Гарем и легкость. Книга от депрессии (СИ) - Афанасьев Семён - Страница 24

— Чего надо, Мечта Педофила? Никто меня не грабил, стража с фискалами невовремя нагрянули…

— Где их предписание? — тут же свела брови вместе гнома, отвечавшая в банке, в том числе, за некие интересные процедуры. — Они должны были тебе оставить… — здесь её взгляд заметался по лавке и остановился на одиноком листике бумаги, сиротливо белевшем на столе.

Арман метнулась вперёд, ухватила бумажку и мазнула по ней цепким взглядом. После чего нахмурилась еще сильнее и буквально впечатал хмурый взгляд темных глаз в Бронкса:

— Они тебе должны были браслет надеть на руку, где он?!

— Да не было никакого браслета, — удивлённо развел руками тот. — Видимо, честность моя широко известна даже им; вот и не стали…

Договорить фразу до конца не вышло. Подлетевшая соплеменница с размаху перепечатала ладонью по лбу Бронкса:

— Развели тебя только что, простофиля!

Последнее замечание, впрочем, не возымело никакого действа, ибо Бронкс уже не по одному разу всё перепроверил: все ценности были на месте. Что бы ни стояло за налетом фискалов и стражников, грабежом это точно не являлось.

Отсутствовал лишь пустой ящик стола, амулет Нургуль из него да гвозди со стеклом. Но утрату последних он даже не собирался принимать близко к сердцу.

Гораздо более болезненным был, кстати, потенциальный штраф.

— Или всё же иная цифра у того фискала на отвороте была? — пробормотал Бронкс сам себе, изо всех сил припоминая мужа Алии.

Теперь ему казалось, что на одну циферку он всё же ошибся.

— И тебе ещё надо в стражу лично явиться! — продолжала тем временем гнома, потрясая бумажкой в воздухе и внося такую лишнюю сейчас нервозность вкупе с напряжением. — Постановление о вынесении штрафа лично там подписывается!

На каком-то этапе бывшему полусотнику надоело зудение пигалицы и он, вздохнув тяжело, оборотился к ней:

— Девочка, отгадай загадку? Какой фасон причёски у горнокопытного сотника, если сам он на третьей ротации, регион Предгорий, а товарищи по службе наедине зовут его исключительно Кудрявый?

— Не знаю, — моментально сбилась с тона распорядительницы Арман. — Видимо, вьются волосы локонами? Может, этот воин — полуэльф? Оттого и кудрявый?

— Х#я голого не видела, а туда же, — разочарованно пробормотал сам себе под нос Бронкс в ответ на такое заявление. — Мечта Педофила, богом прошу: мотай отсюда со своими советами! Мочи нет тебя терпеть, и так голова раскалывается… Нет у нас в гномьем контингенте никаких эльфов, — морщась с каждым словом от вернувшейся боли в висках, продолжил свой короткий экскурс Бронкс. — Потому что эльфу в наших войсках… — следующие слова он проглотил, ибо вываливать такое на пусть и ненавистную, но добрую, фемину всё же не стоило.

Арман неожиданно захлопала глазами, в уголках которых что-то предательски заблестело:

— Ты всё это время меня обманывал?!

До Бронкса с запозданием дошло, что последние пояснения он давал на родном языке.

— Ты говоришь на языке?! — возмущённо заявила девица, подступая ближе и упирая тощий пальчик в грудь бывшего вояки.

— Не твоё дело, — коротко рявкнул Бронкс, костеря себя за такую промашку. — Причёска Кудрявого, кстати, налысо… Ай, сгорел сарай, гори курятник… — судя по глазам гномы, терять ему и вправду было уже нечего. — Арман, ты сейчас ведёшь себя агрессивно в мой адрес лишь потому, что строишь матримониальные планы! Я тебе прямо не отказывал, оттого ты меня в качестве жениха ещё рассматриваешь. Твоя защитная реакция психики на фоне моего к тебе равнодушия — это образование сколь-угодных эмоциональных связей со мной! Вначале пусть даже начнётся с привычки меня к тебе, как ты думаешь. Потом, если что, можно будет и о большем говорить… Это ошибка! Люблю другую ибо.

Выдав столь сложное построение на чистом гномьем, Бронкс с удовлетворением обозрел вопиющую степень удивления на лице соплеменницы.

— Да ты… Да пошёл ты!.. — взвилась в воздухе та и через мгновение громко хлопнула дверями.

— Да-да, я люблю другую женщину! — заорал в окно ювелир вслед ей, для чего ему пришлось высунуться по пояс.

Видимо, травмы души Бронкса были сейчас так велики, что он недостойно вымещал их на подвернувшейся под руку гноме.

— А ведь и вправду достала, — сказал он сам себе, слезая с окна. — Хорошо, орал хоть по-нашему: никто кроме неё не понял… М-да, жаль девицу. Но — на всех страждущих не женишься…

Отчего-то перед глазами вновь встал образ Нургуль и по сердцу язвой резанула мысль об утрате её амулета.

— Да как же она мне теперь позвонит?! — с запозданием дошло до гнома.

На одной из центральных городских улиц все, проходившие сегодня днём мимо лавки золотых дел мастера из народа гномов, имели возможность поначалу удивиться, когда в ту лавку ни с того ни с сего завалилась стража, ещё и вместе с фискалами.

Через какое-то время представители закона, впрочем, ушли — видимо, решив там все свои дела. Почти незамеченным остался и визит Специального Приказа, но те вообще к работе своей лишнего внимания старались не привлекать.

Ещё через некоторое время субтильная и худая гнома (миловидная достаточно девчушка, трудившаяся в Банке рядом) устроила в той самой лавке такую бучу, которая не всегда иной правоверной жене удаётся, заставшей мужа на горячем с более молодой соседкой (или с собственной младшей сестрой, что случалось даже чаще).

Спустя несколько минут, покрасневшая и трясущаяся от гнева гномья девица по имени Арман молнией вылетела из обиталища соплеменника-ювелира, оглушительно хлопнув при этом тяжеленной железной дверью.

Дверь, правда, была не железной, а стальной; но знать об этом соседи не могли.

Сама лавка, кстати, хоть открыта была и недавно, но в витрине своей сверкала серебряной скульптурной полностью голой фемины. Ради лицезрения коей немало орков побогаче, гуляя с жёнами и спутницами, специально делали через ту улицу крюк: оговорившись интересом к иноземной концепции скульптуры, проходя мимо, можно было вполне законно потаращиться на приятную голую бабу усреднённого орко-эльфийского народа, изготовленную в половину своего предполагаемого настоящего роста.

Кстати такой вот «случайный» моцион сразу определял: сладится у тебя с твоей спутницей сегодня что-либо в интересном смысле или нет?

Если орчанка, бросив взгляд на витрину, начинала истово осенять себя знамениями и бормотать на все лады «УЯТ! МАЛ!», стало быть, была она из семейства богобоязненного и ничего особенного до женитьбы её спутнику не светило. В строгом соответствии с одной древней поговоркой, гласившей: «Вначале женитьба, остальное — потом».

Если же фемина глядела на ту статую оценивающе, да ещё пускалась во встречные дискуссии с сопровождающим мужчиной о художественном стиле иноземцев и художественной изощрённости мастера («Глянь, какая проработка деталей!»), нужно было не теряться и изобретать лихорадочно правильные подходы к запретным плодам сегодня после заката.

Немало таких орков с орчанками, кстати, заходили и внутрь лавки: чтобы что-то такое прикупить подруге, дабы произвести ещё большее впечатление поверх сверкнувшей ненароком собственной художественной изысканности.

Сам же мастер гном последующие два часа удивлял их тем, что, будучи абсолютно трезв, уселся средь бела дня на лавочку возле стены, снаружи. Далее, раскачиваясь вперед-назад, он все пару часов бормотал одну-единственную фразу, расфокусировано глядя сквозь основавших мимо прохожих.

Бормотал он, впрочем, крайне негромко; оттого содержание той фразы ни до кого не долетело.

___

Ущерб материальный пополнился ущербом душевным. Слегка поостыв, Бронкс признался сам себе: обижать на ровном месте Арман было не самой умной его идеей.

К сожалению, момент её появления совпал с не самым лучшим его расположением духа. А когда добрый гном-мужчина не в духе — под руку ему лучше не попадаться.

Ну что поделать, если сама Арман была девицей до непристойности субтильной и напрочь лишённой любых выдающихся качеств (не душевных), которым так благоволило всё естество Бронкса. А если сравнить гному хоть и с той же Алиёй или Нургуль, то неприспособленность излишне изящной дочери собственного народа ни к чему, кроме дружеской беседы, была и вовсе очевидной.