Жизнь и приключения Николаса Никльби - Диккенс Чарльз - Страница 22

• Предыдущая
• 22/226
• Следующая

— Не знаю, что делать, — сказал барон. — Не покончить ли мне с собой?

Это была блестящая идея. Барон достал из стоявшего поблизости буфета старый охотничий нож и, наточив его о свой сапог, «покусился», как говорят мальчишки, на собственное горло.

— Гм! — внезапно замешкавшись, сказал барон. — Быть может, он недостаточно остер.

Барон снова наточил его и снова «покусился», но вдруг рука его замерла, ибо он услышал громкий визг юных баронов и баронесс, помещавшихся в детской, в верхнем этаже башни, где окно было загорожено снаружи железной решеткой, чтобы они не упали в ров.

— Будь я холостяком, — вздохнув, сказал барон,я б уже раз пятьдесят мог это сделать, и никто бы мне не помешал. Эй! Отнесите в маленькую сводчатую комнату позади зала флягу с вином и самую большую трубку!

Один из слуг весьма любезно исполнил приказание барона этак через полчаса, и фон Кельдветаут, будучи об этом уведомлен, отправился в сводчатую комнату, стены которой, из темного полированного дерева, блестели при свете пылающих поленьев, сложенных в очаге. Бутылка и трубка были приготовлены, и, в общем, местечко казалось очень уютным.

— Оставь лампу, — сказал барон.

— Что вам еще угодно, милорд? — осведомился слуга.

— И убирайся отсюда, — ответил барон.

Слуга повиновался, и барон запер дверь.

— Выкурю последнюю трубку, — сказал барон, — а затем — до свиданья!

Положив до поры до времени нож на стол и осущив добрую чарку вина, владелец Грогзвига откинулся на спинку стула, протянул ноги к огню и задымил трубкой.

Он думал о многом: о нынешних своих заботах, и о прошедших днях холостяцкой жизни, и о ярко-зеленых, рассеявшихся неведомо где, по всей стране, за исключением тех двух, что, по несчастью, были обезглавлены, и четверых, которые умерли от пьянства. Его мысли обращались к медведям и кабанам, как вдруг, осушая чарку, он поднял глаза и заметил, в первый раз и с беспредельным изумлением, что он здесь не один.

Да, он был не один: по другую сторону очага сидело, скрестив руки, сморщенное отвратительное существо, с глубоко запавшими, налитыми кровью глазами и непомерно узким, землистого цвета лицом, на которое падали растрепанные, всклоченные пряди жестких черных волос. На нем было надето нечто вроде туники серовато-синего цвета, которая, как заметил барон, посмотрев на нее внимательно, была застегнута или украшена спереди ручками от гробов. Ноги его были обложены металлическими гробовыми табличками, словно заключены в латы, а на левом плече висел короткий темный плащ, казалось сшитый из остатков нагробного покрова. На барона он не обращал ни малейшего внимания и пристально смотрел в огонь.

— Эй! — сказал барон, топнув ногой, чтобы привлечь внимание.

— Эй! — отозвался незнакомец, переводя глаза на барона, но не поворачиваясь к нему ни лицом, ни туловищем. — В чем дело?

— В чем дело! — повторил барон, ничуть не устрашенный его глухим голосом и тусклыми глазами. — Об этом я должен вас спросить. Как вы сюда вошли?

— В дверь, — ответило привидение.

— Кто вы такой? — спросил барон.

— Человек, — ответило привидение.

— Я этому не верю, — говорит барон.

— Ну и не верьте, — говорит привидение.

— И не верю, — заявил барон.

Сначала привидение смотрело некоторое время на храброго барона из Грогзвига, а затем фамильярно сказало:

— Вижу, что вас не проведешь. Я не человек!

— Так что же вы такое? — спросил барон.

— Дух, — ответствовало привидение.

— Не очень-то вы на него похожи, — презрительно возразил барон.

— Я Дух Отчаяния и Самоубийства, — сказало привидение. — Теперь вы меня знаете.

С этими словами привидение повернулось к барону, как бы приготовляясь завести разговор; и, что весьма примечательно, оно, откинув свой плащ и обнаружив кол, которым было проткнуто его туловище, выдернуло его резким рывком и преспокойно положило на стол, словно тросточку.

— Ну, как? — сказало привидение, бросив взгляд на охотничий нож.Готовы вы для меня?

— Не совсем, — возразил барон. — Сначала я должен докурить эту трубку.

— Ну так поторапливайтесь, — сказало привидение.

— Вы как будто спешите? — заметил барон.

— Признаться, да, — ответило привидение. — Как раз теперь в Англии и во Франции идет нешуточная работа по моей части, и времени у меня в обрез.

— Вы пьете? — осведомился барон, прикоснувшись к бутылке чашечкой своей трубки.

— Девять раз из десяти и всегда помногу, — сухо ответило привидение.

— А в меру — никогда? — спросил барон.

— Никогда! — с содроганием ответило привидение. — Когда пьешь в меру, становится весело.

Барон бросил еще один взгляд на своего нового приятеля, который казался ему весьма странным субъектом, и пожелал узнать, принимает ли он активное участие в такого рода маленькой операции, какую замышлял сам барон.

— Нет, но я всегда присутствую, — уклончиво отозвалось привидение.

— Полагаю, для того, чтобы игру вели по всем правилам? — сказал барон.

— Вот именно! — ответило привидение, играя колом и рассматривая его острие. — И не угодно ли вам поторопиться, потому что, как мне известно, меня поджидает сейчас один молодой джентльмен, обремененный избытком денежных средств и досуга.

— Хочет покончить с собой, потому что у него слишком много денег! — вскричал барон, развеселившись. — Ха-ха! Вот здорово! (Впервые за много дней барон захохотал.)

— Послушайте, — с весьма испуганным видом взмолилось привидение, — вы этого больше не делайте!

— Почему? — осведомился барон.

— Потому что мне от этого очень плохо, — ответило привидение. — Вздыхайте сколько угодно, от этого мне хорошо.

При этих словах барон машинально вздохнул. Привидение, снова просияв, протянуло ему с самой обольстительной учтивостью охотничий нож.

— Идея не так уж плоха, — заметил барон, проводя пальцем по острию ножа, — человек убивает себя, потому что у него слишком много денег.

— Вздор! — с раздражением сказало привидение. — Это не лучше, чем если человек убивает себя, потому что у него слишком мало денег или совсем их нет.

Неумышленно ли подвел самого себя дух, или почитал решение барона окончательным, а стало быть, никакого значения не придавал тому, что он говорит, — мне неизвестно. Знаю только, что рука барона внезапно замерла в воздухе и он широко раскрыл глаза, словно его внезапно озарила новая мысль.

— Да, разумеется, — сказал фон Кельдветаут, — нет ничего, что нельзя было бы исправить.

— Кроме положения дел с пустыми сундуками! — вскричал дух.

— Да, но, быть может, они когда-нибудь снова наполнятся! — сказал барон.

— А сварливые жены? — огрызнулся дух.

— О, их можно утихомирить! — сказал барон.

— Тринадцать человек детей! — гаркнул дух.

— Не могут же все они сбиться с прямого пути, — сказал барон.

Дух явно терял терпение с бароном, вздумавшим вдруг защишать такую точку зрения, но он постарался обернуть все в шутку и заявил, что будет признателен, если тот перестанет зубоскалить.

— Но я не зубоскалю! Никогда еще я не был так далек от этого, — возразил барон.

— Что ж, рад это слышать, — с очень мрачным видом заявил дух, — ибо, отнюдь не фигурально, зубоскальство для меня смерть. Ну-ка, покиньте немедленно этот мрачный мир!

— Не знаю, — сказал барон, играя ножом. — Разумеется, мир этот мрачен, но вряд ли ваш намного лучше, ибо нельзя сказать, чтобы у вас был довольный вид. И это наводит меня на мысль: какие у меня в конце концов гарантии, что мне будет лучше, если я уйду из этого мира? — воскликнул он, вскочив. — Я об этом и не подумал.

— Кончайте скорее! — скрежеща зубами, крикнул дух. — Отстаньте! — сказал барон. — Больше я не буду размышлять о невзгодах, но встречу их лицом к лицу и постараюсь снова обратиться к свежему воздуху и медведям. А если это не подействует, я серьезно поговорю в баронессой и расправлюсь с фон Свилленхаузенами.

С этими словами барон упал в кресло и разразился таким громким и неудержимым хохотом, что в комнате все зазвенело.

• Предыдущая
• 22/226
• Следующая