Великий Гэтсби. Рассказы - Фицджеральд Френсис Скотт - Страница 12

– Ну, что скажете?

– О чем?

Он махнул рукой в сторону полок.

– Об этом. На самом-то деле, можете не проверять, я уже проверил. Они настоящие.

– Книги?

Он кивнул.

– Совершенно настоящие – и страницы есть, и все прочее. Я думал, они из хорошего крепкого картона сделаны. А они, на самом-то деле, совершенно настоящие. Страницы и… постойте! Я вам покажу.

Считая, по-видимому, наш скептицизм само собой разумеющимся, он поспешил к полкам и вернулся с первым томом «Лекций» Стоддарда[7].

– Смотрите! – торжествующе воскликнул он. – Самая настоящая типографская работа. А я-то, дурак, попался на удочку. Здешний малый – истинный Беласко[8]. Это шедевр. Какая тщательность! Какой реализм! Но и остановиться вовремя тоже умеет – страницы не разрезал. Ну да чего ж вы хотите? Чего от него ждать?

Он выдернул из моих рук книгу и торопливо вернул ее на место, пробормотав, что, если вынуть один кирпич, так, глядишь, вся библиотека обрушится.

– Вас кто привез? – спросил он. – Или вы сами приехали? Меня вот привезли. И бо́льшую часть других тоже.

Джордан, смотревшая на него с веселой настороженностью, ничего не ответила.

– Меня привезла женщина по фамилии Рузвельт, – продолжал он. – Миссис Клод Рузвельт. Знаете такую? Я с ней прошлой ночью познакомился, не помню где. Я уж неделя как пью, вот и подумал: может, протрезвею, если в библиотеке посижу.

– И помогло?

– Да вроде помогло немного. Точно пока не скажешь. Я тут всего час провел. Насчет книг я вам говорил? Они настоящие. У них…

– Говорили.

Мы обменялись с ним чинными рукопожатиями и покинули дом.

Теперь на расстеленном в парке брезенте танцевали – старики толкали спинами вперед юных дев, описывая с ними бесконечные тяжеловесные круги; пары более умелые извилисто прижимались друг к дружке на новомодный манер и держаться старались в уголках потемнее; а многие девушки танцевали сами с собой или просто старались избавить оркестр от необходимости бренчать на банджо и бить в барабаны. К полуночи веселье стало еще более бурным. Прославленный тенор спел что-то по-итальянски, печально известная контральто исполнила джаз, а между номерами многие из гостей откалывали по всему парку «штучки-дрючки», и взрывы глупого счастливого смеха уносились в летнее небо. Пара сценических «близнецов» – ими оказались те самые девушки в желтом, – показала, должным образом переодевшись, сценку из жизни малых детишек, шампанское подавали уже в бокалах такой величины, что в них можно было ополоснуть все пять пальцев, а то и десять. Взошла луна, по Проливу поплыл треугольник серебристых чешуек, слегка подрагивавших под густую жестяную капель банджо.

Я все еще пребывал в обществе Джордан Бейкер. Мы сидели за столом с мужчиной моих примерно лет и вульгарной девчушкой, по малейшему поводу разражавшейся неудержимым смехом. Мне было хорошо. Я успел выпить две полоскательницы шампанского, и все, что окружало меня, изменилось, обретя значительность, натуральность и глубокий смысл.

Оркестр смолк, мужчина повернулся ко мне, улыбнулся.

– Ваше лицо мне знакомо, – учтиво сообщил он. – Вы не служили во время войны в Третьей дивизии?

– Ну да. В девятом пулеметном батальоне.

– А я в седьмом пехотном – до июня восемнадцатого. То-то мне все казалось, что я вас где-то видел.

Мы немного потолковали о сырых и серых французских деревушках. По-видимому, он жил где-то поблизости, поскольку сказал мне, что совсем недавно купил гидроплан и собирается опробовать его нынче утром.

– Не хотите составить мне компанию, старина? Пролетим вдоль берега над Проливом.

– В какое время?

– В любое – какое вам больше нравится.

Я совсем уж было собрался спросить его имя, но тут Джордан, оглянувшись на нас, улыбнулась мне.

– Ну что, вам повеселее стало?

– Намного, – и я снова обратился к моему новому знакомцу. – Я не привычен к таким приемам. Даже хозяина не видел. А живу вон там… – и я махнул рукой в направлении невидимой зеленой изгороди, – и этот господин, Гэтсби, прислал ко мне шофера с приглашением.

Несколько мгновений он смотрел на меня, словно чего-то не понимая, а потом вдруг сказал:

– Это я – Гэтсби.

– Что?! – вскричал я. – О, прошу прощения.

– Я думал, вы знаете, старина. Боюсь, хозяин я не из лучших.

Он улыбнулся мне с пониманием – с чем-то намного большим понимания. То была одна из тех редких, бесконечно утешительных улыбок, какие нам удается увидеть за всю нашу жизнь всего лишь четыре-пять раз. На миг она обращалась – или казалась обращенной – ко всему внешнему миру, а затем отдавалась тебе с неотразимым, явно предвзятым благоволением. Она словно понимала тебя ровно настолько, насколько тебе хотелось быть понятым, верила в тебя так, как ты сам хотел в себя верить, убеждала тебя, что ты производишь именно то впечатление, какое надеялся, в самых сладких твоих мечтаниях, произвести. И как только я понял все это, она истаяла – передо мной сидел хорошо одетый, но явно неотесанный человек тридцати одного – тридцати двух лет, почти нелепый в его усилиях церемонно выстраивать речь: прежде даже, чем Гэтсби представился, у меня сложилось отчетливое впечатление, что слова он подбирает с дотошной осмотрительностью.

Почти сразу после моего знакомства с Гэтсби к нему спеша приблизился дворецкий, сказавший, что звонят из Чикаго. Гэтсби извинился, отвесив каждому из нас по небольшому поклону.

– Если вам чего-то захочется, старина, только скажите, – настоятельно попросил он меня. – Прошу прощения. Я присоединюсь к вам попозже.

Едва он отошел, я повернулся к Джордан – мне не терпелось поведать ей о моем изумлении. Я-то ожидал, что мистер Гэтсби окажется краснолицым, корпулентным господином средних лет.

– Кто он? – спросил я. – Вам о нем что-нибудь известно?

– Просто человек по фамилии Гэтсби.

– Я хочу сказать, откуда он? Чем занимается?

– Ну вот, теперь и вы туда же, – с вымученной улыбкой ответила Джордан. – Ладно… он как-то сказал мне, что учился в Оксфорде.

За фигурой Гэтсби начал вырисовываться смутный фон, впрочем, следующие слова Джордан размыли его еще пуще.

– Да только я ему не поверила.

– Почему?

– Не знаю, – резко ответила она. – Просто не думаю, чтобы он там побывал.

Что-то в ее тоне напомнило мне «я думаю, он человека убил» другой девушки и заново возбудило мое любопытство. Я без дальнейших вопросов принял бы сведения о том, что Гэтсби явился сюда из болот Луизианы или из нижней части нью-йоркского Ист-Сайда. Это было бы понятно и постижимо. Но не бывает же так – во всяком случае, мой опыт провинциала уверял: не бывает, – чтобы молодой человек преспокойно выплыл неведомо откуда и купил дворец на берегу пролива Лонг-Айленд.

– Как бы там ни было, – сказала Джордан, меняя (из воспитанной неприязни к однозначности) тему, – он устраивает большие приемы. А я люблю большие приемы. Они так интимны. На малых совершенно невозможно уединиться.

Послышался удар большого барабана, и эхолалию парка перекрыл голос дирижера оркестра.

– Леди и джентльмены! – прокричал дирижер. – По просьбе мистера Гэтсби мы исполним сейчас последнее сочинение мистера Владимира Бренчалофф, которое в прошлом мае прозвучало в Карнеги-холле и наделало много шума. Тем из вас, кто читает газеты, известно, какой оно стало сенсацией.

На лице его расцвела жизнерадостно-снисходительная улыбка, и он повторил: «Той еще сенсацией», вызвав всеобщий смех.

– Сочинение это известно, – громогласно заключил дирижер, – под названием «Джазовая история мира Владимира Бренчалофф».

Природа музыки, которую сочинил мистер Бренчалофф, от меня ускользнула, поскольку при первых же ее тактах на глаза мне попался Гэтсби, который одиноко стоял вверху мраморной лестницы, переводя одобрительный взгляд с одной компании гостей на другую. Загорелая кожа приятно обтягивала его лицо, короткие волосы выглядели так, точно их подстригали каждый день. Ничего зловещего мне в нем различить не удалось. Я погадал, не помогает ли ему воздержание по части спиртного отстраняться от гостей, ибо мне показалось, что с разгулом панибратского веселья он становился все более церемонным. Под конец «Джазовой истории мира» девушки принялись на щенячий, компанейский манер укладывать головы на плечи мужчин, другие же навзничь падали им на руки в шуточные обмороки – особенно в компаниях, где можно было не сомневаться, что кто-нибудь их непременно подхватит, – однако на Гэтсби не падал никто, и ничьи по-французски коротко остриженные локоны не ложились ему на плечо, и никакие певческие квартеты с ним во главе не составлялись.