Попаданец в себя, 1960 год (СИ) - Круковер Владимир Исаевич - Страница 4

Потепление сократило плоскость суши и солидно поуменьшило некоторые государства.

Израиль и окружающие его арабские государства исчезли, вместо них — зараженные радиацией территории международного владения, нефть там добывают рабочие в глухих защитных скафандрах. Дело в том, что в Израиле одно из правительств стало почти полностью религиозным и активно начало воевать с соседями. Трудовое и светское население почти полностью покинуло государство, ставшее им откровенно враждебным; раввины вынуждены были опираться на гостарбайтеров и наемников для армии: китайцев и таиландцев. В конце концов на Израиль одновременно напали иранцы, ливанцы и сирийцы, а седобородые «мудрецы» не придумали ничего лучше, чем сбросить на Иран ядерную бомбу. В ответ им тотчас прилетели ядерные гостинцы из России. Которая к тому времени вновь стала социалистической, но по изуверскому китайскому образцу диктатуры партийной элиты и уравниловки для народа.

В США к этому времени внутренние противоречия разорвали государство на несколько штатов, юг отделился от севера. А тут еще постоянная угроза вулкана Йеллоустоун на территории Вайоминга, Монтаны и Айдахо. Так что россияне не опасались ответки и стерев с лица планеты несколько миллионов евреев и арабов, заполучили международный пай в качественной арабской нефти.

Вообщем то миром правили Китай, Россия и Объединенная Корея. Япония ютилась на остатках суши и молилась, чтоб про них забыли. Дряхлеющая Европа омолодилась иммигрантами и стала прогрессивно-мусульманской индийско-пакистанской с толстой прослойкой африканцев. Забавно было наблюдать на бывших высокомерных джентльменов-британцев, прислуживающих толстым индусов…

Техника, конечно, сделала серьезный скачок — мечты фантастов воплотились реально. Вплоть до самодвижущихся тротуаров и сверхскоростного транспорта. В то же время особой необходимости в постоянном человеческом перемещении и не было. Большинство работало на дому, откуда можно было не только управлять автоматическими станками, производствами, сервизом… но и что-то брать, двигать тактильно хоть на другом конце планеты.

Грустные прогнозы о вытеснении людей автоматами свершились, правительство находило выход только в космических программах. Треть земного населения неслась осваивать планеты, терроформировать их. И это были не только убежденные пионеры, но и всякое отрепье, уголовники. Смертная казнь вернулась повсеместно…

В этот момент ребенок отключил коммутатор и, откинув одеяло, поплыл по воздуху на выход из палаты. Я растерялся и не сумел ничего предпринять — наше тело вплыло в какую-то комнатку вроде бокса и меня вышвырнуло из мальчика.

И стремительно вперло в меня самого шестнадцатилетнего, в 1960 год.

Я вовсе не подавлял личность мальчика, в которого вселилось мое сознание. Просто я молодой обрел знания себя самого, прожившего жизнь. Но эти знания потеряли эмоциональность, они стали черно-белым текстом опыта. Конечно, старческая проекция лишила юность многих открытий, но молодое тело небрежно перемололо этот опыт.

И потеряло молодость!

Эмоциональная вялость окутала меня, как проказа. И еще я боялся шокировать маму и братьев своим, резко изменившемся поведением. Могли и в психушку отправить. Благо, весь дом населен врачами, так и называется — Дом специалистов, первый пятиэтажный жилой дом Иркутска.

Я чувствовал себя, как герой Уэллса, добравшийся на Машине Времени до Конца Земли.

Я не только помнил эту книгу Уэллса, я часто вспоминал её в минуты грусти. На обложке старого, «советского» издания над бордовой пустыней Земли висело огромное, гаснущее солнце и по берегу свинцового океана ползали гигантские крабопауки.

«…Представьте себе краба величиною с этот стол, с множеством медленно и нерешительно движущихся ног, с огромными волочащимися клешнями, длинными шевелящимися щупальцами и стебельчатыми глазами, сверкающими с обеих сторон его отсвечивающего металлом лба! Спина его была вся в складках и выступах, местами покрытых зеленоватым налетом. Я видел, как шевелились и дрожали многочисленные щупальца его сложного рта…

Не могу передать вам ощущения того страшного запустения, какое царило над миром. На востоке — багровое небо, на севере — темнота, мертвое соленое море, каменистый берег, на котором ползали эти мерзкие, медленно передвигавшиеся чудовища. Однообразная, как бы ядовитая зелень лишайников, разреженный воздух, вызывающий боль в легких, — все это производило подавляющее впечатление! Я перенесся на столетие вперед и увидел то же самое багровое солнце — только немного больше и тусклее, — тот же умирающий океан, тот же холодный воздух и то же множество земноводных ракообразных, ползающих посреди красных и зеленых лишайников».

Я поскорей ушел из дома и пошел в исчезнувшую в будущем беседку, которая в шестидесятых была сооружена из настоящего резного дерева в тени тополей и радовала детей и подростков. Она примыкала к детской площадке, в центре которой были деревянные качели, умеющие вертеться на все 360 градусов. Высшей доблестью среди пацанов моего времени было вертеться на этой качели, соответственно раскачав до центробежного экстаза. Для это следовало стать на сидушку немного боком и, пружиня ногами, наращивать шаг раскачки.

Площадка примыкала одной своей стороной к клинике папы на улице Марата, а с другой — к домику дворника.

Было же время! Дом сразу заселялся обслугой: был дворник-сторож с персональным жильем, был слесарь-плотник Мотя, он жил в первом подъезде, были кирпичные гаражи и были сараи на улице и кладовки в каждом подвале. В квартирах, кстати, тоже были кладовки и целых два коридора от входа — в кухню и от входа — в комнаты.

Был я тут в двухтысячном, на место зелени и детской площадке втиснулась стандартная и безликая девятиэтажка. И двор с зеленью фактически исчез — зачем дворы нынешнем детям, не знающих пристеночка, запятнашек, войнушек и пряток!

Но теперь были всего лишь шестидесятые, беседка стояла на месте, была по причины раннего времени пуста, и я уселся медитировать. Вернее, просто поразмыслить, ибо медитировать никогда не любил. Я допускал, что никакого возвращения в детство нет, а моя старенькая тушка лежит в больнице, подключенная к приборам жизнедеятельности. Но даже если так, то все равно бредить, как и галлюцинировать, надо весело, со вкусом, от всей души.

Я заново осознал себя в теле себя самого утром. Когда встал и автоматически попытался идти в сторону туалета, который в Доме пенсионеров находился в пяти шагах направо по гипотенузе. Вместо движения уткнулся в ширму, открыл глаза, выбрался и осознал себя в столовой отеческой квартиры в Иркутске. Улица Марата — 25, телефон 41–41, чулан во втором подвале, гараж тоже второй, там должна стоять Победа, если братья еще не продали её.

Благодаря предыдущем попаданиями я не впал в истерику и не потерял сознание. Я быстренько оделся (ситцевые шаровары, футболка со шнурками вместо пуговиц, модные кеды «Два мяча») и свалил на улицу, в беседку — размышлять.

Мне срочно надо было решить две проблемы.

Как не «спалиться» перед родственниками и как построить жизнь заново, не проворонить второй шанс.

Не «спалиться» просто — надо уехать на полгода-год. Где нужны шестнадцатилетние неумехи? В геологии. Благо у нас крупная сибирская контора с филиалами, а область вместила б в себя всю Европу вместе со Средней Азией. И везде тайга и потенциальные залежи ценностей в земле. Конечно, мама будет «возникать», что я в этом году не поступаю… в шестидесятые высшее или среднее специальное еще были приоритетным среди населения. Хотя инженер с дипломом получал в два раза меньше, чем квалифицированный токарь или фрезеровщик. Но у меня до возраста призыва есть еще два года, так что Армия не грозит. Слиняю к геологам, а маме записку оставлю. Жалко её, погасшей после смерти отца выглядит, постаревшей. Хотя моложе меня до вселения в это юное тело.