Взаперти - Свечин Николай - Страница 15

Маршалк поддакнул:

– Я тоже. Для уголовных мы все не люди. Но за убийство фартового в их кругу полагается ответить. Как они не побоялись? На этапе ведь спросят.

– Насчет этапов сильно преувеличено, – тоном знатока возразил Алексей Николаевич. – В тюрьме все можно, если это принесет выгоду. Значит, Луке со Степкой было очень выгодно пойти на преступление. Но не пойму, в чем их интерес? Засадить меня в тюрьму? Такое, конечно, многие одобрят. Сотни и сотни оказались взаперти из-за меня. Знамениты сделаются Кайзеров с Дригой, блошиное семя. В любой клетке им уступят лучшие места у окна. Но только ли это? Может, барыги им заплатили, чтобы избавиться от чересчур старательного легавого? Ведь лишь у барыг есть деньги.

Филиппов обещал проверить версию про скупщиков краденого через агентуру. Но отнесся к ней скептически:

– Почему вас велели списать, а, к примеру, не меня или Карла Петровича? Мы в Петербурге побольше вас метем, ваша специфика – командировки в дальние места.

Второй вопрос, который взялись осветить сыщики градоначальства, – это опросить надзирателей. Кто их позвал к умирающему Мохову? В котором часу? Что удалось узнать по горячим следам? Как Вовка вернулся с допроса: на своих ногах и без жалоб или охал и стонал? Не было ли у него прежде распри с кем-то из сокамерников? Драки, ссоры, угрозы?

На этом коллеги закончили беседу. Лыков в последующие дни не телефонировал им: вдруг узнают Макаров с Золотаревым и у сыщиков будут неприятности? Но после неудачного разговора с судебным следователем он наудачу, без звонка поехал на Офицерскую.

К начальнику его пустили сразу же. Два статских советника пожали друг другу руки. Алексей Николаевич высоко ценил Филиппова и понимал, сколь трудно быть руководителем сыскной полиции в столице. Двор с его грязными тайнами. Куча сановников, у которых рыло в пуху. Великие князья, считающие, что законы писаны не про них. Дипломаты, с которых тоже взятки гладки. Градоначальники часто меняются. За любую мелочь вроде карманной кражи могут вздуть. Петербург! Кошко в Москве намного легче: царь с министрами далеко, начальства меньше, а людей в штате больше.

– Мы хотели телефонировать вам завтра, – стал оправдываться хозяин. – Некоторые факты я получу лишь вечером или даже ночью.

– Не удержался, Владимир Гаврилович, прошу меня извинить. Я только что с допроса.

– Дело поручили Чегодаеву-Татарскому, верно?

– Ему. Вроде раньше мы с ним ладили. А тут словно подменили человека.

У Филиппова лицо сделалось серьезным:

– Излагайте.

Алексей Николаевич пересказал ход допроса, особо выделив слова князя про настрой министра юстиции. Главный питерский сыщик щурился, кривился и наконец заерзал на стуле, как будто сидел на горячей сковородке:

– От Щегловитова всего можно ожидать, это общеизвестно. Разбойник с большой дороги. Но ежели в отношении вас сговорились оба министра, дело плохо. И следователь против воли начальства не пойдет. М-да…

– Владимир Гаврилович, валяйте, не таите плохих новостей. Удалось ли узнать то, о чем мы договаривались?

– Практически ничего. Все пятеро узников сороковой камеры допрошены порознь. Между делом, без протокола, однако настойчиво. Им сказано, что, если они оболгали статского советника Лыкова, преисподняя в тюрьме им обеспечена. Вся стража будет считать их своими врагами. И лучше сейчас, не доводя до суда и лжесвидетельства, сказать правду. Поверьте, мои люди особо постарались. Они вас уважают и сделали, что могли.

– Верю, спасибо им. Но каков результат?

– А никакого, – развел руками Филиппов. – Ни один не зашатался, не изменил показаний.

– Вот как… – Алексей Николаевич повесил голову. – Сговор крепкий, и они готовы присягнуть в суде… Так-таки ни одной зацепки?

– Маленький факт, но как им распорядиться, не знаю. При внезапном обыске в камере у одного из арестантов в подкладке платья нашли семьдесят пять рублей. Четвертными бумажками.

– Немалые деньги для тюрьмы, – осторожно высказался Лыков. – А раньше их не находили?

– Искали, но не находили. Будто с неба они свалились на сидельца.

– Аккурат после того, как он дал на меня лживые показания. Как фамилия богатея?

– Иван Трунтаев. Скок[38] из шайки Василевского, мелкий злец и ничтожный человек.

– Вот же след! – обрадовался Лыков. – Не было ни гроша – и вдруг алтын. Явно плата за оговор.

– Но как это доказать? – приземлил коллегу главный сыщик. – Трунтаев – сын купца, владельца москательной лавки в Апраксином дворе. Говорит, папаша ему и сунул втайне от надзирателей.

Алексей Николаевич опять понурился. На деньгах не написано, откуда они получены. Отец сына завсегда прикроет. Плохо дело…

– А надзиратели что говорят?

– Отнекиваются, – вновь не утешил один статский советник другого. – Мохов пришел с допроса на своих ногах, жалоб не подавал.

– Вот! Пусть их вызовут на суд как свидетелей.

– Непременно надо так сделать, – одобрил Филиппов. – Только надежды мало, что это будет принято во внимание. Хотя… в вашем положении, Алексей Николаевич, нужно цепляться за каждую мелочь. Чтобы от каторги отскочить в арестантские роты.

– То есть, на ваш взгляд, нар мне никак не избежать? – прямо спросил чиновник особых поручений.

– Полностью оправдаться навряд ли получится, – вздохнул главный сыщик. – Уж извините за прямоту. Оправдаться в вашей ситуации? Только если все пятеро покаются. Разве такое возможно?

У Лыкова заныли оба виска сразу. Как быть? Он попробовал возразить коллеге:

– Почему же все пятеро? Достаточно троих. Тех, у кого нет против меня личного мотива.

Собеседник задумался, потом кивнул:

– Согласен. Вот путь, по которому надо идти. Шансы есть, главное – не киснуть и действовать. Но, Алексей Николаевич, вы должны понимать…

Голова уже раскалывалась, но Филиппов посулил надежду, а он слов на ветер не бросал. Лыков чуть-чуть приободрился.

– Что именно, Владимир Гаврилович?

– До суда их убедить уже не получится. Прокурор Судебной палаты получил прямое указание министра посадить вас, ведь так?

– Все говорит об этом.

– Значит, судебный следователь будет рыть землю и подготовит обвинительный материал очень быстро. Возможно, за пару недель. Ему ведь уже все ясно, дураку.

– Так.

– Поэтому, Алексей Николаевич, сейчас нас к свидетелям никто не подпустит на пушечный выстрел. Чуете, к чему клоню?

– Что придется сесть в арестантские роты?

– И это будет очень хороший для вас исход, – вскочил главный сыщик. – Лишь бы не каторга. Там зарежут, там слишком много у вас недоброжелателей. Никакая «легавая» камера[39] не спасет. Поведут в баню – и… А в арестантских отделениях сроки маленькие, вор на воре, там ваших клиентов еще поискать. Так что сесть, судя по всему, придется. Вопрос, на сколько. После суда, когда шум уляжется, мы начнем свою тихую, тайную работу. Ваши друзья пусть помогают. Сергей Манолович, Зуев, военные – всем найдется дело. Задача: заставить лжесвидетелей изменить свои показания. Это будет трудно, поскольку им за ложь на суде добавят срок. Но есть два пути. Те самые, которыми, видимо, воспользовались настоящие убийцы: одновременно запугать и перекупить. Деньги у вас есть, уже хорошо. А еще у вас есть мы, ваши товарищи и коллеги. Даю вам твердое обещание не успокоиться и довести дело до конца. Повторюсь, придется вам потерпеть, пока мы добьемся пересмотра решения суда. На это могут уйти месяцы, если не годы. Держитесь.

Лыков понемногу воспрял духом. Петербургская сыскная не верит в его вину, она на стороне статского советника. Сергей, другие порядочные люди из полиции ему помогут. Нил Петрович обещал не бросать. Белецкий, может быть, тоже поддержит. Таубе, Продан, Запасов – у него много друзей. И все при чинах и должностях. Неужто не перевесит их совместная сила упорство трех жалких арестантов? Должна! Конечно, правда победит. Вот только придется ему, Лыкову, сначала помучиться. Все к этому идет. Лишат его дворянства, чинов, орденов, сломают над головой шпагу и заключат – куда? Только бы не в каторгу. Филиппов прав, там сыщик долго не проживет. В каждой каторжной тюрьме у него крестники. И какие! «Иваны», мазы[40], убийцы-рецидивисты. Им ткнуть фараона ножом в бок – за радость. В тюрьме не убережешься, там ты рядовой арестант, никто тебя охранять не станет. Нужно тянуть обвинение на арестантские роты. Сесть за решетку и ждать, пока с воли тебя вытащат. Терпеть, терпеть, смотреть в оба и терпеть.