Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20 (СИ) - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 33

- Результаты обыска?

- Плевые результаты, Феликс Эдмуидович, хоть волком вой.

Дзержинский задумчиво побарабанил пальцами по столу. Не может быть, чтобы Юнна Ружич ошиблась.

Юппа сообщила, что три дня назад Тарелкин настоял, чтобы она пошла с ним прогуляться по бульвару. Там он нанял извозчика, и они поехали в сторону Александровского вокзала. Юнна не успела и одуматься, как очутилась за городом. Она попыталась остановить извозчика и уйти, но Тарелкин силой принудил ее остаться в пролетке, шепнув: "Вас ждет нечто весьма интересное". Так он и привез ее на эту загородную дачу. Здесь он усадил Юнну за богато сервированный стол, много пил, лез целоваться. Объяснялся в любви, предлагал руку и сердце. Юнна предупредила: "Не забывайте, браунинг я всегда ношу с собой". Это привело его в чувство, он начал длинно и путано рассказывать о себе, проклинал день, в который родился. Называл себя неудачником и пищим.

"Вы - нищий?! - усмехнулась Юнна, - Помилуйте, у вас такая шикарная дача". Тарелкин глухо застонал, точно его ударили: "Дача не моя, клянусь вам, Агнесса.

Я раб этой богом проклятой халупы... Здесь, кроме скотских морд, никого не увидишь... И цепи не сбросить, нет..." Юнна рассерженно сказала: "Вы пьяны, Тарелкин.

Я считала вас человеком с сильной волей. А вы к тому же еще и слизняк". Тарелкин снова простонал: "Но еще немного, еще шаг - и богатство в моих руках. Мы возьмем его силой!" Юнна горячо поддержала его: "Вот это уже слова не мальчика, а мужа!" Тарелкин заговорщически подмигнул ей: "Это в моих руках. Помните, я спрашивал у этих прекраснодушных мальчиков, кто позаботится об оружии?" "Еще бы, - тотчас же откликнулась Юнна. - Вы тогда еще так удачно съязвили насчет того, что стишата сойдут за пулеметные ленты". Тарелкин был польщен: "У вас изумительная память", И немного погодя, отхлебнув добрый глоток вина, добавил:

"Теперь, слава богу, благодаря моим стараниям у нас кое-что имеется..." Потом спохватился: "Но это - строго между нами..." Юнна возмутилась: "Вы, кажется, забываете о моем положении в нашей организации. Стоит мне лишь пожелать, и я вправе потребовать от любого из вас отчета о состоянии дел". Тарелкин виновато промолвил: "Конечно, но я строго-настрого предупрежден".

Юнна перевела разговор на другую тему и, пробыв на даче еще около часа, стала собираться уходить. "Надеюсь, вы, как истинный джентльмен, возьмете на себя труд отправить меня на извозчике?" - "Да, с превеликим удовольствием, но до станции надо идти пешком, вы устали, оставайтесь ночевать на даче..." Юнна наотрез отказалась: "Этого еще недоставало!" Тарелкпн продолжал умолять: "Оставайтесь, утром я покажу вам наши сокровища..." Юнна назвала его болтуном, которому нельзя доверить тайну, и добавила, что, если потребуется, она сама прикажет ему отчитаться в своих действиях.

Тарелкин, смирившись, проводил Юнну до станции, и она поездом уехала в Москву. К вечеру обо всем происшедшем уже знал Калугин...

Дзержинский седел сгорбившись и задумчиво смотрел в темное окно. Там белыми огоньками проступали во тьме лепестки цветущей яблони. И хотя Дзержинский уже много лет подряд не видел, как цветет яблоня, сейчас, когда он думал о сообщении Юнны и о роли, которую играл во всей этой истории Тарелкин, лепестки яблони воспринимались им как что-то нереальное, неземное. Может, Тарелкин решил лишь заинтриговать Юнну и придумал версию об оружии? Или, как думал Калугин, захотел испытать, проверить ее? Конечно, эти предположения сбрасывать со счетов нельзя, но скорее всего, заговорщики решили, что трудно отыскать более падежное место для хранения оружия, чем загородная дача...

- Приведите его сюда, - приказал Дзержинский.

Через несколько минут чекисты ввели Тарелкина.

Выпуклые стекла его очков вспыхнули красноватым пламенем - в них отразился свет керосиновой лампы. От массивной головы на стену падала черная уродливая тень.

- К какой партии вы изволите принадлежать? - в упор спросил его Дзержинский.

- Я знаю, вы Дзержинский, - вместо ответа сказал Тарелкин, - и очень рад встрече. Но чем объяснить такое обостренное внимание к моей весьма скромной персоне?..

- Отвечайте на вопрос, - прервал его Дзержинский.

- Я состою в партии левых социалистов-революционеров. И вы прекрасно знаете, что представители моей партии входят в состав ВЦИКа. Более того, ваш заместитель товарищ Александрович...

Тарелкин говорил, мучительно раздумывая над тем, как это чекистам пришла на ум мысль нагрянуть на дачу. Ведь он ни с кем не делился, приезжал сюда изредка, вел себя неприметно, скромно. И вдруг в памяти пачал всплывать разговор с Агнессой, приглушенный тогда вином. Она единственная, кому он кое-что сказал об оружии. Что - уже не помнит, кажется, были только намеки. Так неужели она выболтала? Нет, это, пожалуй, исключено. Велегорский доверяет ей, носится как с писаной торбой...

- Кто кроме вас бывает на этой даче? - спросил Дзержинский, будто догадавшись, о чем думал сейчас Тарелкин.

- Никого... - поспешно ответил тот, но, поколебавшись, добавил: - Если, конечно, не считать... Простите, но это касается интимнейших сторон моей жизни...

- Можете не продолжать, - сказал Дзержинский. - Вы, вероятно, имеете квартиру в Москве?

- Да, имею! - вдруг обозленно воскликнул Тарелкин. - Покорнейше прошу объяснить, чем вызван этот допрос. Я ни в чем не виновен. Я сражался за революцию и в бою на Пресне ранен юнкерами. Почему же меня схватили чекисты, призванные стоять на страже республики?

Он говорил это с глубоким чувством обиды и топом своим давал понять, что если даже Дзержинский сейчас, после этих слов, извинится перед ним, то он ни в коем случае не сможет ему простить.

- Насколько нам известно, вы одиноки, пе обременены семьей, - продолжал Дзержинский, не придав значения всему тому, что выпалил Тарелкпп. - Зачем же вам понадобились и эта дача, и сад, и огород?

Тарелкин молчал. Потом, словно очнувшись от наседавших на него дум, потребовал:

- Я прошу разрешить мне направить жалобу в Центральный Комитет партии левых социалпстов-революциоперов.

- Если бы вы были действительно левым эсером, господин Тарелкин, я бы обязательно разрешил вам это, - спокойно, с уверенностью произнес Дзержинский.

- Я докажу вам...

- Предположим. Но перенесем разговор на утро.

Согласитесь, не так уж приятно разговаривать, когда уже давно пора спать. Отдохните и подумайте. Вы сами решаете свою судьбу.

Тарелкина увели. Дзержинский пригласил к столу Калугина, Локтева и еще двух чекистов, стоявших у двери. Илюша получил задание охранять вход в дом.

- Оружие, несомненно, спрятано на даче, - сказал Дзержинский. Примерно через полчаса начнет светать.

План такой: на рассвете вы еще раз обыщете всю дачу.

Так, чтобы всю эту процедуру видел Тарелкин. Если снова ничего не найдем, сделаем вид, что наш приезд сюда был ошибкой. А там посмотрим.

- Может, на огороде? - предположил Калугин. - А сверху огурчики растут, пыль в глаза...

- Мы обыскали дом, сарай, где спал Тарелкин. Прощупали каждый сантиметр. И - ничего подозрительного, - Локтев пожал плечами.

- Утро вечера мудренее, - напомнил Дзержинский.

Он встал, прошелся по комнате, остановился перед бамбуковой этажеркой, на которой лежала кипа газет.

- Газеты левоэсеровские, - сказал Дзержинский. - Хозяин хочет-таки нас убедить, что говорит правду. - Он усмехнулся: - У лисы-плутовки сорок три уловки!

Газета "Знамя труда" была сплошь заполнена материалами второго съезда партии левых эсеров. Дзержинский перечитал речь Спиридоновой при открытии съезда и подчеркнул слова, поставив в конце абзаца большой вопросительный знак: "Нашей партии революционных социалистов предстоит великое будущее, ибо ни одна программа социалистической партии с такой полнотой не охватывает нужд и чаяний трудовых масс, как наша".