Пепел (СИ) - Бунькова Екатерина - Страница 2

Я покрепче сжал ее бедра и принялся двигаться резко и быстро. Ты думаешь, ты река? Нет, ты земля, а я — молния, бьющая в тебя. Я заставлю тебя извиваться в судорогах и кричать, забыв обо всем. О, этот ритм и резкие сокращения испуганного женского тела…

— А-а те-епе-ерь по-охо-оже-е на-а то-о ка-ак сме-ета-ану-у и-из сли-иво-ок де-ела-аю-ут, — проблеяла она: голос ее чуть прерывался от каждого толчка. Меня словно бревном по голове ударили. Ну и дура: это ж надо было сравнить меня с толкушкой для масла! Нет, не дура: овца. Тупая, да еще и блеет. Сейчас же все желание испоганит. Вот говорят, женщины любят ушами. Но ведь и мужчины не глухие! Думать же надо, прежде чем что-то говорить!

Чтобы заставить ее заткнуться, я пошарил пальцами, выискивая чувствительные места. Она заинтересованно замолчала, прислушиваясь к ощущениям. Но чувства наслаждения от процесса для меня становилось все меньше и меньше. Оно стремительно таяло вместе с желанием, и ласкать ее сейчас было противно. Я был разочарован. Три месяца ожидания, и что в результате? Жирное тело без мозгов. Она еще и расслабилась окончательно, и внутри стало слишком свободно. Нет, ну что за девицы пошли, а? Она же только вчера девственности лишилась, почему все так вяло-то? Где испуганные сокращения, вскрики и теснота почти нетронутого тела? Всыпать бы ей плетей за такое разочарование.

Я понял, что ничего хорошего из этого все равно не выйдет, и кончил так быстро, как только смог. Шлепнул ее по заднице, отодвигая, и брезгливо отер себя платком. Мое тело, вроде бы, освободилось от напряжения, но чувство неудовлетворения было страшное.

— Вы придете завтра, Ваше Высочество? — тут же спросила она, приняв вертикальное положение и повиснув у меня на шее. Что трахаешь ее, что обнимаешь, что просто разговариваешь — ей, похоже, одинаково. М-да. Как же я ее переоценивал. Надо будет в следующий раз быть чуток понастойчивее и хотя бы пощупать девушку, прежде чем добиваться близости. Если мне еще раз попадется такая жаба…

— Боюсь, у меня не так много свободного времени, — мягко сказал я, уже точно зная, что не вернусь сюда больше. — Ты ведь понимаешь: государственные дела…

— Да, конечно, — восхищенно пропела она, отлепляясь от меня. Мы принялись одеваться. Девица была довольна и что-то мурлыкала себе под нос, даже не понимая, как отвратительно все прошло. А я был раздражен и с трудом дождался того момента, когда можно было, не вызвав у нее подозрений, поскорее покинуть этот дом, где все еще отмечали свадьбу. Надеюсь, хотя бы муж в ней не разочаруется.

Знакомый кучер, дожидавшийся меня у калитки, молча кивнул, заметив выражение моего лица, и карета тронулась сразу же, стоило мне только оторвать вторую ногу от земли. Я плюхнулся на сиденье, сердясь на себя. А кто же еще, кроме меня, виноват в этой ситуации? Брат же говорил, что она того не стоит. Но я его не послушал. Ну да ладно. Жаловаться она не будет. Никто из них никогда не жалуется. Вот только что мне теперь делать с этим чувством глубокого неудовлетворения?

— Во дворец? — спросил кучер, как только мы выехали на соседнюю улицу.

— Нет, — ответил я, оглядевшись и узнав знакомый район. — К дому Седаря-колбасника.

Кучер кивнул. В этот дом он возил меня часто — куда чаще, чем того хотел бы его хозяин. Он тоже работал у нас во дворце: занимался поставками для королевской кухни. У него была жена и несколько детей — пятеро или шестеро, уже не помню. Точнее, дети были не его. И он об этом отлично знал, ибо был совершенно слаб в постели. Но, как удачно сложилось, в нашем обществе ценятся мужчины с большими семьями, и женитьба Седаря на одной из первых приглянувшихся мне девиц принесла ему не только красавицу-жену, но и наследников, а вслед за ними — уважение общества и более выгодные сделки. Я продолжал приходить к его жене, а он продолжал молчать, и это всех устраивало.

— Эстре, — радостно выдохнула Хель, проснувшись от моих прикосновений, когда я без спроса пробрался в ее спальню. — Ты как всегда поздно, и как всегда без предупреждения.

— Угу, — отозвался я, прикладываясь к ее груди — огромной, с большими расплывшимися сосками. А я еще помню, какой упругой и маленькой она была когда-то, лет десять назад. Да, быстро же отцветают женщины. Даже жаль их. Немного.

— Молока еще нет, даже не ищи, — хихикнула Хель, погладив себя по округлившемуся животу. — Вот через несколько месяцев…

Я послушно погладил ее живот. Хель почему-то очень любила похвастаться передо мной очередным пузом. Впрочем, в ее беременностях был один большой плюс: всегда можно было напроситься на ласки ртом, сославшись на опасность повредить ребенку. Хель в этом мастерица. Раньше я даже не думал о таких вещах и представить себе не мог, что любовью можно заниматься не только тем путем, который обозначила природа. Но когда после родов внутри Хель стало слишком свободно, и ночи с ней стали приносить мне лишь разочарование, моя искусница сама решила разнообразить наши отношения. Так мы теперь и делаем это: она работает ртом, а я за это время от времени удовлетворяю ее. Когда она не беременна.

— Хель, я так устал, — сказал я, плюхаясь рядом с ней в мягкие объятия перины. — Меня окружают сплошные идиоты и дурочки.

— Тебе просто нужно отвлечься, — промурлыкала она, пробегая пальчиками по моему телу и принимаясь ловко расстегивать все эти крючки-завязочки. — Я тебе помогу.

И она сразу бросила трепаться и взялась за работу. Хель, я тебя обожаю! Все бы как ты были. Ничего лишнего, только горячие губы, ловкий язычок и умелые руки. Я шумно выдохнул, развел колени и закинул руки за голову, приготовившись вкусить наслаждение. Мир влаги и нежности как всегда приветливо встретил меня за вратами ее губ. Случайные прикосновения привратников-зубов лишь придавали путешествию остроты. Но приятнее всего была мысль, что мир этот вовсе не создан для подобных посещений, а я все равно проникаю в него.

Через минуту я уже хрипло дышал. Через две минуты почти разучился это делать. А через три снова ожил и стал оглашать спальню громкими стонами, сминая простыни и раскидывая подушки. Здесь это можно. Здесь никто не расскажет. Каждый слуга, каждая горничная, садовник, поварята и даже собаки — все знают, зачем я прихожу. И все молчат, ведь стоит им проболтаться, как их хозяин — многоуважаемый Седарь — станет посмешищем и мигом растеряет все заказы. Нет заказов — нет денег. Нет денег — все живут впроголодь. В том числе и слуги, приписанные к этому дому. Ублажай того, кто выше по статусу, и будешь успешным. В этом доме знают, как себя надо вести с высокородными. И потому удача еще долгие десятилетия будет сопутствовать Седарю-колбаснику.

Я так и заснул в спальне Хель: все равно муж к ней не приходит. Выспался просто превосходно: давно надо было сюда сходить. В теле была легкость, а в голове — свежесть. По комнате гулял прохладный утренний ветерок. Он колыхал шторы, и время от времени моего лица касался ослепительно яркий солнечный свет, заставляя улыбаться и щуриться. День распускался, как розовый бутон, обещая только приятные сюрпризы.

Неожиданно я ощутил потребность обратиться к богам — настолько сильную, что даже сердце взволнованно заколотилось. Пожалуй, с детства не испытывал такого. Раскинув руки и закрыв глаза, я раскрыл небу свою душу — мне нечего было скрывать от богов. В моей груди немедленно закрутился вихрь воспоминаний. Они стекались туда быстрым потоком, вытягивая ощущения из каждой клеточки тела. Когда они превратились в плотный, тугой ком, сердце вдруг вздрогнуло, я сделал судорожный вздох, и мое послание вырвалось из груди и полетело в открытое окно — почти невидимый шар из едва поблескивающих нитей. Надо же, как давно я не обращался к богам: похоже, в этом шаре воспоминания пяти, а то и десяти лет моей жизни.

Я проводил послание взглядом, пока оно не скрылось в облаке. Небеса сегодня были чисты как никогда, но в голубой выси, к моему большому сожалению, не было и намека на драконий силуэт. Видно, не так уж я важен небесам. А может, я просто слишком счастлив, чтобы увидеть этих дивных существ — вестников удачи.