Гонка планет - Лаумер Джон Кейт (Кит) - Страница 3
- Предыдущая
- 3/33
- Следующая
Девушка наполнила свою чашку и села.
— Дедушка, а почему Бартоломью хочет, чтобы ты отправился на Коразон?
Амос хихикнул.
— Потому что он отлично знает, что твой прадедушка — единственный человек в Алдорадо, который может открыто ступить на Коразон и вернуться назад с головой на плечах, не говоря уже о том, чтобы отхватить славный участок.
Генри выпустил облако дыма, откинулся назад, положив длинные ноги на стульчик, вырезанный из редкого дерева и обшитый серой шкурой какого-то зверя. Хотя поза его была расслабленной, в сузившихся глазах и в развороте плеч чувствовалось напряжение.
— С Пограничьем покончено. Коразон — последний вздох умирающего. Это суровый мир: скалы, лед и тундра. Там нет места, где бы мог жить человек.
— Но ты как-то сказал, что для человека, имеющего страсть к авантюрам, это последняя возможность.
— Конечно, если бы он был хоть немного пригоден для жизни, его давным-давно бы заселили.
— Не знаю… Я слышал, Карантинная Служба набрела там на какой-то забавный минерал, поэтому-то они и закрыли его на сто лет.
Темные птичьи глаза Амоса неожиданно впились в Генри пристальным взглядом.
Генри спокойно встретил взгляд своего друга, его собственные глаза были невыразительными, как слова казенной бумаги.
— Я припоминаю, — сухо проговорил он, — времена, когда здесь, в Секторе, были новые зеленые миры. В чем беда сегодняшнего человека — так это в среднестатистической чепухе. Нет новых границ, куда можно было бы отправиться повоевать.
— Если только, — мягко вмешался Амос, — ты не учитываешь Коразон.
— Это не для педерастов Партии Среднего Человека…
— Вот он, мир, который можно занять, — Амос подбросил полено в огонь, вернулся на свое место, потирая руки. — При помощи новых технологий они переделают его. Тридцать миллионов квадратных миль территории: фермы, шахты, порты, земля, на которой через несколько лет вырастут города, открытая тундра, где можно выпасать миллионы голов северного скота, горы и водопады, речные и морские пляжи… И все это, ничье, ждет того, кто придет и приберет все это к рукам. Да ради такой ставки любой игрок, пират, охотник за удачей и мошенник на сорок парсеков вокруг продаст свою надежду на то, что ему удастся избежать ада…
— И мистер Бартоломью хочет, чтобы дедушка отправился туда?
— Конечно, я помню первый поход, в котором мы с ним были вместе, — это было на Адобе, — Амос повернулся к девушке. — Мы заявили свои права на наши законные сто квадратных миль — кусок выжженной пустыни, такой крутой с одной стороны, что ни один человек не смог бы туда взобраться. Девять дней я ставил его на кон в заведении Честного Мака на Петраке и выиграл почти полконтинента… а потом проиграл все Маку.
Глаза Дульчии загорелись.
— Это на вас похоже. А дедушка принимал участие в каких-либо еще походах?
Амос кивнул своей лысой веснушчатой головой.
— Ага, последний раз здесь, на Алдорадо. К этому времени он уже поумнел, захватил славный кусочек земли, прикрытый горами, с лесом, с видом на море и с естественной бухтой, которая может принять любой лайнер.
— Ну, дядя Амос, вы говорите об этом самом месте, бухте Тиволи и Молле.
— Именно так, — кивнул он.
Девушка повернулась к своему прадеду.
— Но в таком случае ведь город должен быть твоим.
Амос покачал головой.
— Нет. В то время Генри был молодым. Это было еще до его второго омоложения. Здесь было полно людей, которые остались ни с чем, без денег, без земли, дети кричат и все такое. Твоему деду земля была не нужна, для него все это было всего лишь забавой. И он отдал ее им. Единственное, о чем он попросил, — это маленький кусочек земли, дом и сад, чтобы было где обосноваться, когда ему захочется покоя.
— Ты хочешь сказать, что все эти люди, сенатор Бартоломью и все остальные обязаны целым городом и всем этим тебе, дедушка? И после всего они… — она замолчала.
— В основном их прадедушки, девочка моя, — сказал Генри. — Эти люди мне ничего не должны. Я получил то, что хотел.
— И все они пыхтят изо всех сил, чтобы выбрать делегатом своего глупого статистического среднего человека. Почему бы им не избрать тебя, дедушка? Ты для них сделал так много, как никто другой!
— С чего бы мне вдруг захотелось стать делегатом, Дульчи? Я хочу сидеть на солнышке и греть свои старые кости…
Он искоса взглянул на нее. Темные большие глаза… О боже, как сейчас в свете камина она была похожа на свою прабабушку!
— Ты думаешь о вечной жизни, — сказал он. — Забудь об этом…
— Почему я должна об этом забыть! Ты сможешь снова быть молодым и оставаться таким много-много лет — никто не знает сколько! Если бы только подобное лечение существовало тогда, когда ты открывал Пограничье, ты бы получил право на него. За исключительные заслуги перед расой, как сейчас получают исследователи и ученые.
— Ну, — улыбнулся Генри. — Значит, я упустил свой шанс…
— Но ты еще можешь получить его! Все делегаты получают такое лечение. А тебе достаточно пошевелить пальцем — и тебя выберут. Здешние люди помнят…
— Я не политик, Дульчи. И не хочу им быть. И не хочу жить вечно. Я прожил свою жизнь. Более чем достаточно. Я видел, как уходили мои друзья,
— все, кроме Амоса. Они погибли, умерли от старости или просто исчезли. Вселенная уже не такая, какой она была в дни моей юности. Наступили дни статистически среднего…
— Перестань, дедушка!
— Нет-нет, девочка моя. Им я нужен такой, каким был, а не такой, как сейчас, старая развалина.
— Старая развалина! — воскликнула Дульчи сердито. — Ты по-прежнему любого из них за пояс заткнешь.
— Мягко говоря, дорогая, — вмешался Амос, — в молодые годы он был самым беспринципным, самым диким, самым сильным дьяволом в космической службе. Много раз я пытался обойти его. Но так и не смог. Он оказывал на меня слишком большое влияние.
— Это было давным-давно, — улыбнулся капитан Генри. — Мы жили одной жизнью и ни о чем не жалели. А сейчас у нас есть кресло у камина. Пусть все так и останется.
Амос налил себе еще, привычным жестом опрокинул стакан и уставился на огонь.
— В то время шла война. Твой прадедушка как раз заплатил за чудесный маленький пятидесятитонный грузовой катер, всегда уходивший от таможенного патруля. Ну вот, Генри подписал контракт на продолжение службы во время войны. Его назначили лейтенантом запаса, через два года он был уже капитаном действующей армии, а его суденышко — обгоревшей развалиной.
— Дедушка! Ты мне никогда не рассказывал о том, что принимал участие в войне…
— Попроси, пусть Амос как-нибудь тебе покажет свои медали. Он забыл упомянуть о том, что я находился в той самой развалине, когда ее подбили. Он меня вытащил…
— Ой, дедушка, как было бы замечательно, если бы ты прошел еще один курс омоложения и показал бы им всем…
Генри посмотрел на тлевший кончик сигары.
— Ты что, хочешь, чтобы я принял предложение Бартоломью?
— Нет, конечно, не хочу! Я хочу, чтобы ты остался здесь и жил долго-долго. Я просто хотела сказать, что…
— Ну ладно, я слегка преувеличил. Если я пройду еще один курс, может, у меня и будет добрых пять лет… — он замолчал, посмотрел на часы на стене — память о старом Марсе. — Уже поздно. Как там насчет того грандиозного бала, на который ты собиралась с молодым Бартоломью?
— Я не пойду, — коротко ответила она.
— Что? Сегодня утром ты так спешила в Молл за платьем, что даже завтрак не доела…
— Я не хочу идти.
— Погоди, дорогая. Из-за того, что партия Среднего Человека, возглавляемая Бартоломью, не хочет, чтобы я был делегатом, не стоит лишать себя удовольствия…
— Дело не в этом…
— Гм… Какую часть нашего разговора с сенатором ты подслушала сегодня?
— Я слышала, как он сказал, будто ты что-то украл! Ему должно быть стыдно.
— Он назвал Генри вором и ему это сошло? Хотелось бы мне играть с ним в паре, с его-то везеньем…
— Итак, ты думаешь, что, встретившись с этим парнем, ты обидишь старика? — Генри покачал головой и улыбнулся. — Грехи стариков не распространяются на детей. Надевай свое бальное платье и отправляйся на танцы, повеселись…
- Предыдущая
- 3/33
- Следующая
