Несгибаемый (СИ) - Агекян Марина Смбатовна - Страница 25

Клэр ошеломленно смотрела на него.

— Что… О чем вы говорите?

На его лице не дрогнул ни один мускул, когда он ответил:

— Я отвезу вас к вашему… к тому, кого вы любите всем своим сердцем, и если он примет вас, если позаботиться о вас, я дам вам развод.

Какое-то время Клэр не могла пошевелиться, как громом поражённая. Она смотрела на человека, который был ее мужем, имел над ней безграничную власть.

И который говорил о таких немыслимых вещах.

— Что?

Бесстрастное выражение его лица внушало какой-то необъяснимый ужас, ведь человек, пощадивший ее ночью, должен был хоть что-то испытывать, говоря о подобных вещах. И лишь резко обозначившийся желвак на его бледной щеке стал свидетельством того, что он не такой уж и бесчувственный.

— Мы выедем завтра утром. Поедем в моем экипаже, и, учитывая нынешнюю нестабильную ситуацию в стране, не будем пользоваться железной дорогой, потому что это небезопасно. Возьмите с собой только необходимое. Если все пройдет хорошо, я потом… потом отправлю вам всё остальное. Ровно в семь мы отбываем в Шотландию.

Повисла тишина, которую на этот раз даже тиканье напольных часов не посмело нарушить.

— Вы шутите? — обретая дар речи, заговорила Клэр. — Это шутка такая?

Серо-голубые глаза на этот раз опасно сузились.

— Я похож на человека, который шутит?

Клэр почувствовала головокружение и невольно прислонилась к столу, чтобы не упасть. С нее было достаточно потрясений, с нее было достаточно того, как безжалостно расправляются с ее жизнью.

— Вам недостаточно того, что вы сделали, теперь вы собираетесь унизить меня подобными заявлениями?

Он вдруг с угрожающим видом шагнул к ней.

— Я никогда не собирался унизить вас! Пора бы вам это уже понять!

Удивительно, но его вывело из себя не ее отказ от брака с ним и отрицание их брачной ночи, но ее предположение о его бесчестных намерениях по отношению к ней. И все же она не могла понять, чего он добивается. Как человек, позаботившись о том, чтобы нанять ее личную горничную, мог пожелать теперь всерьез заговорить о разводе?

— Зачем… почему вы это делаете? С какой стати отдавать меня другому после того, как с таким упорством добивались того, чтобы я стала вашей женой?

Он дышал тяжело, его широкие плечи напряглись так, будто он едва сдерживался.

— Мы выезжаем завтра утром, в семь.

— Но это… Развод! — Клэр никогда бы не подумала, что когда-нибудь произнесет это слово вслух. — Это ведь удар по репутации. Это отразится на наших семьях, на наших сестрах. Агата, Розалин, Рейчел — их будущее будет погублено, они не заслуживают… Что скажут ваши родные?

— Меня не волнует мнение других.

Клэр внезапно ощутила невероятную слабость во всем теле.

— Эрик, вы ведь не можете…

— Мы не возьмем слуг, — резко оборвал он ее, сделав шаг назад. — Никто не должен знать, куда мы едем. Это единственное мое условие. А теперь я должен уйти на какое-то время, но вернусь вечером. Не забудьте, ровно в семь утра мы уезжаем. Будьте готовы.

Сказав свое последнее слово, он развернулся и вышел из столовой, а Клэр продолжала тупо смотреть на дверь, за которой скрылся ее муж. Который, действительно, собирался сделать то, о чем только что сказал.

Который собирался вернуть ее Клиффорду и дать ей развод, если тот примет ее.

Боже, она вышла замуж за сумасшедшего!

Он действительно был сумасшедшим. Иначе это никак нельзя было объяснить. Объяснить то, что он намеревался сделать.

На улице было темно и безлюдно. Изредка раздавались приглушенные голоса жителей города, которые спешили укрыться в своих теплых домах. Погасили даже уличные фонари. Мощный ветер сгибал кроны деревьев с такой безжалостностью, будто стремился сломать их и подчинить своей великой силе. Ветер гулял по миру, стремясь подчинить все, что попадалось ему на пути.

Однажды Эрик решил, что так же может подчинить любую силу. Но не из жестоких побуждений, а лишь для того, чтобы изменить мир к лучшему, привести его к процветанию, к тому, что люди на самом деле заслуживали… В итоге эта сила подчинила и чуть было не раздавила его самого.

Сидя на ступенях дома своего отца и обхватив голову руками, Эрик закрыл глаза и пытался дышать.

Пытался смириться с тем, что собирался сделать. Безумный поступок настоящего безумца, как бросил ему вслед отец, когда Эрик выходил из его кабинета. Но он не понимал. И никто не поймёт, а Эрик не собирался никому ничего объяснять.

Даже Клэр.

Потому что сам не мог понять, как одна единственная мелодия могла перевернуть жизнь. Перевернуть до неузнаваемости. Перевернуть после всего, через что ему пришлось пройти.

Лунная соната.

На одно короткое мгновение замерли все звуки во вселенной. Не осталось ничего кроме мелодии, боль и обреченность которой были настолько похожи на его собственные, что невозможно было пошевелиться.

Эрик сидел тогда в кресле в дальнем углу музыкальной комнаты своего отца и слушал звуки, которые переворачивали его мир. Его сердце.

Он не должен был приходить туда. Особенно после своего возвращения. Месяц он прожил во мраке собственного дома. Глухая стена мрака, окутавшая его жизнь, не могла впустить туда ничего. Ничего, что могло бы дойти до него. Стена была такой толстой, что даже звуки не смогли бы проникнуть сквозь нее.

А Лунная соната смогла.

Причем с такой головокружительной легкостью, что даже сейчас Эрик не мог понять, когда точно это произошло. Как это возможно? Как невинной мелодии удалось сотворить с ним такое?

Он ненавидел музыку. И ни за что бы не поехал на музыкальный вечер, который устраивал его отец. Эрик хотел, чтобы его оставили в покое и был уверен, что просто не вынесет, если поблизости раздастся хоть бы один звук. Он хотел тишины. Господи, он так отчаянно нуждался в тишине!

Но мольба, с которой обратился к нему отец, не смогла оставить его равнодушным. В нем не погибло сострадание. Он не смог быть глух к той простой просьбе, о которой действительно молил его один из могущественных политиков Англии. Мольба, которая также отражалась в мокрых от слез глазах его матери.

— Тебе нужно забыть о произошедшем, и хоть бы немного отвлечься, — добавил скорбно отец.

И Эрик пришел.

Но не ради вечера, а ради спокойствия родных, которые нуждались в его присутствии. Эрик пришел, но только ненадолго, и не собирался встречаться с гостями отца.

Укрывшись в самой дальней комнате Уортон-корта, которая по иронии судьбы оказалась любимой музыкальной комнатой его отца, расположенной так, чтобы сюда не доносилось ни единого звука, Эрик понимал, что ему пора уходить. Он и так слишком долго просидел в одиночестве. И было совершенно небезопасно и дальше находиться здесь. Тем более уже давно опустилась ночь, мрак которой был его союзником. С мраком он мог потягаться. Мрак мог укрыть всё то, что он не желал видеть. То, что не должен был увидеть никто.

Эрик действительно встал, чтобы уйти, но так и не сдвинулся с места, когда в комнату кто-то вошел.

Даже по прошествии месяца он недостаточно поправился и плохо видел, но очертание пышного платья и силуэт женщины он всё же сумел разглядеть.

Женщина, которая не заметила его.

Эрик не шевелился, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание. Еще и потому, что с момента возвращения не общался ни с кем, кроме родных. Он не представлял, как заговорит с кем-то еще, поэтому не должен был шуметь, чтобы женщина поскорее ушла.

Но она не ушла.

Быстро подойдя к буфету, она достала графин, налила себе щедрую порцию неизвестной жидкости и жадно припала к стакану. Эрик внимательно следил за ней, гадая, чего она была так непростительно лишена. А потом услышал ее голос, тихий, дрожащий голос:

— Вода.

Она пила воду? И только тут Эрик заметил, что женщину слегка пошатывает. Ей было нехорошо? Почему о ней никто не позаботился? Почему мать не уследила за своими гостями? Эрик не представлял, как эта женщина к тому же нашла самую дальнюю комнату в Уортон-корте. Ведь если ей было плохо, она должна была обратиться за помощью.