Роды без страха - Дик-Рид Грентли - Страница 65
- Предыдущая
- 65/79
- Следующая
Когда я освободился, одна из студенток заметила: "Если все роды будут такими, то нам просто нечего будет делать". "Совершенно верно, – ответил я, – акушер нужен только тогда, когда появляются отклонения. Он не должен усложнять естественный ход событий".
Через некоторое время, когда я зашел навестить мою пациентку, она поинтересовалась о двух женщинах, рожавших в ту же ночь. Я коротко рассказав ей, что с ним все в порядке – не стал сообщать о том, что одна женщина в течение полутора часов находилась под наркозом. Ребенок был извлечен с помощью щипцов, а ей наложил большое количество швов. Другой тоже накладывали швы, только уже глубокой ночью. Оставив это все при себе, я успокоил пациентку словами о том, что, как бы то ни было, те женщины тоже стали матерями.
Все же некоторые из моих коллег так и не примирились со мной до сих пор! Были люди, которые поддерживали и помогали, но были и такие, которые не просто не соглашались, а продолжали несправедливо меня обвинять. Наиболее частым и злобным по-прежнему оставалось обвинение в запрещении анестезии для снятия болевых ощущений. В частности, именно оно было предъявлено мне врачом, чья жена пожелала, чтобы я принимал у нее роды. В одной из медицинских книг он прочитал о том, что я не даю обезболивающих. Я сразу понял, о какой книге идет речь. В то время она пользовалась большой популярностью среди студентов, потому что была коротенькой и легко читалась. Автор не удосужился исправить данное утверждение, хотя очень хорошо знал, что оно было абсолютно ложным. Мое мнение на данный вопрос было предельно ясным:
1) ни одной женщине нельзя давать страдать;
2) болеутоляющие всегда должны быть под рукой для случаев, если они понадобятся женщинам;
3) обезболивающие могут быть назначены по результатам клинических анализов и показаниям лечащего врача.
Одна дама в ярости написала мне, что мое имя должно быть вычеркнуто из регистров медицины. Моя негуманность, по ее мнению, была просто невероятной в наш просвещенный век. Ходили слухи, что я сижу и наблюдаю, как женщины корчатся в муках. Врач, собиравшийся пригласить меня принимать роды у своей жены, написал, что считает меня недостаточно квалифицированным акушером.
Другое обвинение заключалось в том, что я, якобы, обладаю какими-то сверхъестественными силами, которые и делают возможным достижение положительных результатов. А вот другие врачи не слишком одарены в этом плане, поэтому им можно простить то, что они даже не пытаются достичь аналогичных результатов. Некоторые расценивали, что я обладаю гипнотическим даром. Честно говоря, глядя утром на себя в зеркало, я даже какое-то время сомневался, стоит ли отказываться от подобной чести!
В моих первых исследованиях наряду с анестезией и другими средствами обезболивания я рассматривал и гипноз, но позже отказался от его применения. Зачем гипнотизировать, когда знания и понимание дают лучшие результаты? Гипноз только прячет необыкновенные ощущения нормальных родов под занавесью отключенного сознания.
Правда, я действительно обладал одним качеством, позволяющим достигать максимально хороших результатов Но им обладают также и десятки тысяч других докторов. По мнению психологов, в женском подсознании заложено два типа мужчин: одни вредят и берут, другие – защищают и дают. Первые – воплощение жестокости, вторые – олицетворение доброты.
Нельзя разделить мужчин более четко, чем это делают женщины применительно к своим врачам во время родов. Без сомнения ясно, что некоторые врачи одним лишь своим присутствием стимулируют нормальную нервно-мышечную родовую деятельность, другие же, несмотря на свое предельную внимательность, могут вызвать лишь задержку родов и продление мучений. Короче говоря, в акушерстве существуют «моторы» и «тормоза».
Примером внимательного, но довлеющего врача, являлся доктор, слова которого мне случайно довелось услышать. Чтобы поддержать свою пациентку, он говорил: "Ну улыбнись же, милочка. Тебе придется пройти через ад, но не бойся, дорогуша, я всюду буду с тобой. Не грусти!" Были другие, кто задерживал роды из-за того, что больше думали не о благе женщине, а о собственном успехе.
К счастью, существуют и иные врачи, движимые истинной добротой и человеческим пониманием, желающие помочь женщине в ее трудном деле – родить ребенка, позволяющие быть ей в этот момент "звездой первой величины". Таких я называю «моторами».
Одним из многочисленных обвинений в мой адрес было и то, что я и есть «мотор», но этого мне не хочется отрицать.
Единственное, я хочу добавить к этому, что никогда не стремился стимулировать роды без необходимости и никогда не торопил женщину ради собственного удобства.
До сих пор мы слышим, как вполне обыденно раньше времени прорывают оболочку плодного пузыря или происходит какое-либо иное стимулирование родов, и все ради того, чтобы уложиться в какое-то определенное время. Мы до сих пор слышим об анестезии и щипцах, к помощи которых прибегают для получения нужных показателей отчетности или вовсе по чисто эгоистической причине, ибо это есть наибыстрейший способ. Я понимаю, акушеры – занятые люди, но что мешает занятому человеку быть хорошим акушером?! Мне часто говорили: "Но мой дорогой, у меня просто нет времени, чтобы все это сделать. Мне много о чем надо заботиться и много чего надо успеть".
Три года подряд я планировал взять полноценный трехнедельный отпуск. И каждый год десять-пятнадцать дней из этого отпуска жертвовались младенцам, которые упорно не хотели покидать утробу. Не удивительно, что моя семья очень плохо отзывалась об акушерстве в качестве хобби! Пригласить друзей к обеду означало приблизить чьи-нибудь роды именно к этому же времени, а выполнить давнишнее обещание свозить семью вечером в театр было практически невозможным. Те особенные дни учебного года, когда дети с нетерпением ждали приезда своего отца, очень часто заканчивались полнейшим разочарованием.
В конце лета 1939 года я все-таки смог вывезти свою семью на две недели отдохнуть на побережье. В последнее воскресенье мы все были в церкви и пастор сообщил, что несколько минут назад Германией была объявлена война. Мы заторопились домой. Наш городок находился в двадцати пяти милях от Лондона. Приехав, мы обнаружили его наводненным эвакуированными. Вскоре завыла сирена первой воздушной тревоги, и из-за отсутствия какого-либо подходящего убежища женщины и дети поспешили в подвалы, где стояли котлы и печи. Я остался наверху и начал готовить чай на всю «компанию», предпочитая лучше попасть под летящие осколки, чем в назойливое общество дамочек и их капризных детишек.
Моя практика на Харлей-Стрит прекратилась. О машине пришлось забыть из-за отсутствия бензина, хотя в моем распоряжении их было даже две. Во время рождественских праздников того года как-то странно перемешались война и мир. Как-то раз после отбоя воздушной тревоги я сидел в своем кабинете. Внезапно мое внимание привлекло необычное гудение самолета, летящего очень низко и прямо по направлению к дому. Я прислушался, и тут же раздался пронзительный свист огромной бомбы, падающей прямо за моим окном.
Мгновение спустя я обнаружил себя, лежащим в нескольких ярдах от дома на краю глубокой воронки. Соседний дом превратился в груду камней. Все мы, включая няню, которая оставалась в нашем доме, работали как проклятые, пытаясь обнаружить следы жизни. Я запустил руку в груду обломков и наткнулся на маленькую ладошку. Пульс был ровным и хорошо прощупывался.
Торопливо пробираясь навстречу руке, я приказал другим присутствующим освободить от обломков лицо. Вскоре освободили рот, затем голову и плечи. Еще немного работы, и я за плечи вытащил ребенка. Им оказался мальчик лет двенадцати. Вскоре он пришел в себя, и няня увела его.
Я снова начал копать и наткнулся еще на одну руку, на этот раз пульса не было. Тело быстро достали из-под камней. Мы напряженно работали до тех пор, пока не выяснили, кто был мертв, а кто остался жив.
- Предыдущая
- 65/79
- Следующая
