Охотники и ловцы рыб (СИ) - "ITN-997" - Страница 30

Она поднимает от тела своего убитого отца взгляд темных пустых, ничего не выражающих глаз.

Подоспевшие воины подкрепления смогли до конца уничтожить всех пришедших на их родную землю захватчиков. Они не спали всю предыдущую ночь, скакали в темноте с факелами, потом, после краткого привала, спешили на подмогу днем. И почти не опоздали.

В той последней схватке в веже и погибла княгиня Предслава.

Творимира тяжело ранили, он лежал без сознания, но еще живой, когда к нему наклонилась Любава.

Негорад лежал поодаль, и тоже был еще жив.

Сольмир не был даже ранен.

Добровита оглушили еще во внутреннем дворе крепости, но он быстро пришел в себя и так же, как и Сольмир, принялся помогать Любаве, перевязывать своих друзей и других раненых воинов.

Рагнара похоронили на общем кладбище недалеко от крепости.

И Харальда похоронили рядом. Жизненный путь двух варягов, так не похожих друг на друга, закончился на далекой польской границе, в бою, может быть, с потомками своих соплеменников, потому что много скандинавской крови в жителях побережья Варяжского моря.

Остальных новгородцев, раненых и тех, кто за ними ухаживал, Всеслав отправил во Вроцлав под защитой людей из своего личного отряда. Они, те, кто пришли с подмогой, почти не пострадали. Основной удар приняли на себя защитники Старгардской крепости. Всеслав был твердо уверен, что ни Любавы, ни княгини Предславы в крепости в момент боя не будет. А они там были. И вот княгиня мертва, а его Любава… Он даже не уверен, что она его видит, когда смотрит ему в глаза.

Самому Всеславу пришлось направиться в Гнезно, объясняться с королем. Рыцарь не собирался ничего скрывать от Болеслава. Король принял его сразу же, в зале со сверкающими золотом гобеленами, в том самом, в котором поручал ему в свое время, выведать правду о новгородском посланнике у панны Катарины. Кстати, приказ о том, чтобы освободить панну из-под стражи, Всеслав чуть не забыл отдать. По чистой случайности вспомнил. Болеслав уже знал в общих чертах обо всем произошедшем. Пока уцелевшие защитники крепости и воины, пришедшие им на подмогу, хоронили павших товарищей, гонцы с известиями уже скакали к королевскому двору.

— Ты пытаешься рассказать мне, что позволил противнику попасть в крепость, зная, что там находятся моя княгиня и твоя невеста?! — мрачно прервал Болеслав повествование своего рыцаря.

— Подкреплением командовал не я, а пан Сташек. Он куда более опытный воевода, чем я. Я в основном прикидывался твоим гонцом.

— Пан Всеслав! Не знаю, легковерна ли твоя невеста, но я — не слишком. Ты вполне в состоянии исподтишка повлиять на любого опытного воеводу. В крайнем случае, состряпал бы еще одну "королевскую грамоту". Не серди меня. Я и так еле сдерживаюсь.

Всеслав опустился перед своим королем на одно колено. Тот стоял рядом с тронным возвышением, держась рукой за прямую спинку своего кресла-трона, сурово глядя сверху вниз на своего подданного.

— Прости. Я был уверен, что женщины покинули крепость вместе с новгородским послом. Я предупредил Любаву, что бой будет не на жизнь, а на смерть. Но пан Тшебек решил, что за пределами крепости они попадут в руки поморянских лазутчиков. Пан погиб при штурме крепости, но был опытным воеводой приграничником. Не думаю, что он принял решение, оставить княгиню в замке из-за неприязни к ней.

— Нет, в этом его подозревать не стоит, ты прав. Те земли еще так недавно были поморянскими, эти варвары знают там каждую канавку. Так и что дальше? Как получилось, что Предслава погибла, а твоя Любава — нет? Встань уж с колена. Неудобно поди тебе так шею гнуть. Непривычный ты…

Всеслав встал, немного отступил и скрестил руки на груди.

— Княгине предлагали, подняться на самый верхний этаж вежи к лучникам, она отказалась. А Любава все же дружинница Ингигерд. Она была вооружена и продержалась нужное время.

— Да? Ты видел?! Или просто поверил женскому рассказу?

— Ваше Величество! Ты напрасно подозреваешь ее в такой лжи. Но я действительно видел тот бой своими глазами. Мы как раз ворвались в вежу в тот момент.

— Эта девчонка смогла продержаться против воинов?!

— Смогла. Она вооружена клинком из отличной стали. Такой стали мы здесь и не имеем. Клинок, направляемый даже слабой женской рукой, пробил кольчугу ее противника. Тот верзила, по-моему, был не слишком привычен к мечу. Я бы сказал, что он привык к топору, так он махал своим клинком. Но у меча против топора преимущество длины, не говоря уж о том, что в тесноте вежи размах не тот. Пришлось, видно, сменить более привычное оружие на менее привычное.

— Был?! То есть твоя невеста прикончила в бою верзилу, махающего мечом как топором?! Это ты хочешь мне рассказать?

— Нет. Прикончил верзилу я. Но Любава его ранила, кровь хлестала из пробитой правой руки. Дальше она только уворачивалась от ударов нападавшего. Его защиту пробить больше не могла, это ты прав, но и он не мог ее прикончить, я своими глазами видел, когда к ним прорубался. Рядом с ней находился совершенно измученный Рагнар. Его, видимо, Любава и защищала. В этот момент кто-то сбоку бросил в нее сулицу. Если ее кольчуга так же хороша, как и клинок, то сулица, даже брошенная с близкого расстояния, ее бы не убила, но с ритма боя дружинница бы наверняка сбилась, и тот верзила разрубил бы ей голову. Рагнар, видимо, просчитал это за секунду и отбросил дочь в сторону. В него попала и сулица и меч того верзилы. И только тут подоспел я. Вот так было дело.

— А моя Предслава? Как ты думаешь, почему она не поднялась наверх?

— Не знаю? Сказала, что предпочитает смерть плену.

Болеслав опустил голову.

— Дура баба, — еле слышно сказал он. — Ну чего ей не хватало? Умерла…

Он помолчал, поднялся на тронное возвышение, сел на трон и понурился.

— Ладно. Я закрою глаза и одобрю твои грамоты от моего имени. У тебя действительно не было времени, раздобывать подлинные. Ладно. Но знаешь ли ты, — король поднял голову и пристально посмотрел на своего рыцаря, все еще стоявшего перед троном со скрещенными на груди руками, — что в свите твоей невесты укрывался тот самый монах, который вызвал раздор между мной и моей княгиней, между мной и моим архиепископом?

— Как?! — потрясенно выдохнул Всеслав и даже руки опустил. В его голове в этот самый момент все детали сложились в четкую картину. И пришлось поверить, что тот простонародный монах, который исцелял поселянок от всех их женских болезней и был тем самым ревностным священником, который обличил правителей этих земель в творимом ими беззаконии во имя неугодной Богу высшей цели.

— Да. Отец Афанасий. Ты не знал? Так вот. С женщинами я не связываюсь. Твоя невеста не пострадает. Но этого монаха ты мне найди и выдай, — голос Болеслава стал глухим от еле сдерживаемой ненависти, в которую вылилось его горе от неожиданной смерти удивительной женщины, красавицы-княгини Предславы Владимировны. — Уж этот святоша-то мне за все заплатит.

Всеслав взглянул в яростные глаза короля, молча низко поклонился в знак согласия и вышел в неприятной тишине, которая, казалось, холодила ему спину. Он вышел из тронного зала в пустую приемную, и вдруг навстречу ему шагнул ожидавший конца его разговора с королем человек. Одетый в полное облачение православного монаха, с куколем по самые брови, делающим его необычайно высоким, с шелестящей сзади черной мантией, с седой длинной бородой, тот самый отец Афанасий приветствовал Всеслава неспешным кивком. И молча прошел в зал, где все еще сидел на кресле-троне первый польский король.

Всеслав не стал ждать, чем кончится их встреча. Он очень устал, отчаянно тревожился за Любаву и потому, не задерживаясь больше в Гнезно, отправился во Вроцлав.

***

Любава устроила в своих больших покоях лечебницу. На сундуках, на подстилках из соломы лежали тяжелораненые Творимир и Негорад. Негорад бредил, звал в бреду Оллисаву, невнятно ей что-то обещал, за что-то просил прощения. Творимир молча метался в горячке, да так, что по очереди дежурившие рядом с его постелью Сольмир и Добровит, с трудом удерживали воина на постели. Любава спала урывками, изготавливая необходимые настойки, растворы, мази, питательные полужидкие блюда. Лучше всех выглядела, как ни странно, Ростила. Ей рассказал о смерти Харальда Сольмир. Рассказал осторожно, внимательно глядя на нее, ожидая тяжелого приступа горя. Но та побледнела, вздохнула, положила обе руки на живот… и успокоилась. Все силы души у нее сейчас уходили туда, где медленно рос их с Харальдом сын. С ниспадающими из-под головного убора соломенного цвета длинными косами, аккуратная, спокойная, светлая, она выглядела так, что люди невольно оборачивались, чтобы еще немного ею полюбоваться. Даже стонущие в горячке больные затихали, когда Ростила поправляла им постели.