Возвращение короля - Толкин Джон Рональд Руэл - Страница 78
- Предыдущая
- 78/103
- Следующая
— В этом доме, леди. Он был тяжело ранен, но сейчас находится на пути к выздоровлению. Но я не знаю…
— Отведите меня к нему. Тогда узнаете.
Повелитель Фарамир прогуливался один в саду домов излечения, солнце грело его, и он чувствовал, как жизнь возвращается в его тело; но на сердце у него было тяжело, и он смотрел на восток. Подойдя, глава домов излечения, позвал его по имени: он повернулся и увидел леди Эовин Роханскую; он был тронут жалостью, так как увидел, что она ранена, и его ясный взор проник в ее боль и беспокойство.
— Повелитель, — сказал глава, — это леди Эовин Роханская. Она ехала с королем и была тяжело ранена, теперь она находится у меня на излечении. Но она не удовлетворена и хочет поговорить с наместником города.
— Не поймите его неверно, повелитель, — заметила Эовин. — Не недостаток забот печалит меня. Не может быть лучших домов для исцеляющихся. Но я не могу лежать в лености, без дела, взаперти. Я искала в битве смерти. Но я не умерла, а битва все продолжается.
По знаку Фарамира глава поклонился и ушел.
— Что же делать мне, леди, — спросил Фарамир. — Я тоже пленник лекарей.
Он взглянул на нее, и ее красота и печаль глубоко тронули его сердце. А она посмотрела на него и увидели серьезную нежность в его глазах, и так как она выросла среди людей войны, она поняла, что перед нею стоит тот, с кем ни один всадник Рохана не сможет соперничать в битве.
— Чего же вы хотите? — снова спросил Фарамир. — Если это в моей власти, я выполню ваше желание.
— Я хочу, чтобы вы приказали главе выпустить меня, — сказала она; но хотя слова ее оставались гордыми, сердце ее дрогнуло и впервые она почувствовала сомнение. Она подумала, что этот высокий человек, одновременно строгий и мягкий, решит, что она просто капризничает, как ребенок у которого не хватает твердости, чтобы закончить скучную работу.
— Я сам сейчас подчиняюсь главе, — ответил Фарамир. — Я еще не принял власть над городом. Но даже если бы я сделал это, я все равно прислушался бы к его советам и не противоречил бы ему в вопросах его мастерства, разве лишь в случае крайней необходимости.
— Но я не хочу лечиться, — сказала она. — Я хочу отправиться на войну, как мой брат Эомер или как король Теоден, который погиб и лежит в чести и мире.
— Слишком поздно, леди, следовать за капитанами, даже если бы у вас хватило для этого сил, — сказал Фарамир. — Но смерть в битве может ко всем нам прийти, хотим мы этого или нет. Вам лучше подготовиться к этому и исполнять советы лекарей. Вы и я, мы должны терпеливо выносить часы ожидания.
Она не ответила, но когда он взглянул на нее, ему показалось, что что-то ней смягчилось, как будто суровый мороз уступил первым признакам весны. Слезы блеснули на ее глазах и поползли по щеке, как сверкающая дождевая капля. Ее гордая голова немного опустилась. Потом спокойно, скорее разговаривая с собой, чем с ним, она сказала:
— Но лекари заставят меня семь дней лежать в постели. А мое окно выходит не на восток…
Теперь у нее был голос юной и печальной девушки.
Фарамир улыбнулся, хотя сердце его было полно жалости.
— Ваше окно не выходит на восток? Это легко исправить. Я прикажу главе. Если вы останетесь в этом доме, леди, и будете отдыхать, то вы сможете гулять в саду на солнце, если захотите; и будете смотреть на восток, туда, где находятся все наши надежды. И здесь вы найдете меня. Я тоже буду ходить, ждать и смотреть на восток. Мне будет лучше, если вы будете гулять и разговаривать со мной.
Она подняла голову и снова посмотрела в его глаза; на ее бледном лице появился и цвет.
— Чем я облегчу ваше положение, повелитель? — спросила она. — Я не хочу ни с кем разговаривать.
— Вы хотите получить ясный ответ?
— Да.
— Тогда, Эовин Роханская, я скажу, что вы прекрасны. В долинах среди наших холмов растут прекрасные и яркие цветы, а девушки наши еще краше, но я не видел в Гондоре ни цветка, ни девушки, столь прекрасных и печальных. Может быть, лишь несколько дней осталось миру до наступления тьмы; и когда она придет, я надеюсь мужественно встретить ее. Но у меня будет легче на сердце, если, пока светит солнце я смогу видеть вас. Мы с вами оба прошли под крыльями тени, и одна и та же рука вывела нас оттуда.
— Увы, не меня! — возразила она. — Тень все еще лежит на мне. Не ищите лекарей. Я привыкла к мечу, и рука у меня тяжелая. Благодарю вас за то, что мне не нужно возвращаться в мою комнату. Я буду гулять, с позволения наместника города.
И, вежливо поклонившись, она ушла. А Фарамир долго ходил один по саду, и теперь его взгляд чаще устремлялся на дом, чем на восток.
Вернувшись в свою комнату, он вызвал главу и выслушал то, что тот мог сказать о леди Роханской.
— Не сомневаюсь, повелитель, — сказал глава, — что вы больше узнаете от невысоклика, который с нею; он ехал с королем и был с нею до конца.
Так Мерри был послан к Фарамиру, и пока длился день, они долго разговаривали, и Фарамир узнал многое, гораздо больше, чем было выражено в словах. И он подумал, что понимает теперь печаль и беспокойство Эовин Роханской. И прекрасным вечером Фарамир и Мерри прогуливались в саду, но она не пришла.
Но на утро, выйдя из дома, Фарамир увидел ее. Она стояла на стене. Одетая в белое, она сверкала на солнце. Он позвал ее и она спустилась, и они гуляли по траве и сидели под зелеными деревьями, иногда молча, иногда разговаривая. И каждый последующий день они поступали так же. И глава домов, глядя на них из окна, радовался: он был целитель, и задача его облегчалась. И хотя дни были тяжелы от страха и дурных предчувствий, эти двое с каждым днем становились сильнее.
Так наступил пятый день с тех пор, как Эовин впервые пришла к Фарамиру; они вместе стояли на стене города и смотрели наружу. Все еще не приходило никаких новостей, и сердца всех были омрачены. Погода тоже стала хуже. Было холодно. Дул резкий северный ветер, земля вокруг города выглядела серой и унылой.
Они были одеты в теплую одежду и теплые плащи, а поверх всего на леди Эовин была большая накидка цвета летней ночи, вся усаженная серебряными звездами. Фарамир послал за этой накидкой, укутал в нее Эовин; и она стояла рядом с ним, была прекрасна и горда, как королева. Накидка эта была изготовлена для матери Фарамира, Финдуилас Амротской, безвременно умершей; и для него она была лишь смутным воспоминанием о чем-то ласковом и о первом большом горе; и ее одежда казалась ему соответствующей красоте и печали Эовин.
- Предыдущая
- 78/103
- Следующая
