Братья и сестры в Реестре (СИ) - Скрипченко Юрий Вячеславович "Юс Крипус" - Страница 21

— А чего это у вас обстановка такая странная? Ну, город, небоскребы понятно. Но столбы какие-то торчат высоченные…

— А сейчас все города такие. Куски сухого говна! Инкапсулированные. Сверху — скорлупа. А мачты её держат. Ты как будто про Ковид-2049 не слышал.

— В мое время циферка была поменьше, — сказал Олег. — Значит, не победили заразу? А почему тогда все без масок ходят?

— Так мы все в одной огромной маске! Город герметично закрыт. Поначалу только стену построили, КПП там, шлюзы на выходах и прочее говно. Но гадские птицы с воли заразу заносили. Потом плёнку-мембрану натянули — птицы срать на голову перестали, зато первый же град её в дуршлаг превратил. Пришлось уже капитально соображать — чтобы исключить внешние факторы.

Раздался утробный и глобальный пшик, и вниз устремился дождик, воняющий антисептиком.

— Спиртовка пошла… эх, если б хотя бы не изопропиловая… Ты думал, просто так у нас на поверхности так чисто, будто тротуары шампунем моют? Поспешим, а то с ног до головы провоняем этой фигней. Да, это массовое обеззараживание, если не понял...

В очередной подворотне Ежилец хмыкнул и наклонился к неплотно закрытому канализационному люку.

— Подсоби!

Вдвоем они своротили тяжеленную чугунину, и Ежилец велел спускаться. Олег ссыпался по лестнице из скоб, а компаньон вернул люк на место и тоже спустился.

Они стояли в полукруглом коридоре из разномастного красного кирпича, каждые пятнадцать-двадцать метров освещаемого тусклыми жёлтыми плафонами.

— Идем на говно! — провозгласил Ежилец и отправился в закат. Запах по мере движения начал усиливаться.

В подвальной прохладе голого Олега стало ощутимо потряхивать. Чтобы отвлечься, он решил продолжить беседу беспечного туриста:

— А вообще как у вас тут всё устроено?

— Как всегда: наверху элита, наконец-то у неё появилась возможность жить отдельно от остального быдла и срать на него сверху. Видел… ах да, не мог ты пока этого видеть. Короче, на вершинах небоскрёбов у них целый городок из коттеджей, парков и прочего говна. Между небоскребами — дороги. Живут и развлекаются они там. На нулевой уровень спускаются только работать — артисты, юристы, чиновники и прочая пафосная дрисня.

Вышли в тоннель побольше. Сбоку дорожки — ржавый парапет, снизу — толстенная ржавая труба, которая гудела и чавкала. Местами под ней разлились зловонные лужицы. Ежилец достал из кармана два грязных респиратора, один надел сам, другой протянул Олегу.

— В самих «свечках» живёт обычный люд — когда-то офисные, а теперь — домашние, на удалёнке. Первые этажи отданы под всякие кафешки, магазины и прочее дерьмо.

Олегу показался странным ладный да гладкий язык матёрого экскурсовода, на котором Ежилец вещал, но решил пока не брать в голову. Тем более, что провожатый чуть ли не в каждой фразе исходил, так сказать, на дерьмо.

— Ну, а здесь, внизу, обитают самые сливки. Которые в унитаз. Говночисты, контрабандисты да «внешки».

Из прямоугольного в сечении тоннеля они вышли в огромное помещение, в центре которого торчали десятки исполинских насосов — к ним сходились трубы из многочисленных тоннелей, а вверх, в темноту, уходили другие трубы. Насосы наполняли помещение неприятным гулом и вибрацией. Освещался рукотворный грот весьма эпизодически.

— Вот мы и в родном Нижнефекальске, — Ежилец сопроводил реплику жестом конферансье. — Как и вся Россия, сидим на трубе! Но с говном.

По залу сновали тощие изгвазданные люди. Порой среди них попадались умытые и тренированные экземпляры, одетые по походному — в камуфляж и берцы. У стен горы хлама соседствовали с ящиками, грудами мешков и навесами, под которыми бурлила жизнь: где-то заключали сделки, где-то дулись в карты, сидя на продавленных креслах и диванах, а где-то жрали и пили за импровизированными столами из поставленных на попа деревянных катушек²⁹. Гул разговоров, криков, покашливаний и смеха соревновался по громкости с гудением насосов.

На вошедших, даже на голого Олега, никто внимания не обратил. Велев ждать здесь, Ежилец метнулся к череде ржавых помятых шкафчиков, будто из постапокалиптического спортзала.

Пока Ежилец возился в шкафчике, Олег, которому было не по себе: чужое место, инородная обстановка, собственная нагота, наконец, — прослушал три любопытных диалога.

1). Первый был вполне невинным, и скорее забавным, чем полезным:

— Нет, представляешь. Эта падла только что автоматом зачекинилась³⁰, — сказал собеседнику лысый толстяк с выпученными глазами, одетый в комбинезон. Он тряс странным телефоном с голографическим экраном. — В каком-то барбершопе. «Волосок'и'щетинка», представляешь? Тьфу. А ведь мы в Нижнефекальске!

— Не ссы, Додон, — ответил второй, в шляпе и пальто. Воротник был поднят до бровей, но он умудрялся пожирать консервы прямо из банки и не заляпаться, — Эта брадобрейня точно над нами. Вот и здорово, что тебя зачекинило там. Алиби будет. Поставь им пять звёзд и прокомментируй что-нибудь типа: «руки у мастера очень мягкие и нежные».

Толстяк снова сплюнул. Вокруг отчётливо несло дерьмом. Собеседник Додона непринуждённо жрал консервы.

— Ты лучше скажи, что там с Матрёшкой Сью?

— Партия будет послезавтра, — ответил толстяк, — Триста доз. Плата — десять костюмов биологической защиты.

— А не жирно?

— Пассажирно. На городских складах этого говна как грязи. А химикам-внешкам как-то надо выживать. Чтобы творить грёзы на радость капсульникам.

2). Другая парочка не ела, а выпивала. На голого Олега, которого уже трясло от промозглого подземного холода, они тоже внимания не обращали.

— Маркес, ну вот на хера ты приволок сюда этого задристыша? Как он там себя называет…

— Фёдар Конюхав. Безграмотный как таджик. Сын новой эпохи.

— Да похер. Зачем притащил, спрашиваю? Разве не помнишь, чем закончилась прошлая попытка пристроить здесь внешку на постоянку? Спустились феди³¹ со среднего города и навели такого шороху, что Нижнефекальск потом погода зализывал раны.

— Не мог я пройти мимо. Мальчишка подыхал от голода в Юго-Восточном тоннеле.

— Они там постоянно дохнут. Тоже мне новость.

— Всё дело в том, как именно он это делал. Он не сдавался. Цеплялся за жизнь как мангуст. Худой — прям щепка, а рожа злая, хваткая. Таких почти не осталось, сам знаешь.

— Раскис ты, Маркес. Размяк. Мы контрабасы³², а не домохозяйки.

Маркес вдруг треснул кулаком по деревянной катушке-столу. Самогон из стакана плеснул собеседнику прямо в морду. Он зашипел. Маркес немедленно успокоился:

— Знаешь, Гарси, наша проблема не в вирусе. А в том, что среди нас слишком много скользких и расчётливых мудаков вроде тебя.

3). Третьи собеседники болтали между делом. Они перегружали хабар друг другу — из рюкзака в рюкзак. То ли торговали, то ли делили добычу. Журчали серебряные и золотые кулоны. Колье и ожерелья. Брошки и серьги. Дорогие наручные часы. Почему-то Олег был уверен, что всё это было снято с трупов.

Один, коренастый, был в чёрной джинсовой куртке и вислых джинсах, а сальная нечёсаная шевелюра повязана красной банданой. Второй — почему-то в медицинском халате поверх камуфляжа.

— Пермяк!

— Ась?

— Помнишь «бабский рейд» Мурьеты? Месяц назад?

— Это когда он взорвал стену и вломился в полис с головорезами? Как же, Тозоид, помню. Был знатный шухер. Я по следам его бойцов столько добычи поднял… Пока полис не успокоился.

— Мурьета сейчас собирает внешек, контрабасов и авантюристов. Приглашает к себе. Люди ему нужны.

— А зачем?

— Хрен его знает. Очередная безумная авантюра. Но обещает полное довольствие и даже транспорт — к Юго-Восточному шлюзу. Прямо до атомной станции довезут.

— И что предлагает?

— Как всегда. Жить ярко и сдохнуть молодым.

— И что же ты, Тозоид?

— Не знаю, Пермяк. Ох, не знаю...

Ежилец, меж тем, кончил копаться в шкафчике и принялся переодеваться в чистое.