Гробовщик. Дилогия (СИ) - "Горан" - Страница 29

– Сюда, – замахал он руками. Снорк Афанасий спрыгнул с дебаркадера, подбежал к хозяину и вытянулся, ожидая указаний. Кровососа Ерёмы было не видно. Бегает, наверное, где-то в округе. Патрулирует. Кораблев от снорка отмахнулся и снова меня позвал:

– Гробовщик, давай сюда!

Я двинулся к нему, чувствуя, как скрипят и прогибаются подо мной деревянные доски. Зашёл следом в приземистую халабуду. Ученый щелкнул переключателем, вспыхнул неяркий свет, и стало видно, что внутри она гораздо лучше выглядит, чем снаружи: небольшая, чистая и просторная больничная палата. Из четырёх пружинных кроватей была застелена только одна. На ней покоился человек, у которого правая нога обрывалась выше колена культёй. Его налысо бритая голова была покрыта опоясывающим от виска до виска шрамом. Будто кто-то снял ему верхушку черепной коробки, а потом приладил её на место. Глаза пациента под закрытыми веками постоянно двигались, он вздрагивал. Стонал, из уголка рта стекала по щеке тоненькая нитка слюны.

Кораблёв подошел к больному, взял за руку, шевеля губами, посчитал частоту пульса. Потом поднял ему веко и долго всматривался в мутный расширенный зрачок. Хмыкнул и обернулся ко мне.

– Тебе нужно, чтобы он был в сознании или и так сойдёт? – спросил учёный у меня.

Я пожал плечами. Подошёл ближе, взглянул в лицо пациента Кораблёва, и мои ноги подогнулись. Перед глазами всё поплыло.

И вот уже я, нет, не я, а бродяга по имени Лёха Уткин, сидел у костра на окраине деревни Опановичи, что километрах в пятнадцати северо-восточнее Чернобыля, и настроение у нас было – хуже некуда…

Аслану Умаеву и Лёхе Уткину с Южного лагеря с одной стороны крупно повезло. «Спящая» аномалия «Воронка», попавшаяся им на подходе к небольшой деревушке Опановичи, не затянула их, оба успели отбежать. Но вот третьему, Петьке Лещёву, пришлось худо. «Воронка» в миг всосала его в свою утробу, развернула поперёк и раскрутила так, что оторвало Петьке по очереди: ноги, и руки, и голову. Оставшись без старшего, новички, сперва, отблевались, потом стали искать пистолет, который был у Лещёва за поясом. Найденный кусок железа, чуть ли не по рукоять вошедший в ствол высокого тополя, пришлось долго выковыривать. А когда, наконец, добыли, только и осталось, что материться от досады. Ствол был погнут, затвор перекошен. Даже обойму достать не получилось – заклинило намертво. Бесполезный кусок железа. Тяжелый к тому же. Но выбрасывать не стали. Для отчётности.

Вечерело. В одном из дворов разожгли костёр, поделили скудный ужин. Стали думать, как им дальше быть, да ничего в голову не шло.

Второй день они были в поиске, а хабару в рюкзаке – одни слёзы. Добыли с десяток «Радуг», да какую-то гнутую пустую «Батарейку». Старший ещё выразил сомнение, что ее получится зарядить. В общем, возвращаться было не с чем. В лучшем случае ждала их штрафная изба. В худшем, Киров, нынешний царь и Бог всех бродяг, что топчут Зону, мог и запретить пускать их в Лагерь, пока не принесут нерадивые положенную норму артефактов. А где их возьмёшь, если у Уткина это был второй поиск, у Аслана вообще – первый? Зоны ни один, ни другой не знали. Куда идти, где и что искать представляли слабо.

– Скажем Кирову, старшего давай. Мы же не отказываемся от поиска. Нам вожак нужен, – неубедительно бормотал Аслан. Он вообще трусоват оказался, не смотря на чёрную, как смоль бороду и густые вечно нахмуренные брови.

Сказано это было просто так, для проформы. Оба понимали, что гибель Петьки для Кирова не аргумент. Прямо видели, как становится этот жирный полковник в позу и начинает вещать, постепенно краской наливаясь:

– Эдак наловчатся «молодые» стариков в аномалии подталкивать – совсем без «хабара» останемся. И вообще, кто говорил, что будет легко?

Присели они, на почерневшее от времени крылечко, закурили. И не хотели оба, чтоб когда-нибудь настал рассвет. Потому что ждал их поутру выбор, и судьба незавидная, куда бы они ни двинулись.

И тут в ветхую калитку на ржавых петлях, что вела во двор дома, в котором они собирались ночевать, постучались.

Переглянулись Аслан с Лёхой. Твари ночные да люди лихие не стучатся.

– Кто там? – спросил Уткин, а Аслан ржавый топор, в сарае найденный, к себе придвинул. Хоть какое оружие.

С противным скрипом распахнулась калитка, и во двор зашёл молодой парень. Весь из себя. Высокий, широкоплечий. Одежда на нём камуфляжная, на ногах ботинки высокие, на голове кепка с козырьком к затылку повёрнутом. На поясе ремень с кобурой, в руках автомат. За плечами рюкзачок.

– Добрый вечер, – сказал и улыбнулся.

А бродяги так опешили, что и с ответом не сразу получилось.

– Добрый, – наконец выдавил Лёха. Незнакомец подошел к костру, присел. Порылся в рюкзачке, достал бутылку, несколько больших свёртков. Развернул, и в воздухе повеяло ароматом копченого сала. Кивнул на место рядом. – Компанию составите?

– А ты кто такой есть? – спросил Аслан. Сглатывая слюну. – Из какого лагеря?

– Я-то? – усмехнулся незнакомец. – Зовут меня Степан Слива, и я сам по себе. Чего и вам желаю.

Бродяги помедлили, снова переглядываясь, наконец, подошли, присели. Пришелец разлил из большой фляги по маленьким пластиковым стаканчикам коричневую жидкость. Запахло коньяком.

– Ну – будем, – сказал он и протянул по стопочке Лёхе и Аслану. Потом первым опрокинул стопку в себя. Опешившие бродяги тоже выпили, прислушиваясь к ощущениям.

– Не похож ты на вольняшку, – сказал Лёха, выдыхая и морщась. – Вон какой у тебя прикид. Или ты только сорвался?

– Ты закусывай, – сказал Степан. – Не стесняйся.

Уткин, а за ним и Аслан потянулись к салу и хлебу, щедро нарезанным толстым кусками, а пришелец продолжил:

– Я не вольняшка. Я с Воли.

Руки бродяг так и замерли у раскрытых ртов. Каждый из попавших в Зону с билетом в один конец, хоть раз да примерялся, как бы дать из нее деру. Большинство, пораспросив старожилов, да лично прочитав табличку «Мины», на расстоянии, где триста, а где и все пятьсот метров от двойной стены сетки рабицы, ограждавшей Зону по периметру, на том и успокаивались. Отказывались от мечты, как от несбыточной. Но находились и такие, что не верили и однажды ночью ползли через минное поле, надеясь, что удача их сильнее судьбы. Их останки, которые никто не убирал, служили весомым аргументом для тех, кто сомневался.

А тут пришел человек и говорит, что с той стороны.

– Гонишь, – озвучил, как свои, так и мысли напарника Леха.

Назвавшийся Степаном пожал плечами, мол, не хочешь, не верь.

– А как же стена, мины? – спросил Аслан. У него прозвучало «сытына» и «минэ». Когда он волновался, то говорил с сильным акцентом.

– Есть лазейка, – туманно сказал пришелец. Будто подтверждая эти слова, пискнул какой-то прибор, похожий на толстый браслет с экраном, надетый его на запястье. Степан глянул на руку, нахмурил брови и ткнул в экран пальцем.

– На одного лазейка, или и мы протиснемся? – спросил Лёха. Спокойно так спросил, безразлично. Хотя внутри аж задрожал от надежды.

– Отчего ж не протиснитесь, – улыбнулся Степан после паузы. И уже без улыбки добавил. – Если я захочу.

– Ну, так захоти, – попросил Уткин, досадуя, что голос у него дрожит.

– А вот отслужите мне службу – посмотрим, – пообещал пришелец. – Тут на колхозном дворе был когда-то цех по производству мебели. Я там сегодня видел один артефакт, но в одиночку добыть его никак не получается. Поможете, я вас выведу.

– Что за артефакт? – спросили Лёха с Асланом в один голос.

– «Алая роза».

Услышав ответ, бродяги синхронно пожали плечами, а Лёха, то еще и затылок почесал. Ни один, ни другой никогда такого названия не слышали.

– Поздно уже, – сказал Степан и снова ткнул пальцем в экран на запястье.

– Вот ты, – он показал на Лёху. – Как тебя зовут?

– Лёха Уткин.

– Вот ты, Лёха, – продолжил Степан Слива. – Подойди.