Революция муравьев - Вербер Бернар - Страница 19

Комиссар Линар размышлял, к чему клонит Дюпейрон, адресуя свою короткую речь только ему одному.

– И что же вы хотите от меня?

Префект передал ему пирожок с малиной.

– Как у вас продвигается расследование смерти начальника юридической службы лесного ведомства Гастона Пенсона?

– Это странное дело. Я потребовал, чтобы судебно-медицинская служба провела вскрытие, – ответил полицейский, принимая десерт.

– В вашем предварительном отчете я читал, что тело было обнаружено рядом с бетонной пирамидой примерно трехметровой высоты, которую раньше никто не замечал, потому что она была скрыта под большими деревьями.

– Верно. Ну так что же?

– Так вот! Выходит, в нашем округе есть люди, которым наплевать на запрет заниматься строительством в охраняемом природном заповеднике. Они строили со спокойной душой, благо все смотрели на этот произвол сквозь пальцы, и наши друзья, японские инвесторы, наверняка считают сей факт любопытным прецедентом. Так что́ вам известно об этой пирамиде?

– Почти ничего, если не считать, что в кадастре она не значится.

– А нужно во что бы то ни стало разузнать как можно больше, – настоятельно заметил префект. – Вам ничто не мешает заниматься расследованием смерти Пенсона и одновременно делом о строительстве этой загадочной пирамиды. Определенно, эти два случая как-то связаны.

Тон префекта не допускал возражений. Их беседу прервал проситель, который хотел, чтобы префект помог с местом в яслях для его ребенка.

Покончив с десертом, гости снова пустились танцевать.

Было уже поздно, и Жюли с матерью решили откланяться. Заметив, что мать и дочь уходят, комиссар Линар вызвался их проводить.

Лакей подал им пальто. Линар вручил ему монетку. Выйдя на крыльцо, они стали ждать, когда водитель комиссара подгонит к подъезду его служебную машину, и тут Дюпейрон шепнул ему на ухо:

– Правда, меня очень интересует эта загадочная пирамида. Вы поняли?

– Да, мадам.

– В таком случае, если вам все понятно, повторите вопрос.

– Как из шести спичек составить четыре одинаковых равносторонних треугольника?

– Хорошо. Выходите на кафедру и отвечайте.

Жюли встала из-за парты и направилась к классной доске. Она понятия не имела, какой ответ от нее ждет учительница математики. Дама нависала над нею всей своей массой.

Жюли растерянно огляделась по сторонам. Класс насмешливо косился на нее. Остальные ученики, несомненно, знали, как решить непостижимую для нее задачу.

Она обвела взглядом класс в надежде, что кто-нибудь придет ей на выручку.

Равнодушные ухмылки на лицах одноклассников перемежались с выражением жалости и облегчения: ведь на ее месте мог оказаться любой из учеников.

В первом ряду восседали прилежные папенькины сынки, отличники. За ними сидели те, кто им завидовал и был готов их слушаться во всем. Дальше размещались «недотянувшие» середнячки, жалкие трудяги, которым, хотя они и лезли из кожи вон, больших успехов в учебе не светило. Наконец, в самой глубине класса, поближе к батарее, располагались маргиналы.

Были среди последних и Семь Гномов, называвшие себя так в честь рок-группы, которую они сами же и сколотили. Эта «семерка» держалась особняком от остального класса.

– Итак, каков же ваш ответ? – настойчиво вопросила учительница.

Один из Семи Гномов делал ей какие-то знаки. Он сцеплял и расцеплял пальцы, как бы составляя фигуру, вот только какую – ей было невдомек.

– Послушайте, мадемуазель Пенсон, я понимаю, вы глубоко потрясены смертью отца, но это никоим образом не влияет на законы математики, которые правят миром. Повторяю: шесть спичек образуют четыре одинаковых равносторонних треугольника при условии… если их расположить как? Постарайтесь думать как-нибудь иначе. Включите воображение. Шесть спичек, четыре треугольника, если их расположить…

Жюли сощурила свои светло-серые глаза. Что же это за фигура такая? Теперь паренек что-то тщательно выговаривал по слогам. Она силилась прочитать по его губам. Пи… ро… нид…

– Пиронид, – сказала она.

Класс дружно расхохотался. Подсказчик скорчил гримасу отчаяния.

– Вы неверно истолковали подсказку, – объявила учительница. – Не «пиронид». А пи-ра-ми-да. Эта фигура олицетворяет третье измерение. И означает открытие объемности. Она напоминает нам, что мир во всей полноте можно познать не через плоскость, а через объем. Не правда ли… Давид?

Она в два счета оказалась в глубине класса, возле вышеупомянутого ученика.

– Учтите, Давид, в жизни можно жульничать до тех пор, пока вас не схватят за руку. От меня не ускользнула ни одна из ваших ужимок. Садитесь на место, мадемуазель.

Вслед за тем она вывела на доске: время.

– Сегодня мы изучали третье измерение. Объемность. А завтра мы поговорим о четвертом измерении – времени. У понятия времени также есть свое место в математике. То, что где-то, когда-то и как-то произошло в прошлом, влияет и на будущее. Так, например, завтра я могла бы вас спросить: «Почему Жюли Пенсон схватила единицу и при каких обстоятельствах и когда она схватит очередную единицу?»

По первым рядам прокатился довольный смешок. Жюли встала.

– Сядьте, Жюли. Я не просила вас встать.

– Нет уж, я лучше постою. Мне нужно вам кое-что сказать.

– По поводу единицы? – усмехнулась учительница. – Поздновато спохватились. Единица уже красуется в вашем дневнике.

Жюли воззрилась на учительницу математики глазами цвета серого металла.

– Вы сказали, что важно думать иначе, но вы-то сами всегда думаете одинаково.

– Я бы просила вас вести себя прилично, мадемуазель Пенсон.

– А я веду себя вполне прилично. Только вы учите нас тому, что в жизни не имеет никакого практического применения. Вы просто пытаетесь запудрить нам мозги, сделать их покладистыми. Если втемяшить себе в голову ваши россказни про окружности и треугольники, можно допустить все что угодно.

– Вы сейчас стараетесь заработать себе вторую единицу, мадемуазель Пенсон?

Жюли пожала плечами, подхватила рюкзачок, направилась к двери и хлопнула ею под всеобщий гул удивления.

СКОРБЬ МЛАДЕНЦА. В восьмимесячном возрасте младенец испытывает особое состояние тревоги, которое педиатры называют скорбью младенца. Всякий раз, когда мать от него уходит, ему кажется, что она больше не вернется. Подобный страх порой вызывает у него приступы плача и симптомы тревоги. Даже когда мать возвращается к нему, он не перестает тревожиться, потому что боится, что она опять может уйти. Именно в этом возрасте младенец понимает, что в этом мире происходят вещи, которые ему неподвластны. «Скорбь младенца» объясняется тем, что младенец постепенно осознает свою независимость от окружающего мира. Беда в том, что его «я» противоречит всему, что его окружает. Младенец не всегда бывает крепко связан со своей мамой, а стало быть, он может оставаться один или вступать в контакт с «чужаками, не похожими на его маму» (чужаками считаются все, кто не приходится ему мамой или, на худой конец, папой).

Только в возрасте полутора лет младенец наконец начинает мириться с тем, что мать может время от времени исчезать из его поля зрения.

Почти все прочие тревоги, вытекающие из пережитого им первого опыта отчаяния, как то: страх одиночества, страх утраты дорогого человека, страх перед чужаками и т. п. – человек познает позже, и подобный процесс познания продолжается до самой его старости.

Холодно, но страх перед неведомым придает им сил. Поутру двенадцать разведчиков и старый муравей отправляются в путь. Надобно спешно передвигаться по тропкам и дорожкам, чтобы предупредить родной город об угрозе белого плаката.