Гробовщик. Дилогия (СИ) - "Горан" - Страница 22

Я кивнул молча.

– По-моему всё дело в вибрации, которая идёт сверху. Ты ходил наверх? Что там?

Я пожал плечами.

– Похоже, какой-то артефакт, – сказал Кораблёв. – Надо будет потом глянуть.

Я сел на заскрипевшую кровать. Закрыл глаза, открыл и увидел, как учёный поспешно отвёл взгляд от моего перекрученного тела.

Да, блин! Как же погано ощущать себя диковиной.

А ведь ты, Кораблёв, теперь зверушка под стать мне. Хоть сейчас же в колбу и в кунстакамеру для всеобщего удивления.

– Извини, – будто услышав мои мысли, смутился учёный. И тут же продолжил. – Тебя как зовут?

– А что?

– Ну, ты моё имя знаешь… Вернее – фамилию. А я, вот хотел тебя позвать, и понял, что не знаю как.

– Был Немой, – после раздумий сказал я. – Теперь – не знаю.

– Ну, Немой, так Немой, – согласился мой собеседник. – Очень приятно.

– Нет, – отрезал я. – Немой умер. Под Выбросом.

– Тогда давай выберем тебе новое имя, – предложил Кораблёв после паузы и усмехнувшись, предложил. – А давай ты теперь будешь Гробовщиком!

Я равнодушно пожал плечами.

– Это я к тому, что саркофаг для тел уж больно на гроб смахивает, – продолжил учёный. – Можно, конечно, назвать тебя Саркофагером, но уж больно по нерусски получается. Я ж к чему веду. Ты у нас человек лошадный. Такой упряжки на всю Зону больше не сыщется. С аномалиями, опять же ты управляешься не в пример многим. Как ты меня ловко из той карусели вывел! Так что давай ты будешь к нам возить битые тела. Ну, те, что в аномалиях побывали. Желательно, ещё живые. У нас и контейнер на базе есть соответствующий. В смысле – саркофаг. А мы тебе за это…

Он говорил и говорил. Про науку и новые горизонты, про невиданные методы и победу над неизлечимыми болезнями, но я уже его не слышал. Дробь дождя за окном, мерное покачивание на волнах дебаркадера, плюс то, что я, наконец, согрелся, завернувшись в тряпьё: как было в таких условиях не уснуть? И я уснул.

Телега, которую тащили Мелкий и Здоровяк, не спеша, катила по грунтовке. За моей спиной трясся на ухабах «саркофаг», он же «контейнер», он же, в просторечье, «гроб хрустальный» или просто – «гроб». Сквозь текстолитовое окошко «гроба» виднелось перекошенное лицо Толика Троячки.

На перекрёстке за Ивацевичами я повернул налево, проехал метров триста, вдоль дороги потянулся молодой ельник, и тут из кустов на дорогу шагнули трое, одинаково одетые в камуфляжные комбинезоны, на головах банданы, на ногах – берцы. Все трое вооружены.

Самый высокий повелительно поднял руку. В руках он держал автомат Калашникова, от наушника в правом ухе ко рту тянулся поводок гарнитуры. Было в нём что-то от замашек от киношного полицая времён войны.

– Стоять, – голос высокого был с барской ленцой.

Я натянул поводья, Малой и Здоровяк замедлили лёгкий бег, остановились. Скосили глаза на незнакомцев, шумно вдыхая воздух.

– Ты кто? Что у тебя в телеге? – тем же голосом продолжил высокий.

Не дожидаясь ответа, два его спутника двинулись в обход моей упряжки.

Я тщетно сверлил незнакомцев взглядом. Ни-че-го. Знания были от меня закрыты.

Вот те раз! Оказывается, не всех в Зоне я могу читать, как открытую книгу.

– Я из лагеря учёных, – наконец сказал я. Главарь вздрогнул. Ствол его «Калаша» нацелился мне в голову. – Везу им образец.

– Дюшес, – один из «камуфляжных», тот, что слева вытянул шею, заглядывая в окошко «саркофага». – Тут ещё один. То ли «сотый», то ли «двухсотый». В каком-то гробу.

– И говорящий мутант, – добавил старший. – Это где ты так по-человечьи кукарекать намастырился?

Я не знал, что ему ответить и просто пожал плечами.

В это время один из его спутников бесцеремонно влез на мою повозку и потянул крышку «саркофага» вверх. Та с чмоканьем открылась и Толик Троячка показался ему во всей красе. «Камуфляжный» тут же отпрыгнул в сторону:

– М-м-мать! Дюшес, глянь, что у него!

Старший, не сводя с меня ствола автомата, резко спросил:

– Что там, Гога?

– У «сотого» из пуза корень какой-то торчит. Обломанный. И кровища.

– Слышь, неведома зверушка, – обратился ко мне Дюшес. – Твоя работа?

– Я не зверушка, – устало сказал я. – Я из лагеря учёных. Что под Буштыном. А это Толик Троячка из Южного лагеря. Он спорами Чёрного бамбука надышался.

– Нет, ты – зверушка, – усмехнулся высокий и повторил. – Зверушка. Только ты сам ещё не осознал это. И бомжара этот… Он человеком может и был, но до того, как у него вот эта херня появилась…

В этот момент Здоровяк взрыкнул и угрожающе дернулся на близко подошедшего «камуфляжного». Тот попятился:

– Баркас, отставить! – только окрик старшего предотвратил пальбу.

– А чего тянуть? – проворчал остановленный им Баркас и вытер пот со лба.

– Видишь, – это уже мне. – Как твои «лошадки» на людей кидаются? А ты ими правишь, и они тебя слушаются. Как думаешь, займи я твоё место, далеко они меня увезут?

Я промолчал, представив картину.

– Вот-вот, – прочитал мои мысли Дюшес. – И кто ты после этого? А то, что ты ясно свои мысли выражаешь, ещё не делает тебя человеком. С Изломом встречался? Какие он речи толкает прежде чем начинает своего собеседника потрошить – заслушаешься! Кстати, не боишься в аномалию втюхаться на своей таратайке?

– «Лошадки» их чуют и обходят, – ответил я и сам спросил. – Что теперь?

– По инструкции, я должен вас прямо здесь на ноль помножить, но мы сделаем по-другому. У нас на болотах есть что-то типа лаборатории. Подвезёшь моих напарников, а там тебя примут, обследуют…

– Вскроют, – в тон ему сказал я.

– Ну почему сразу – вскроют? – улыбнулся Дюшес. – Ты нас на своей телеге ещё в самый реактор завезёшь.

– Баркас, Гога, – сменил он тон. – Сопроводите этих до двенадцатой точки. Гога, дорогу не забыл? А я пока тут… Ну вы в курсе. Встречаемся в Стечанке сегодня вечером.

Дюшес шагнул было от повозки, но вдруг остановился.

– Ты это – пистолетик свой пока мне одолжи, – сказано это было с добродушной улыбкой, но я видел – он отнюдь не шутит. – А-то он тебе бок натирает. Да и ребятам моим поспокойнее будет. Вдруг на тебя помутнение найдёт…

– Больше ничего нет? – недоверчиво прищурился мой собеседник, когда я отдал ему «Макаров».

Я с усталым безразличием пожал плечами, мол, ищи.

– Ладно, – наконец сказал Дюшес. – Трогай тогда, зверушка. Как-нибудь прокатишь меня с ветерком.

– Ненавижу любителей, – сказал Гога.

Он сидел на повозке, за моей спиной и ронял слова в окружающее пространство. Сначала я думал, что это он с Баркасом разговаривает, потом, что со мной. Но Баркас молчал, а моего ответа Гоге и не требовалось. Так что, похоже, говорил он просто так, чтобы не молчать. По-моему он ещё и ногой покачивал, как маленький мальчик. Ствол его автомата почти упирался мне в спину.

Здоровяк и Малой тащили телегу куда-то, судя по солнцу, на северо-запад. Толик по-прежнему был без сознания. Может это и к лучшему…

– Насмотрелись боевиков и думают, что если пуля попала в кого, так он тут же теряет сознание и кулём валится на пол, – не умолкал Гога. – А противник и не думает падать. Сам видел, как Лёха, кореш мой, с тремя пулями в груди прожил ещё полчаса, пока я его до больницы вёз. Причём в Приёмный покой он сам зашёл. А оттуда уже вперёд ногами, – голос рассказчика на миг погрустнел, но только на миг. – Или другой случай. Один отморозок со сквозной дыркой в голове, мы думали – остывает уже, нож вытащил, Репе под колено – раз! – и связки порезал.

– Здесь налево, – скомандовал Гога. Я потянул повод, поворачивая в указанную сторону, и он продолжил. – Так что даже в голову – ещё не факт. А эти слюнтяи, как увидят, что жизнь не кино – сразу полные штаны. И ну палить. Не умением, так числом взять. Глаза на выкате и уже не различают: где свой, где чужой… И невдомёк этим паразитам, что вид своей крови делает врага ещё опаснее. Опять же – рикошеты, если в помещении. Короче, там, где нужно было улучить момент и двумя тремя выстрелами решить вопрос, они устраивают бойню.