Мраморное поместье
(Русский оккультный роман. Том XIII) - Виола Поль - Страница 7

— Хорошо, подожди.

Я задал Федоре еще несколько необходимых вопросов. Выяснилось, что меня приглашают потому, что барышня кашляет.

Мы поехали. Дорогой я старался узнать все, что могло меня интересовать в этом случае. Что такое «Мраморное поместье» и кто его обитатели? Добыть сведения у Федоры было нелегко. Отвечала она сбивчиво, нескладно, часто совершенно не понимала спрашиваемого, к тому же была глуховата, и нередко в ответ на мои вопросы текла ее речь к лошади, столь же немногосложная, но выразительная.

Федора усердно стегала каштановую кобылку, причем каждый раз удивленно хмыкала.

— Гм… ледача… жрет добрэ, хвороба, а нэякой в нэй сылы нэма. Гэтть! Гэтть! Гладуха! — выкрикивала она гортанным басом.

Мне удалось узнать, что обитатели «Мраморного поместья», Багдасаровы, вдова с дочерью, когда-то были богаты, муж был «енерал», а теперь обеднели и жили на маленьком хуторе десятин в 40, причем единственной их прислугой была Федора, совмещавшая в себе должности кухарки, горничной, дворника и кучера.

Больше ничего из Федоры выжать не удавалось, почему я решил молча наслаждаться весенним днем. Дорога по мере приближения к «Мраморному» становилась и лесистее, и волнистее; на лесных болотах цвели пышные желтые ирисы и какой-то белый пушок; слышалось молодцеватое щелканье дроздов и кукованье кукушек. Когда мы проезжали селом, то даже бедные хатенки полещуков показались мне нарядными, по крайней мере там, где цвели яблони и вишни, слышалось жужжанье пчел, как какая-то детски радостная болтовня.

В двух верстах от села показалась какая-то старая не то башня, не то колокольня с капличкой. Она стояла среди могил и цветущих вишен, на пригорке, против огромной лесной топи. Место было глухое, кругом леса. Я узнал впоследствии, что когда-то это было семейное кладбище помещика, теперь же земля сдана в аренду, и место считалось нечистым.

На высоком бронзовом кресте сидел ворон. Я с любопытством рассматривал его, потому что это не была обыкновенная галка, а настоящий ворон — птица довольно редкая, величиной гораздо больше галки, почти с утку.

Когда мы поравнялись, Федора, ни разу не взглянувшая по сторонам, вскинула глазами на башню, даже, как мне показалось, именно на ворона, и несколько раз перекрестилась. Вслед нам раздалось очень низкое, как бы грудное карканье птицы, ворвавшееся некоторым диссонансом в музыку весеннего дня.

— Знов кавкае… — проворчала Федора, и в первый раз на ее почти бессмысленном лице я мог ясно прочесть чувство злобы и, кажется, страха.

— И на що ему кавкаты, хиба що знов на гуску?

Упоминание о какой-то гуске рассмешило меня, но я уже по опыту знал, что расспрашивать Федору утомительно, а потому промолчал.

В «Мраморном» с первого взгляда ничто не привлекло моего внимания. Проезжая дорога осталась влево, уходя в лес, мы же свернули направо и подъезжали к дому старым, довольно запущенным парком. Кажется, на границе он сливался с лесом.

Предо мной был обширный и несколько причудливый, как все старые помещичьи постройки, барский дом, но нигде никаких следов мрамора. Зато упоительно со всех сторон пахло сиренью.

Меня приняли в гостиной, обстановка которой красноречиво свидетельствовала как о былой роскоши, так и о настоящей бедности.

Вдова Багдасарова, высокая, полная женщина лет под 50, по-видимому, для встречи была одета в старомодное, но довольно богатое платье из черного шелка с кружевной шалью на плечах. Кроме того, я сразу мог заметить, что она сильно набелена, черные брови наведены карандашом и волосы накрашены.

— Милости просим, пожалуйте! рады новому гостю. Что ж это вы? молодой человек, а общества не любите? — говорила госпожа Багдасарова немного нараспев. — Я уж давно слышала, что нового доктора назначили, да и говорю Марочке: «Вот это человек молодой, кавалер, будет нас с тобой навешать, тебе веселее станет». А она у меня, знаете, с причудами. Гостей не любит. Только из помещиков заглянет кто-нибудь, с охоты заедут или так, с визитом, а я к ней: «Скорей одевайся, — говорю, — женихи приехали…»

— Мама, — раздался за стеной раздраженный женский голос, и вслед за тем хлопнула дверь.

— Вот видите, какая она у меня дикарка: уже в сад убежала. Поговорить не дает, не любит, куда там! А чего молчать-то? За день-деньской разве мало намолчишься вдвоем? Сама ходит надутая, хоть бы слово сказала… Молчим себе, как сычи в глуши. Да с кем тут и разговаривать? Только она да Федора на весь хутор. С Федорой-то, сами подумайте, какой разговор. Ну, зайдет человек, я тут с радости и пойду болтать, на то и язык дан. Говорю, как мельница, рада, что есть кому слушать. А она…

— Ваша дочь больна?.. — вставил я.

— Да кто ее знает? Вам лучше видно будет. А по-моему, знаете, как посмотрю я на нынешних молодых людей, так все больны, все ходят, точно в воду опущенные, да со странностями, да с причудами… Не то что бы, как раньше, повеселиться, да собрать соседей на пикник, да с песнями, с музыкой…

— Но, все-таки, на что же, собственно, жалуется ваша дочь?

— Жалуется?! Ну нет, это раньше было, что дочь матери и пожалуется, и расскажет все, как следует. А теперь — куда там, не подступись. Все — «Отстань! дай покой!» — а сами посудите, какого тут еще покоя надо? Уж покойней, чем у нас, разве что в могиле…

— В чем же выражается нездоровье вашей дочери? Прислуга говорила мне, что больная кашляет.

— Вот погодите, дайте срок, все расскажу. В деревне, куда тут торопиться, на все времени хватит. Я и дочери намедни то же самое говорю. Захотелось ей в Мраморной комнате сидеть. Есть тут у нас такая: кто ее знает, на что она; видно, чудаков всегда было вдоволь. Вот и построили всю комнату из мрамора; у нас и так холодища такие, спрятаться некуда, а тут те камень да камень… Вот смех-то! А ей загорелось: «Топи, Федора, в комнате княгини!» — так она называется. И какая там княгиня, шальная… Я говорю: «Погоди, Мара, камины поподчиним, тогда топить будем». А на дворе, скажу вам, еще и снега-то порядком не стаяли. Комната нежилая, а она — топи да топи, а то в нетопленную пойду. А уж дочери моей, как что взбредет на ум, то и подавай. Федора и давай топить. Да разве вмиг дело сделается, только дым коромыслом. В том дыму и холоде она и просидела всю ночку. Уж Бог вас знает, молодые люди, чем там заняться можно, на мраморе сидючи. Вот с того самого времени и кашляет. А все потому, что дурь в голове. Замуж пора. И разве женихов мало было, да только женихи к воротам, а она в двери, да и поминай, как звали. Такую невесту пестом в ступе не поймаешь.

Хотя врачебная практика уже успела выработать во мне обычную развязность врача, я все же не знал, как остановить поток речей госпожи Багдасаровой, но, наконец, потеряв терпение, решился просить отвести меня к больной.

— А вы все спешите! — удивленно вскинула глазами госпожа Багдасарова. — Ну что ж, задерживать не буду. Посмотрите на мою барышню. Вы человек молодой и она молодая. Вам лучше понимать друг друга. Где мне, старухе, за вами угоняться!..

Вы не стесняйтесь, — прибавила она, заметив недоумение на моем лице, — у нас все попросту; вот в эти двери сойдете в сад, там и найдете нашу дикарку. Нечего ей от молодых людей прятаться. Вам без меня свободней будет. А у меня, не взыщите, тоже дело есть.

С этими словами, проводив меня до дверей, госпожа Багдасарова исчезла, предоставив мне самому разыскивать свою пациентку.

По приглашению госпожи Багдасаровой я вышел в сад, если только правильно назвать садом то, что я увидел.

Дело в том, что парк весь был расположен на противоположной стороне дома, где, как я упомянул уже, он сливался с лесом; моим же глазам по сю сторону дома представился совсем необычайный пейзаж. Я стоял на открытой гранитной веранде; предо мной была аллея искусственных холмов, связанных между собой мостиками. Пред самой верандой она расширялась в полукруг. В центре полукруга я увидел смесь зеленых листьев дикого винограда и чего-то белого, блестящего в ярких полуденных лучах.