, просто сносила голову.