След орла (СИ) - Сойфер Дарья - Страница 1

Весна на шведском острове Линдхольм началась со шторма. Липы только-только покрылись пухлыми, многообещающими почками, как с северо-запада обрушились шквалистые ветра. Деревья гнулись, норовя с корнем вырваться из мерзлой каменистой почвы и взлететь в чернильное от туч небо, как стайка свадебных голубей.

Всю праздничную программу выпускного пришлось срочно загонять под крышу. Ученики оккупировали холл главного корпуса, репетировали выступления и готовились к итоговым экзаменам. Здесь, в четырехэтажном белом здании, было просторно, светло и многолюдно, и скребущиеся в окна ветки, и дребезжащие от порывов ветра стекла не так действовали на нервы. К тому же, синьора Коломбо, главный и единственный повар пансиона, варила всем свой фирменный горячий шоколад. От одного его запаха все бури и непогоды казались сущими пустяками. И лишь вечерами ученики разбредались по своим корпусам, обычно таким уютным красным домикам, слушали, кутаясь под одеялом, штормовой шепот моря и смотрели, как сиротливо подмигивает в кружеве липовых крон старый маяк.

Школьные старожилы ворчали, что не было еще на Линдхольме такого апреля. Только библиотекарша миссис Крианян рассказывала про семидесятые годы, когда переломило одно из самых толстых деревьев, ветви оборвали провода и остров остался без света. Она начала было историю про студентку, трагически погибшую в одну из таких бурь, но лавочку страшилок быстро прикрыла завуч. Мисс Вукович неумолимо разогнала юных любителей кошмаров по отдельным столам, напомнила про итоговую аттестацию и, когда библиотека погрузилась в учебную тишину, удалилась, тихо постукивая каблуками. Однако впечатлительные подростки еще долго не могли вернуться к книгам и ноутбукам, а все косились в высокие окна, за которыми отчаянно скрипела старая кряжистая липа.

Тамара Корсакова, или, как звали ее однокурсники из разных уголков планеты, Мара Корсакофф, по обыкновению рисовала плакаты для выпускного бала. Разложила в холле на столах для пинг-понга огромные листы и творила. Душа требовала чего-нибудь эдакого, готического, но девочки из оргкомитета отвергли все ее идеи и вернули к классическим цветочным композициям. Мара спорить не решилась. В конце концов, идти на тренировку ей хотелось значительно меньше, чем размахивать кисточкой, поэтому она покорно выводила маки и ирисы, хотя апрель на этом северном острове не имел к цветам ни малейшего отношения. Лишь надеялась, что через три года, когда она сама будет выпускницей, придумает оформление поинтереснее. А пока ей, как и остальным первокурсникам, приходилось слушаться старших. Но ничего: в конце мая-начале июня, после каникул, в Линдхольм привезут новичков, а это сулит немало развлечений.

– Сдал! – отвлек Мару от рисования до неприличия веселый голос.

Она подняла глаза: похоже, бразильского парня Фернанду Торду шторм и ледяной ветер ни капельки не смущали. Его смуглые щеки разрумянились от холода, нос поблескивал спелой вишней, широкая улыбка демонстрировала по меньшей мере тридцать зубов.

Он сдернул в головы капюшон, стащил куртку и хорошенько тряхнул ей, окатив Мару мелкими брызгами.

– Дождь пошел, – довольно сообщил он.

– Эй! – Мара возмущенно нахмурилась. – Ты испортишь мне рисунок!

– Плюнь, никто не станет рассматривать. Это ж для фона, – он плюхнулся на стул. – Кому тут надо заплатить за большую кружку крепкого шоколада?!

– Скажи это синьоре Коломбо, и я посмотрю, как долго ты продержишься на воде и хлебных корках.

– Какие вы, женщины, нежные! А у тебя там ничего не осталось для друга? – он заглянул в чашку Мары.

– Даже не пытайся! Сам иди на кухню.

– Ты злая, – он притворно надулся и взъерошил черные волосы, точь-в-точь как у нее.

Наверное, со спины они выглядели, как близнецы, ведь она тоже стриглась коротко, разве что была чуть ниже ростом и поуже в плечах.

– А Брин и Джо сдали? – поинтересовалась Мара, в очередной раз думая, что из Нанду вышел бы отличный пират с его вальяжной походкой, залихватским прищуром и серебряной сережкой в ухе.

– Не-а. Я тоже был в конце списка, но твой папа так взбесился…

– Нанду! Я же просила: не при людях…

– Да ладно тебе, все и так знают! Хорошо, профессор Эдлунд так разозлился, что я лезу со своими комментариями, что вызвал меня сразу после Рика, поставил девятку и отпустил. Сказал, что еще неделю не хочет видеть меня на тренировках.

– Представляю, – вздохнула Мара.

– Устал я что-то, – бразилец поморщился. – И проголодался. Пойду проверю, нет ли чего-нибудь поесть у синьоры Коломбо. Я заслужил орехового печенья. Вечером – как обычно?

– А тебя не сдует?

– Очень смешно. Я залечу к тебе, отговорки не принимаются.

Мара рассеянно кивнула и вернулась к своим цветам.

Меньше года назад мисс Вукович привезла ее в Линдхольм из российского детского дома. Тогда обыкновенная четырнадцатилетняя девочка и не подозревала о своих способностях и о том, кто же ее настоящие родители. И когда зимой выяснилось, что она – дочь шведского профессора Ларса Эдлунда, Мара не сразу свыклась с этой мыслью. Да, мать ее погибла, а директор Линдхольма и сам понятия не имел, что у него где-то растет ребенок, поэтому его нельзя было винить в безрадостном интернатовском детстве. Но скорлупа, которую Мара за долгие годы вырастила вокруг себя, не спешила треснуть, и девочка не могла пока увидеть родню в этом чужом и столь непохожем на нее человеке.

Она не любила сплетен и косых взглядов, поэтому не афишировала свое происхождение. Не хотела, чтобы другие ученики считали, будто она на особом счету и может рассчитывать на поблажки. И просила ближайших своих друзей, Нанду, Брин и Джо, которые обо всем знали, не распространяться на эту тему прилюдно. Однако болтливому бразильцу сложно было вбить что-то в макушку, и Мара отлично понимала, почему ее биологический отец предпочел пораньше выпроводить с экзамена этого неугомонного остряка. Ей повезло больше: у нее практические занятия вел другой преподаватель, Найджел Смеартон. И пусть они с Марой на дух друг друга не переносили, на его уроках она могла хотя бы отдохнуть от выходок своего товарища. Конечно, Нанду был добрым и веселым парнем, но иногда его становилось слишком много.

Брин и Джо появились в главном здании ближе к ужину. Дождь к тому времени зарядил стеной, и на Бриндис Ревюрсдоттир было жалко смотреть. Ее серебристо-белые волосы висели мокрыми сосульками, тонкая фарфоровая кожа покрылась синеватым мраморным рисунком. Хрупкая исландка и так отличалась удивительной для своего родного климата мерзлявостью, а уж провести на таком ветру несколько часов… Профессор Эдлунд явно не проявил сегодня чуткости и сострадания. Неужели нельзя было вызвать Брин на испытания одной из первых? Вот Джо мог и подождать: этому индейцу-великану из Канады ливень не причинил ни малейшего вреда. Он витал в своих мыслях, и Мара не была даже уверена, что он смог бы сейчас безошибочно ответить на вопрос, какая на улице погода.

– У меня десятка, – похвасталась Брин, придвигая дрожащими пальцами тарелку дымящегося супа.

– А у тебя? – Мара взглянула на индейца, который уже вовсю наворачивал мясное рагу.

– Семь, – буркнул Джо Маквайан.

– Почему?! – выпрямилась Мара: Эдлунд редко ставил плохие оценки, надо было основательно потрудиться, чтобы заслужить нечто подобное.

– Неважно.

Мара перевела взгляд на Брин, та предупредительно помотала головой. Это означало: Джо сейчас лучше не трогать. Что ж, он и так был не самым разговорчивым, а уж если впадал в дурное настроение, и вовсе не стоило приставать к нему с расспросами. Видимо, действительно придется совершить вечернюю вылазку с Нанду, чтобы Джо, с которым бразилец делил комнату в корпусе мальчишек, смог насладиться тишиной.

– Ничего, главное, что вы уже сдали, – подытожила Мара. – У меня Смеартон только через два дня. И каникулы.