Игры на раздевание книга 2 (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 9

Он пахнет колой и ромом, мужской туалетной водой и ещё чем-то, что заставляет мои глаза закрыться. Температура его тела, по ощущениям,  градусов на пять выше моей, и воздух, выдыхаемый его лёгкими, обжигает декольте моей блузки. Кай притягивает меня ещё ближе и оборачивает в свои большие руки, сомкнув их за моей спиной. 

И это происходит. Впервые в моей жизни. Настолько неожиданно и легко, что в какой-то момент я решаю, что сплю – ведь подобное возможно только во сне. Много лет множество различных специалистов учили меня управлять «этим», ослаблять натяжение внутренних струн, правильно дышать и уводить собственные мысли в «безопасную зону», но сейчас ничего из этого мне не нужно: я даже не плыву, я легко парю на волне схлынувших страхов, натянутости и напряжения.

Кай кладёт на мой затылок ладонь, несильно прижав пальцы к шее, и я понимаю, что моё участившееся дыхание не связано с нервозностью – это нечто совсем другое. Он меняет положение руки и, прижав пальцы к моим выпирающим позвонкам, медленно проводит ею до самой поясницы. Из точки, расположенной в нижней части моего тела, будто разливается сладкая тёплая жидкость, попадает в вены и несётся вместе с кровью к мозгу... к сердцу.

Ощущения, которые я испытываю, возвращают страх, но к нему теперь добавилось нечто новое  - предвкушение.  Я жду, что происходящее станет самым большим открытием за прожитые двадцать два года и принесёт мне радость.

Наконец, я чувствую губами его дыхание и замираю. Первое прикосновение оказывается невесомым, но далеко не робким, затем его губы обнимают мои, прижимаются плотнее, я чувствую, как он один раз проводит по ним языком, будто пробует меня на вкус. Я стараюсь не думать, не судить, не взвешивать и не размышлять, а главное - отвечать. Раскрываю свой рот широко, впуская его, скольжу губами по его губам, повторяя его движения. И не забываю, что это -  первый поцелуй в моей жизни, хоть и не такой, каким я себе его представляла. Не было в моём воображении алкогольного опьянения, полумрака, скрывающего мой стыд и его разочарование, не было гремящей музыки за дверью и смеха посторонних, совершенно не нужных в этот момент людей. Не было разрываемой фольги презерватива и обжигающей боли.

Боль… Она не относилась к тому типу, от которого теряют сознание, но мне было хорошо известно, что и её можно было свести к минимуму, если б кто-нибудь поставил перед собой такую цель.  Если бы всё это имело шанс случиться по-другому.

Но всё произошло именно в тот раз и в том месте, именно так, как произошло, а не иначе, и на моё счастье женский мозг запрограммирован забывать и боль, и стыд и даже унижение, поэтому большую часть той ночи моя память не сохранила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я только помню, как он сказал:

- Господи, какая же ты… тебе не больно?

- Нет…

Я впервые впустила мужчину в своё тело. Первый раз в жизни. Мне не было страшно, когда его пальцы трогали меня в местах, где никто до него не прикасался. Не было страшно, когда его руки раздвигали мои бёдра. Было стыдно за собственную глупость и до слёз обидно за неё же, когда он совершал своё первое движение, и я, стиснув зубы, старалась не закричать.

IAMX - 'Happiness'

Утро после первого в моей жизни секса наступает не радужно. Будят не поцелуи и жаркий шёпот ненасытного любовника, а сильная головная боль и переполненный мочевой пузырь. Никаких сплетённых рук и ног, объятий, лепестков роз и прочей воображаемой фигни. Мой первый сексуальный партнёр совершенно независимо от меня лежит на спине, запрокинув одну руку за голову, вторую уложив на собственный живот, и спит.

Мой трезвый разум признаёт три вещи:

1. Этот парень по-настоящему красив.

2. Невероятно не столько то, что я оказалась способна с ним переспать, сколько то, что уснула на чужой территории.

3. Я, не переставая, живу в иллюзиях, и мне жизненно необходимо избавляться от них, а не от девственности.

Стараясь быть тихой, сползаю с постели и прихожу в ужас - мои бёдра перепачканы кровью так, словно я пережила не эпизод дефлорации, а полостную операцию. Лихорадочно ищу свои джинсы, нахожу и натягиваю так быстро, как могу – только бы скрыть этот кошмар.  Но Кай, очевидно, успевает открыть глаза «вовремя», потому что в следующее же мгновение одеяло резко сдёрнуто с кровати, явив ужасающую картину. Нет, на постели нет пятен спермы, обнаружить которые я так страшусь – она осталась в заброшенном им в угол презервативе. Всё гораздо хуже: на серой простыне с сердечками и надписью «С днём рождения!», которую я смогла разобрать только теперь, даже не гордо алеет, а уродливо «пятнает» моя засохшая за ночь, а потому изменившая свой цвет на коричневый кровь. Я в ужасе от того, как её много, хоть и знаю, что в моём передержанном случае такое возможно – после двадцати двух лет дефлорация болезненна и может сопровождаться обильными кровотечениями.

- Дерьмо… - это и было первым, что он сказал.

Вторым было:

- Неожиданно… Не думал, что ты любишь экстрим. У тебя женские дни? Нужно было предупредить. Без обид, но я не любитель извращений…

Он осекается, а я натягиваю остатки своей одежды с суперскоростью и одним только желанием - бежать. Не имея сил даже взглянуть в его глаза своими, стремительно теряющими фокус то ли от обиды, то ли от стыда, я умудряюсь всё же пролепетать:

- Извини.

И зачем-то:

 - Пока.

Как будто после этого кто-то хотел бы меня снова увидеть.

Но, уже толкая дверь его комнаты, я слышу хриплое и злое:

- Стой!

Это «стой» придаёт мне ещё больше ускорения, и я вылетаю в гостиную, где вчера гремела вечеринка: на диване спит Лейф, сквозь открытую в другую спальню дверь виден лежащий на животе и укутанный в простынь Олсон. Больше я не успеваю ничего заметить, потому что бегу к входной двери, моля Бога, чтобы она не оказалась закрытой, но вполне чётко умудряюсь услышать:

- А я тебе говорила! - Марина.

- И что? Он и эту выгнал. Которую уже по счету?

За дверью на мгновение останавливаюсь, чтобы собраться с мыслями, перевести дух и проверить, застёгнута ли на мне одежда. Успеваю даже саркастически усмехнуться и вынести вердикт: «А разве не это было планом? Секс без обязательств… Всё вполне гладко прошло, парень даже позаботился о предохранении, ну подумаешь, выгнал…».

Но он не выгонял.

Дверь распахивается от удара: Кай, зажав в районе паха обёрнутую вокруг бёдер простынь, с самым обескураженным выражением лица, на которое вообще способен мужчина, упирается в меня взглядом и от неожиданности теряется сам.

На мгновение.

Потому что доли секунды спустя мое правое плечо до боли сжато его свободной рукой, и он орёт в мое лицо, заставляя зажмуриться:

- Я пошутил, ясно! Тупо пошутил! По-идиотски пошутил! У тебя что, не бывает тупых шу...

Он не успевает доорать свой гнев, потому что я визжу, и визжу пронзительно: боли, ночной физической и утренней душевной, требовался выход. Он замирает, от неожиданности ослабляет хватку, и я выскальзываю, чтобы окончательно сбежать.

В тот эпически провальный момент моей жизни мне было искренне наплевать на того, кто постелил на его кровать ту простынь - ясно же, не сам этот парень страдал сентиментальной любовью к собственным именинам.

А Кай, для которого тот момент оказался не менее провальным, и не менее эпически, возымел на всю оставшуюся жизнь психологическую травму, вылившуюся в сексуальное извращение.  Но о нём позже.

What a Day London Grammar

В двадцать два у меня ещё не было мобильного телефона. Ну вот так, у всех уже был, а у меня ещё нет. Вещь дорогая, а звонить мне особо не кому, матери только или Адити. В общем, в планах телефон был, но до дела они не доходили.