Отказаться от благодати (СИ) - Ангел Ксения - Страница 31

– Сюда? – удивилась Эля, ловко заплетая русые волосы в толстую косу. – Разве здесь не будет тесновато вчетвером?

– Будет, – согласилась я, направляясь в ванную, огибая при этом кровать, насколько это было возможно. Для этого пришлось приблизиться к Эльвире, и я на секунду задержалась, не в силах отказать себе в удовольствии видеть ее лицо, глаза, наполненные обидой. Наверное, это нечестно – мою обиду ей разглядеть не удалось. Но кто виноват, что в тот момент она была занята делами поважнее? – Потому тебе придется переехать.

– К…куда? – спросила она растерянно и выронила резинку для волос.

Я пожала плечами.

– Уверена, ты что-нибудь придумаешь.

Я погладила ее по волосам – мягким и густым – и вспомнила, как они струились до самого пола, когда… Наверное, проще было бы не вспоминать. Не представлять того, что они с Владом делали дальше. Но я не стала. Простые пути никогда не приводят к вершинам.

Я постояла рядом с ней немного, всего пару минут, прощаясь с той девочкой, которую любила, и знакомясь… нет, не с соперницей – Эля, как и остальные, были для Влада девочкой-однодневкой. Скорее, я знакомилась с воровкой, укравшей у меня мечту.

А потом, запомнив наконец, и черты лица, и растерянный взгляд, и сползающую с лица улыбку, почувствовав значительное облегчение, направилась в ванную. У самой двери обернулась и бросила застывшей перед зеркалом Эле:

– И постель смени, будь так добра. А эту выбрось.

Смотреть на ее реакцию на последние мои слова не стала – азарт пропал, и стало скучно. Когда я вышла из ванной Эльвиры уже не было, а кровать была застлана черным бельем с огромными красными маками, больше похожими на кровавые пятна. Наверное, она хотела меня этим уязвить, заставить устыдиться, но мне нравилось и белье, и отсутствие Эли. А после теплой воды с расслабляющей лавандовой солью, я чувствовала себя удовлетворенной. Взяла флакончик духов и дважды брызнула на простыни, окончательно убивая и ванильный аромат кена Влада, и кислый запах Элиного разочарования.

Я обнимала Элен всю ночь. Не только потому, что соскучилась – еще нужно было за кого-то уцепиться. Реальность рябила, расплывалась слезами, и я закусывала губу, не давая себе расклеиться окончательно. Это была самая длинная ночь в моей жизни. Когда боль разрывает на части, за окном ночь, а рядом никого, кто может выслушать, с кем можно просто поделиться, ожидание рассвета превращается в пытку следующей секунды.

Раньше я всем делилась с Владом. Раньше у меня всегда был надежный тыл. Сегодня я почувствовала себя жертвой крушения, барахтающейся в холодных бескрайних водах океана. Цепляющимся за щепки смертником, желающим единственного – выжить.

Воздух горчил и, казалось, пах прелостью. А тени неспешно плавали, цепляясь за стены, ползали по одеялу, путаясь между крупных красных цветов.

Рассвет, хоть и задержался, но все же наступил. Элен к рассвету заметалась, словно потерялась в беспокойных своих кошмарах. Мария – единственная, кто спал спокойно, подложив тыльную сторону ладони под щеку.

Я успокаивающе шептала Элен, что все будет хорошо, и, когда она ненадолго затихала, я погружалась в губительные для себя воспоминания. Словно корреспондент на войне, бегала, пригнувшись, под разваливающимися конструкциями несбывшихся надежд и щелкала затвором фотоаппарата, стараясь сохранить хоть что-то из того, что в прошлом так много значило. Первая охота, первые слезы от непонимания родителей и Влад, шепчущий на ухо, что, когда я повзрослею, будет уже все равно, кто и что мне указывал.

Сумасшествие Эрика и страх, который немного снимали прикосновения теплых ладоней и ночные откровения. Мы делились ими ревностно, ведя учет общих, слившихся воедино. Влад рассказывал отрывисто, не глядя в глаза, словно за собственные страхи и волнения ему было стыдно. А я думала, что ближе уже невозможно, и от близости щемило в груди.

А теперь… Что теперь? Разве я виновата, что единственная моя оставшаяся нераскрытой тайна именно о нем? И именно ее он не готов принять… И мне бы разозлиться, возненавидеть его, но как можно, когда он почти часть меня? Это же все равно, что себя ненавидеть.

Парадокс, но злиться получалось лишь на другую часть себя, ту, которая именно «я». За то, что не смогла сдержать дурацких своих эмоций, за то, что поддалась слабости. Слабые всегда умирают. Может, и мне суждено – ведь Хаук придет за потомками Херсира.

Страшно не было, наверное, часть меня, которая «я», хотела этого. Боль была ослепляющей и дикой, а бороться не имело смысла. Все равно ничего не добилась: ни в личной жизни, ни в социальной. И ничего-то у меня нет, кроме Алана. Племя и не заметит, если меня не станет, Эрика займут иные заботы, Влад, скорее всего, вообще забудет, что я была. Пусть главные слова и не сказаны, но намеки были достаточно прозрачными, чтобы дружба дала трещину, которую не залатать.

– Дарья? – Элен проснулась и смотрела на меня заспанными, мутными от сна глазами. – Ты в порядке?

– Не очень, – призналась я и слабо улыбнулась. Все же хорошо, что она здесь, со мной. – Но справлюсь.

В правдивости последней фразы уверенности не было, но расстраивать Элен не хотелось. Она и так пережила много, пусть оправится. Мои беды никуда не денутся.

– Чай? – лукаво поинтересовалась она, и я с радостью согласилась.

Рассвет проявил краски в мозаичном окне на кухне, и столешницу украсили пятна темно-красного, оранжевого и желтого. Сливаясь, они образовывали все новые и новые оттенки, во время того, как солнце поднималось выше над горизонтом.

В доме было необычно тихо. Все еще спали, лишь девушки хегни шушукались в коридоре, но мы с Элен спугнули их неприлично громким смехом. Чашка приятно согревала ладони, тишина успокаивала, а Элен, сидящая рядом, радовала глаз. И, наверное, впервые со вчерашнего вечера, боль отступила. Отползла ядовитой змеей, свернувшись холодным клубком у сердца.

Элен делилась воспоминаниями о приходе Хаука, описывала его чудовищем, а я подумала, что ни разу до того утра не думала о нем, как о враге во плоти. Все мы боялись Первого, но разве кто-то из нас представлял его в подробностях?

– Он оставил нас в живых как послание для Эрика, – призналась она и вздохнула. – Я помню, он подошел ко мне и шепнул на ухо, что вернется, и тогда я умру. А пока… пока я должна передать Эрику, что Хаук придет в мае… Я так испугалась и забыла, что умею дышать.

– Страх уйдет, – успокоила я ее. – Однажды. После того, как Мартин порвал мою жилу, я еще долго вздрагивала от страха по ночам. Но сейчас охотники живут с нами. И ясновидцы. Сольвейги вон… Могла ты когда-нибудь подумать, что сольвейги существуют?

– Она – сольвейг, – грустно улыбнулась Элен и сникла. Она всегда реагировала так на женщин Эрика. Полина же была женой. Единственной из всех, кто смог достучаться до брата по-настоящему.

– Да.

– Какая она? – Подруга подняла на меня глаза, и мне показалось, она ждет подробностей – тех, что позволят ей усомниться в святости Полины, в которую Элен ее невольно возвела.

Я пожала плечами. Полина святой точно не была, да и до идеала ей было далеко. Но не думаю, что Эрик искал идеал. А настоящая близость никогда не бывает безупречной.

– Отважная, – сказала я, наконец. – Справедливая. Бунтарка. И совершенно не понимает законов хищных.

– Но она пророчила ему…

– Не думаю, что Эрика зацепили ее видения. Скорее, она сама.

– От этого еще больнее.

– К сожалению, над этими материями мы не властны, – пробормотала я, и воспоминания проснулись снова. Но я была благодарна судьбе за передышку.

– Зато ты властна над плитой, – послышался за спиной насмешливый голос, и я резко обернулась. В дверном проеме сияюще улыбался Богдан, а рядом с ним грозовой тучей высился Эрик.

– Накорми нашего гостя, Дарья, – сквозь зубы процедил он, и слово «гостя» вышло особенно скрипучим. Богдан поморщился, но вида, что обиделся не подал. Подмигнул мне, как старому другу и язвительно поинтересовался: