Внедрение (СИ) - Аверин Евгений Анатольевич - Страница 5

Бабуля пришла. Скучно ей одной. Уселись есть. Стряпню похвалили. Баба Лида просвещала нас последними новостями:

– Дельный очень Горбачев. Импозантный мужчина. Да и молодой еще. Все передают про перестройку и ускорение. Может, чего и перестроят. И водку поприжал. Теперь просто не купишь. Да у нас и без водки гонят. Им-то даже и лучше. Водка подорожала, так спрос на самогон теперь большой. Милиции нет на Варегове, а участковый сам пьет.

Опорного пункта в поселке не было. Участковый – местный житель, дома и нес службу. Потом бабуля вдохновенно ругала врачей, что такую девку чуть не сгубили. Обещала замуж выдать и на свадьбе плясать. Сразу стали вспоминать все недавние свадьбы. Особо одну, где жених был из татарской семьи. Так там сваха выскочила плясать и петь частушки, а когда дошла до слов «…думала за барина, а вышла за татарина», то осеклась и встала. Смеялись все. Посмеялись и мы. Попили чай с сухариками и смородиновым вареньем и разошлись спать.

Утром мама ушла на работу. Я вымыла пол и навела порядок. Посреди пола большой комнаты постелила одеяло, и предварительно заперев дверь, улеглась. Для начала нужно расслабиться. Руки и ноги тяжелеют, наливаются теплым тягучим свинцом. Рот приоткрывается, это мышцы лица его отпустили. Ощущаю себя, будто падала на камни с большой высоты – хлоп и тела больше нет. А я есть. И можно осмотреть себя изнутри и снаружи. Пытаюсь проникнуть во тьму. Глаза закрыты. Вижу мерцание внутри. Чувствую движение внизу живота. Тепло под пупком. Гоню его вверх, потом вниз. Поддается. Направляю к голове. Мерцание превращается в свет. Сейчас не надо ничего подгонять. Все само откроется и наладится. Надо только упражняться каждый день. Прошло минут десять. Я шевельнула мизинцами на руках, потом на ногах, потом подтянула руки и ноги. Села. И кто? И что? Твердая уверенность, что я была мужчиной. Ну и была. Живут люди и мужчинами. Я девочка. В этом теле мне удобно и приятно быть девочкой. Тело определяет приспособление к жизни. Его реакции на мир. А реакции, это гормоны и нервы. Пересади меня в кота, что я буду делать? Кот будет исходить из своих возможностей и потребностей. Говорить никак, даже если захочешь. Только «мяу». Вместо рук лапки. Придется мышей ловить и молоко просить.

А вот в память о прошлом я не пробралась. Той девочки больше нет. Есть другая память. Как сквозь плотную завесу, прорываются ее части. Но я ее боюсь, не пускаю все сразу, чтобы не сойти с ума, чтобы сознание привыкало постепенно. Идругой нет. Я обречена жить с этой. Вместить все пока не могу. Да все и не надо. Я была врачом? Или знахарем? Нет, все же врачом, но ощущается, как особый врач. Не в больницах лечил. Не лечил, а исцелял. Так правильней. Что-то еще делал, совсем мальчишечье. Воевал? Нет. От войны аура другая. Разберусь со временем. Еще я сейчас чувствительней намного. То, что нарабатывалось долгими тренировками, можно открыть очень быстро. Потому что тело так позволяет, потому что я девочка. Это плюс. Но не чувствую в себе канала к знаниям. Хроники Акаши? Нет, что-то другое, но и к ним тоже. Внезапных озарений и великих открытий не будет. Это минус. Но если тренироваться, можно открыть и канал. Что ж, каждому свои возможности. Смысл и цель жизни есть у каждого рожденного. Попасть в жизнь, на землю – счастье, бесценный дар, шанс идти потом дальше. А я свою цель не помню. Это большой минус.

Здесь – «планета людей». И живут они по своим законам. Хочешь – не хочешь, а нужно под них подстроиться. Хорошо, что учеба начнется, в лучшем случае, после зимних каникул.

Белая «Волга» притормозила у тротуара. Из-за угла дома появился сильно сутулый мужичок неопределенного возраста. Серая фуфайка с оторванной нижней пуговицей. Синяя спортивная шапка петушком натянута по глаза. В руках старая сумка из коричневого кожзама гремит пустыми бутылками. Мужичок скользнул в открытую заднюю дверь и уселся.

– Что скажете? – светлые, выцветшие глаза мужичка внимательно и холодно смотрели вперед.

– Пока сведений нет, – грузный человек расстегнул пальто, одернул костюм.

– Что предпринимаете? – мужичок медленно повернул голову к собеседнику. Тот засуетился:

– Опрашиваем. В роддомах. В больницах. Может, в интернатах еще?

– Не надо в интернатах. Если бы Куратор появился, мы бы уже знали. Он не появился. Что-то не так с телом. Что ему могло помешать?

– А он не может сообщить, какое тело?

– Он может, мы принять не можем. Информация не может передаваться прямо нашими словами. Законы пока обойти не удается. Поняли, что где-то рядом. Надо искать.

– А если самим другое тело найти?

– Это ненадолго. Даже если получится. Сейчас, как никогда он нужен здесь. Ищите тело. Если не новое, то оно или в коме или кем-то уже занято. Все необычные случаи, все выходы из комы. И да, на этот предмет интернаты посмотрите тоже.

– Я буду докладывать о любых подозрительных случаях.

– Если увидите высокую вероятность нашего интереса, изолировать не думая. Вы понимаете, что это, по сути, агент с неизвестной миссией? Да, воплощение Великого не удалось, но что-то взамен пришло.

– Но у меня нет возможностей для этого.

– Хорошо, я свяжу вас с нужными людьми. На ближайшем ритуале и познакомитесь.

– Тогда, может, ликвидировать?

– Это если не получится похитить без шума. А так можно очень интересно пообщаться.

Мужичок, не прощаясь, вышел из машины. Подворотня поглотила его.

Телевизор я не люблю. Там обсуждают перестройку. Каждый день кого-то снимают с должностей и ставят новых. Горбачев ездит по стране. Великая махина запущена. Ее не остановить. Зачем мне это видеть?

В комнате полумрак. Мама на работе. В середине декабря светает поздно. Я хочу увидеть невидимое. Но для этого нужно смотреть на невидимое. А вокруг предметы, которые забирают внимание. Рука вытянута перед собой. Свожу указательный и большой пальцы, оставляя промежуток сантиметров пять. Смотрю между ними. Настроилась и сосредоточилась. Вокруг пальцев видна белесая прослойка. Главное, не сбиться фокусом зрения на сами пальцы или что-то материальное. Между кончиками пальцев белесый слой сливается и тянется в нитку, если раздвигать. Вижу, как перчатку вокруг кисти. Слой невелик, около трех сантиметров. Прохожу глубже, над кожей тонкое синевато-лиловое свечение. Быстро получается. И не так сильно тратится энергия, как могла бы. Практически не устаю. Подхожу к алоэ. Смотрю на него, точнее рядом с ним. Вижу ауру. Как интересно! Нужно срочно сходить на улицу, проверить универсальность. Вдруг, только дома и в полумраке работает?

Уже рассветало. Народу на улице мало. Все на работе. На краю поселка и вовсе тишина. Улицы расчистили бульдозером. На снегу впечатанные и вывороченные следы траков. По обочинам сено валяется. Зато не скользко. Выхожу в самый конец поселка, где остается только насыпь узкоколейки. Пропыхтел состав из пяти насыпных вагончиков. Вдали лениво лают собаки. Сосредотачиваюсь и смотрю в воздух. Замечаю прозрачных мелькающих существ. Они очень быстрые. Не рассмотреть. Похожи на длинных головастиков, сантиметров тридцать. Мелькает одно большое, метров пять. Пугаюсь. Набираю в варежку снега, вытираю лицо. Смотрю по-другому. Через минуту вижу острые языки, рвущиеся из земли. Как гигантская бахрома, или мягкие иглы энергии. Где на метр, а где и на три в высоту. Шкура земли. И дальше, в сторону карьер, мертвенно холодная, голубоватая воронка. Сосет в себя, куда-то вниз, силы из всего, до чего достает. Широкая часть метров на сто поднимается вверх, но до неба не дотягивается, постепенно затухая. Внизу почти такая же широкая, на километра два, затрагивает поселок, так же затихая к краям. Пораженная таким неприятным открытием, спешу домой.

Вечером мама прямо с порога сообщила:

– Я сегодня в школу заходила, по дороге из конторы в клуб завернула. Поговорила с директором. Ты же знаешь, что они хорошо были знакомы с бабушкой и дедушкой. Так договорилась, что тебя возьмут после каникул. За эти четверти будет неатестация. Ну да ладно. Там и не такие учатся. Выпускают всех, даже со справкой. Но, думаю, на аттестат вытянем.