Весь мир театр (СИ) - Би Джин - Страница 1

Генри Рэй, молодой актер театра «Глобус», прежде чем отправиться в душную гримерную, немного покрутился среди собравшейся публики. «Ромео и Джульетту» давали уже в восьмой раз, но зрителей меньше не становилось, это радовало не только Уильяма, совладельца театра, но и актеров. Роли уже были достаточно сыграны, игра не вызывала трудностей, нервный накал премьеры и первых спектаклей ослаб, что даже улучшило постановку.

Когда Рэй появился за сценой, его перехватил Уильям Шекспир.

– Ну, как там? – дыша в лицо Генри недавно выпитым элем, спросил он. – Что болтают?

– Все как всегда, мастер, одни ругают, другие хвалят, причем ругают те, кто еще не видел постановки.

– И что же говорят?

– Говорят, что есть в сюжете нестыковки, что слабы диалоги…

– Пустое, – Уильям отмахнулся, будто отогнал назойливую муху. – Болтуны, завистники! Ай, ну их… Народу много?

– Ложи все полны, а перед сценой… как их сосчитать? Но много, не меньше, чем вчера.

– Ладно, – довольно похлопал себя по выпирающему брюшку хозяин театра, – ступай, переодевайся.

Генри Рэй уже как третий год числился актером, но к хорошим, доходным ролям его пока не допускали. Сначала ему банально не хватало солидности, да и откуда ей взяться в его юном возрасте? Но зато роли молоденьких девчонок, разных фей и прочей подобной живности он исполнял вполне достоверно, мечтая, однако, о первых ролях. К семнадцати годам он возмужал достаточно и опыта набрался, чтобы быть готовым блистать на сцене в облике мужском. Но все места были заняты, и актерская братия, во всех других случаях бывшая ему семьей, при дележе ролей уподоблялась стае волков. Даже сам Уильям наш Шекспир не решался пока вмешиваться в этот процесс, пообещав для Генри роль в новой пьесе, которую он вот-вот напишет.

Матушка Генри умерла, когда ему было двенадцать, полгода он жил у тетки, которая держала мелкую лавчонку на рынке, и оправдывал свой кусок хлеба выполнением разнообразных теткиных поручений, а иногда и кражами у зевак. Рано или поздно жизнь такая довела бы его до виселицы, но ему повезло – его дед по отцовской линии, Роберт Рэй, служивший еще в театре «Роза», попал в компанию актеров, что с самого начала играли пьесы вдруг явившего миру свой талант Шекспира. Ну, а когда дед перешел в «Глобус», дела его пошли в гору, и он забрал мальчишку к себе.

Парень оказался живой умом и без дефектов тела, ловок как обезьяна и быстр как лань. Мельпомена была к нему благосклонна, и он пришелся по душе актерской братии. Дед, устроив его, посчитал свой акт сыгранным, поэтому воспитанием молодого Рэя и обучением актерскому искусству занимались все, кому не лень.

Гай Роджерс, который никому не рассказывал о своем прошлом, хотя все были уверены, что он – бывший наемник, обучил Генри фехтованию и французскому языку. Шпагой владел Гай изрядно и сумел передать Генри многое, и, хотя сравнивать его ученика с мастерами, живущими искусством поединка, было бы смешно, достаточный уровень владения клинком все же у Генри имелся. Огрехи обучения с лихвой компенсировались молодой гибкостью и реакцией. На сцене же все драки выглядели вполне прилично и не раз вызывали одобрительные возгласы зрителей, довольно неплохо разбирающихся в этих вопросах.

Французский язык был не так хорош, но объясняться, к примеру, с матросом из Марселя Генри мог, и этого было довольно.

Второго актера, ставшего для Рэя наставником и другом, звали Эрик Симс. Никто лучше него не разбирался в искусстве перевоплощения, грима, подражания людским повадкам – походке, характерным позам, ужимкам разным. Причем изображать женщин ему удавалось так же хорошо, как и мужчин. Это он открыл у Генри талант подражателя разным голосам и с удовольствием его развил. Генри мог, послушав речь практически любого человека, уже через минуту выдавать его голосом словечки, а тех, кого он близко знал, пародировал так идеально, что не раз искушенное актерское общество вводил в заблуждение, обещая голосом Шекспира повысить им жалование.

Остальные актеры по мере своих сил передавали свои знания и умения, и Генри все впитывал в себя, как иссохшая почва, он был ненасытен в обучении, а что так радует учителей, как не способный и прилежный ученик?

И вот к семнадцати годам Генри Рэй был уже изрядно подготовлен, чтобы пленять с подмостков толпу, но пока Шекспир берег его для особого случая.

В «Ромео и Джульетте» он был на вторых ролях, изображая то друга Тибальта, то подругу Джульетты в разных актах. То в качестве рабочего сцены приносил и уносил мебель или делал еще что-нибудь.

Заканчивалась третья сцена. Джульетту играл Джозеф Саттон, единственный недруг Генри, высокомерный и задиристый тип.

Смазливое лицо, пропорционально развитая фигура не делали его характер лучше. Тем более, что вокруг Джозефа все время крутились богачи и те, кого принято называть «сильными мира сего».

Многие из гостей Саттона бросали сальные взгляды и на Генри. Джозеф это подмечал, и его ревность не делала их отношения лучше.

Стоит добавить, что Саттон еще был соперником Генри и на сцене; роль Джульетты Генри выучил уже давно по настоянию мастера на тот случай, если возникнут проблемы с животом у Джозефа. Такое уже один раз случилось, но, к счастью, в конце спектакля.

В эту минуту на сцене Саттон, со склянкою в руке, читал монолог:

Саттон слегка дрожал и дышал ртом часто и неглубоко, напоминая этим пса, долго бегавшего на жаре. Не хватало только вываленного языка.

Зрителям было незаметно, но Генри, который за кулисой находился в трех шагах, видел, что с Джозефом неладно. Отметил он также обильные капли пота, проступившие сквозь грим и грозящие вот-вот все испортить. Саттон, понимая это, старался держать руку так, чтобы манжетой платья в любой момент прикрыть лицо, если потечет грим.

Голос Джозефа сорвался, он с трудом справился с дрожащими губами. В зале раздались одиночные хлопки, публике нравилась игра актера.

Сам Джозеф беспомощно оглянулся, ища Генри. Их взгляды встретились, и Рэй с удивлением увидел в его глазах страх и мольбу. Это уже была не игра. Генри жестом показал, что понял, и изобразил на пальцах песочные часы, призывая продержаться еще немного, до конца сцены.

Джозеф собрался с силами и продолжил. Голос его зазвучал бодрее, казалось, что неожиданная дурнота прошла.

Он поднял склянку, в которой было, как обычно, разбавленное вино. С громким хлопком извлек притертую стеклянную пробку и сделал три глотка.