Озерные страсти - Алюшина Татьяна - Страница 1

– Точно вам говорю, Александра Юрьевна, мужик этот – криминальный элемент, совершенно определенно, и к участковому не ходи, и так все ясно, – уверяла с энтузиазмом женщина, заговорщицкой интонацией и нажимом на каждом слове придавая весомости своим утверждениям.

– Да с чего ты взяла, господи! – негодовала собеседница.

– А я объясню, – настаивала тетка на своих умозаключениях, принимаясь приводить аргументы: – Вот смотрите: Аристарх наш рассказывал, что участок тот давно купили, и несколько лет ничего на нем не строилось. Приезжали изредка какие-то мужики непонятные, подозрительные, целой гурьбой на несколько дней, а то и на недельку-другую, жили в палатках, рыбачили, отдыхали да только ни с кем в поселке не общались, не разговаривали и в коммуникацию не вступали.

– Да боже ты мой! – ворчнула Александра Юрьевна, повторив с сарказмом: – В коммуникацию они не вступали.

Анна, затаившаяся на балконе второго этажа, прямо над женщинами, ведущими эмоциональную беседу за чаем, расположившимися за большим столом на веранде, торопливо поджала губы, чтобы даже легким смешком или непроизвольно вырвавшимся ироничным хмыканьем не выдать своего невидимого присутствия при разговоре собеседниц и не конфузить пришедшую, как всегда неожиданно-незванно, соседку, объявившую Александре Юрьевне с решительным, серьезным видом, что имеет к той важный секретный разговор.

Хотя какое там конфузить! Неугомонная сплетница, которую с легкой руки тетки Александры в поселке все звали не иначе как Бибиси, что составляло некий микс из русского «баба бабе сказала» и прямой аналогии с известной британской телерадиовещательной компанией, частенько позволявшей себе вольную подачу информации, особенно в той части новостей, что касалась России, такими категориями, как стеснение, неудобство или конфуз, не обременяла себя и не заморачивалась в принципе.

– Да, не общались ни с кем, – подтвердила обличительница, не уловив в тоне собеседницы откровенного сарказма. – И стоял себе этот участок пустующий годами. А потом вдруг раз, и понаехали строители, да не местные, а какие-то чуть ли не из Питера самого. И ведь что подозрительно, организованные такие, не в пример обычным работягам, сплошной порядок у них: дисциплину не хулиганили, пьяными не замечены были, в поселке не шумели. И раз – построили домище. Да какой! Вы такой дом видывали, Александра Юрьевна? Вот я вас спрашиваю, как ему одному достался этот огромный кусище земли, а? А я вам отвечу: потому что он бандит, не иначе!

– Ну что ты напраслину наводишь, Степанида Ивановна, – негодовала хозяйка. – Ты же прекрасно знаешь, что этот огромный участок совершенно ни к чему не пригоден: расположен на гранитной плите, лишь слегка припорошенной землей, наружу выходят каменные надолбы бараньими лбами, да еще и наклонный, с совершенно неудобным спуском к озеру. На нем и дом-то построить – большая проблема, а уж сад-огород не разведешь и подавно, сплошной камень, земли плодородной нет. Никому тот участок даром был не нужен, еще повезло, что покупатель на него нашелся.

– Как же не нужен! – горячо спорила соседка. – Он же прямо к озеру выходит. Этот вон какую баню отгрохал, и ведь прямо на берегу, и причал капитальный, с мостками от самой бани до воды. А у нас, между прочим, закон имеется об общественной принадлежности водных ресурсов и прибрежной полосы, а он все захватил и обустроил для себя лично.

– Да ничего он не захватывал! – осерчала всерьез Александра Юрьевна. – По закону забор, ограждающий участок, не может стоять ближе двадцати метров от береговой линии, а у него на добрых тридцать метров отстоит. К тому же этим причалом могут пользоваться все поселковые жители, некоторые и пользуются, держат там свои лодки. – И высказала в сердцах, укоряя: – Вот что ты за человек, Степанида Ивановна, ведь все прекрасно знаешь и про причал, и про забор его участка, ан нет, очернить, наговорить, навести напраслину на человека готова.

– И ничего не напраслину, – вскинулась в защиту своей обличительной версии Бибиси. Шумно отхлебнула чаю, так что слышно было даже Анне наверху, поставила чашку, громко звякнув о блюдце, и продолжила с горячим энтузиазмом свой «хайли лайкли»: – К тому прекрасному причалу не пройти толком ни по берегу, ни поверху, только от его участка спуск и есть. Я же говорю: себе оттяпал.

– Так никто и не ходил, потому что не пройти! – заводилась все пуще раздражением хозяйка. – Человек провел большие работы: очистил берег, привел в порядок кромку воды, построил мостки, окультурил территорию, и кто хочет и кому надо, те пользуются и лодки свои там швартуют и держат, и ребятишки бегают нырять с тех мостков, а тебе все не так!

– Не понимаешь ты, Александра Юрьевна, очевидных вещей, о которых я тебе толкую, – с некой снисходительной значительностью в тоне произнесла соседка. – Не в причале и не в участке том дело. Я о другом тебе говорю. Вот стояла земля пустой несколько лет, а хозяин ее не объявлялся. Где, спрашивается, он был эти годы? – добавляла заговорщицких интонаций в речь обличительница. – Потом дом строился, а его снова никто тут не видывал, хозяина этого, даже на стройку не приезжал посмотреть, проверить, как полагается, свои пожелания-наказы высказать и после сдачи домища того тоже не приезжал. Где, спрашивается, был? А я тебе отвечу. – И замолчала, выдерживая интригу, с явным удовольствием озвучив свое разоблачение через несколько секунд театральной паузы: – В тюряге он сидел – вот где. На зоне. Точно-точно, – с горячностью уверила она, отреагировав, видимо, на изобразившую мимикой свое отношение к заявлению собеседницу. – Вот смотрите: приезжает он редко, и как приезжает-то? Как тать какой в ночи крадется. То нету его нету, и машину его здоровущую, странную эту никто не слышал и не видел ни с вечера, ни ночью, а утром глядь: а он уж на участке своем образовался. Значит, что? – излагала женщина доказательства своей теории. – Значит, скрытничает. А зачем, спрашивается, честному человеку скрытничать? Вот я и говорю: честному человеку незачем. Потом еще один факт. Приезжает всегда один, ни жены, ни детей. Это потому, что у них порядок такой воровской, чтобы у главарей ихних, которые в законе, не имелось семей и детей, не положено им. Я уж знаю про это. И в гости к нему наезжают мужики подозрительные целыми компаниями. И не напиваются в хлам, не бузят, все у них тишком, тайком да своим порядком. Точно сходняк воровской, я вам говорю. У них, у бандитов, с дисциплиной строго и у главаря не забалуешь.

– Ты, Степанида Ивановна, – видимо, устав увещевать и призывать к логике, чуть посмеиваясь, произнесла Александра Ивановна, – как американские информационные агентства, умудряешься преподнести любые факты так, как удобно и нравится тебе самой. Ну какой, прости господи, сходняк? Что ты баламутишь попусту? Ну предпочитает человек уединение, может, любит в тишине и спокойствии почитать «перепоем» Канта, Толстого, или Стругацких, или детективы на ночь, – попыталась пошутить тетушка.

Шутка, что называется, не зашла по причине «недоступности» адресата.

– Как-как перечитать? – переспросила Бибиси.

– Перепоем, – отмахнулась с досадой Александра Юрьевна, – не важно. Любит человек одиночество – так понятно? Имеет полное право жить как ему нравится. И есть ли у него жена-семья, нет жены-семьи, это также его личное дело, никого не касающееся. А друзья-приятели к нему приезжают всегда с женами и детьми. Люди отдыхают, жарят шашлыки, ходят в баню, в походы по окрестностям, рыбачат, дети бегают, играют. Уймись ты уже, а то осерчаю не на шутку, – предупредила без нажима, но твердо тетка Александра, смягчив предупреждение примиряющим замечанием: – Я вон тоже без мужа и детей и появляюсь в поселке редко, меня что, тоже в бандитки запишешь?