По заданию губчека
(Повесть) - Сударушкин Борис Михайлович - Страница 34

Ребята сразу окружили слепого. Он надел ремень гармоники на плечо и неумело заиграл «На сопках Маньчжурии». Из нескольких окон выбросили пятачки. Мальчик торопливо подобрал их, ссыпал в карман гармонисту. Закончив вальс, слепой встряхнул седой головой и под гармонику запел простуженным голосом:

Когда слепой и мальчишка ушли, ребята снова принялись за лапту. Из подъезда вышла рыжая толстая женщина с камышовой корзинкой и зашагала со двора на улицу. На втором этаже кто-то поставил на подоконник граммофон, труба зашипела, потом сквозь шорохи прорвался голос певицы. Тихон хотел поближе сесть к окну, под сапогом треснула доска. Зубков, до этого лежавший на лавке, вскочил, щелкнул взведенным курком.

— Чумовой ты, Ефим, тебе нервы надо лечить, — проворчал Лобов.

— Никакие не нервы, а привычка, — Зубков спрятал револьвер в карман, опять улегся на лавку.

Тихон подумал, что мужик он, конечно, надежный, но на оружие полагается больше, чем на голову. С одной стороны хорошо, когда рядом меткий стрелок, смелый человек. Но Лагутин говорит, что в Чека чаще надо воевать умом, чем оружием.

Сегодня Зубкову нездоровилось: в подвале он простудился, то и дело кашлял и чихал в платок.

— Помню, прошлый раз вот так же двое суток сидели в развалинах Демидовского лицея, ждали Гадлевского, — опять поднялся он с лавки.

— Ну и что? — спросил Тихон, чтобы поддержать разговор.

— Плохо! Курить хотелось, а нельзя. На третью ночь он заявился, два нагана при нем. Мне тогда руку царапнул, а Сашу Миронова убил…

Зубков опять уткнулся в платок, чихнул.

— Ступай к Лагутину, пусть замену пришлет, — посоветовал ему Лобов.

— Да, мужики, сегодня я не работник.

— Иди, иди, Ефим. В крайнем случае мы вдвоем справимся, — успокоил его Лобов.

Запахнувшись в шинель, Зубков вышел из подвала. Тихон с жалостью посмотрел ему вслед.

— Ты поспи, я подежурю, — сказал Лобов.

— Да я уже вздремнул. Приснилось, будто дома, у матери, щи уминаю. Помню, совсем маленьким был, отец как сядет обедать, так обязательно скажет: не женился бы на тебе, Анна, ни в жисть, если бы ты так здорово не умела щи варить. Отец шутил, а мать сердилась…

Раздался выстрел, секунды через три — другой. Мальчишки побежали со двора на пустырь за домами. Туда же бросились и чекисты — что-то случилось.

На пустыре было понастроено всяческих сарайчиков, дровяников, голубятен. Возле забора толпились взрослые, ребятишки. Чекисты растолкали их и увидели Зубкова: одной рукой он упирался в землю, словно силился подняться, в другой был зажат револьвер; под шинелью, на френче, расползалось темное пятно крови.

Метрах в десяти от Зубкова лежал еще один убитый. В нем Тихон опознал Беню-шулера, ноги в желтых стоптанных ботинках неудобно подвернуты, рядом офицерская фуражка.

Толстая женщина с камышовой корзинкой возбужденно рассказывала:

— Господи! Страхота-то какая! Иду из лавки, смотрю, впереди меня этот парень, — женщина показала на Беню-шулера, — с ним мужчина в кожаной куртке, представительный. А навстречу им солдатик. Остановился, в карман полез, а этот, в куртке, наган выхватил — и в него. Потом крикнул что-то — и в парнишку. Тот со страху руками заслонился, будто так от пули убережешься.

Убив Беню-шулера, Бусыгин оборвал последнюю нить, которая могла привести к нему. Облавы ничего не дали, штабс-капитан исчез из города…

Человека с паролем ждали со дня на день, но, когда поручик сказал Тихону, что связной появился, чекист на какие-то секунды даже растерялся. И обрадовался: значит, всю эту операцию они затеяли не зря. Попросил Перова рассказать подробности.

Они шли по Духовской улице в сторону Волги. Ветер пронизывал до костей, бил в лицо колючей снежной крупой, свистел в щелях заборов.

Было заметно — поручик появлению связного не рад: лицо хмурое, утомленное, слова будто цедит сквозь зубы:

— Около семи часов вечера звонок. Я пошел открывать дверь.

— Почему не Флексер? — сразу перебил его Тихон.

Перов нервозно передернул плечами:

— Доктор как почувствовал, что это связной: засуетился, в темноте никак не мог ключи найти. Вряд ли в таком состоянии он смог правильно ответить на пароль.

— Связной не удивился, увидев вместо Флексера вас?

— Насколько я понял — ни меня, ни доктора он в лицо не знал.

— Как он представился?

— Штабс-капитаном Струниным.

«Выходит, не Бусыгин. Значит, тот действовал самостоятельно», — подумал Тихон, спросил приметы связного.

— В кожаной тужурке, глаза светлые, худой. Когда сердится, резко надламывает брови.

— Не густо. С такими приметами каждого третьего хватай.

— А вы надеялись, к вам пришлют связного со шрамом во все лицо?! Связной и должен быть неприметен, эти азы чекист должен знать.

— О чем говорил Струнин? — оборвал поручика Тихон.

Перов втянул голову в поднятый ворот шинели, прибавил шаг.

— Все расспрашивал, откуда знаю вас, из какой вы семьи, как оказались в губчека. Очень был недоволен, что я устроил вас у Гусицына.

— Почему?

— Может, хотел там сам поселиться. О его появлении приказал не говорить вам. На ночь у Флексера не остался, обещал зайти на днях. Перед самым уходом спросил, какие из старых городских учреждений сохранились, что в них сейчас.

— Зачем они ему?

— Кто его знает. Может, диверсию задумал, — равнодушно произнес Перов и, поежившись, добавил: — Теперь будет нас с вами проверять — не продались ли мы красным.

— Пусть проверяет. В губчека интересуются вашим начальником Ливановым.

Перов, собираясь с мыслями, ответил не сразу:

— В штабе говорят, за отказ участвовать в мятеже Перхуров его чуть не расстрелял, под арест посадил. Но мне в это плохо верится.

— Объясните.

— То съязвит, то ухмыльнется, то в спину какому-нибудь комиссару так посмотрит, словно выстрелит в упор. Фактов у меня нет, одни подозрения.

— Ну, а другие военспецы?

— Всякие встречаются: одни служат вам честно, другие из-за пайка. Разговаривал вчера с таким, откровенничал передо мной: «Вступил в организацию сочувствующих, скоро войду в партию, меня назначат комиссаром при штабе — и полуторное жалованье обеспечено», — Перов брезгливо скривил губы.

Утром донесение Тихона о появлении связного лежало на столе председателя губчека. Ознакомив с ним начальника иногороднего отдела, Лагутин сказал:

— Ливанов при его должности вред нам может причинить огромный. А мы как по рукам связаны, не можем начать официальное расследование: пришла директива за подписью Троцкого не вмешиваться в дела военных органов.

— Знаю я Ливанова, перешел к нам сразу после революции, — вслух рассуждал Лобов. — И перхуровцы его арестовали — тоже факт. Но ведь это можно было сделать умышленно, чтобы после мятежа в городе своего агента оставить. Может, обратиться в контрольный отдел штаба, к Ляхову? Пусть приглядится к нему.

— В контрольном отделе Рузаев работает, — напомнил Лагутин. — Как бы не пронюхал, что мы Ливановым интересуемся. Сейчас, Андрей, освободи Вагина от всякой оперативной работы. Струнину, если начнет проверять его, может показаться странным наше доверие парню.

Думал Тихон, с появлением связного работы у него прибавится, а получилось иначе: словно чиновник, уходил на работу и возвращался домой точно по часам.

Гусицын заметил это, спросил, в чем дело.

— Неприятности у меня, не проявил, так сказать, революционной бдительности, — ухмыльнулся Тихон. — Теперь бумажки подшиваю да у телефона носом клюю.