Отвергнутая королева (СИ) - Вольная Мира - Страница 2

- Еще бы ты не был рад, - сарказм сдержать не удается. Я поднимаю плащ с пола, достаю из его складок кинжал. – Тогда не стоит тянуть. Сначала клятва, а потом ты проводишь меня к себе и займешься вопросом моего сопровождения. Я бы хотела поспать, - поясняю на недоуменный взгляд василиска, - перед тем, как отправляться.

Повелитель Шхассада кивает, гибко и легко поднимается на ноги и скользит в арку слева от трона, я поднимаюсь следом, смотрю в широкую обнаженную спину, вздыхаю с облегчением. Скоро… Скоро все закончится.

Пески Керимской пустыни всегда были безжалостны к путникам, но в этот раз складывалось ощущение, что злятся они именно на меня, на непутевую дочь, что посмела оставить эти земли на долгие пятнадцать лет и вернуться. За полтора сумана пути не было и пяти спокойных лучей: песчаные бури и нежить, раскаленное солнце и миражи, наведенные пустынными духами, ядовитые твари и призраки, непослушные и вялые от переизбытка солнца тени.

А на четвертую ночь я услышала вопли пирующих падалью крокотт. Они были далеко, судя по звуку, но я отдавала себе отчет в том, что через несколько ночей чудовища нас нагонят, они шли за отрядом: по нашим следам и запаху. И пусть сармисы под нами быстрые и юркие, но против стаи крокотт… почти бесполезны. И я видела, что стражи рядом понимают это и готовятся, становилось спокойнее, но ненамного.

Самые опасные хищники пустыни нагнали нас на шестую ночь. Всего три твари, но и этого количества хватило, чтобы я лишилась половины своего сопровождения и большей части запасов воды. Голодные, жестокие, сильные, они порвали пятерых в одно мгновение, просто выпотрошили, как кукол, пока эти пятеро позволяли нам уйти подальше. Когда все было кончено, двое крокотт бросились за убегающими сармисами, один остался пировать трупами василисков. А я сидела на своем ящере, смотрела с бархана, как острые длинные зубы вонзаются в еще теплое мясо, как кровь мгновенно исчезает в песке, делая его темнее, как блестит львиная грива в свете луны и острые когти передних длинных лап раздирают плоть. Казалось, что расползалась улыбка удовольствия на ощеренной морде гиены, и шелестел песок, и хрустели в ночной тишине ломающиеся кости.

Не особенно разговорчивые и до этого стражники стали еще внимательнее и еще молчаливее. Я против не была, скорее наоборот. Сердце Керимской пустыни не располагает к праздным беседам ни днем, ни ночью. Ее красота и безмятежность обманчивы и безжалостно опасны даже для слышащих пески.

Чем глубже мы продвигались, тем четче я понимала, что у Альяра было слишком мало времени, чтобы найти мне сопровождение. Моя ошибка. Очень скоро они сломаются. Возможно, не все.

Подозрения подтвердились на следующую ночь: сбежало двое из оставшейся пятерки. Не знаю, на что они рассчитывали – клятва, данная Альяру, высосет из них жизнь по капле к концу следующего сумана, и умирать они будут мучительно – но ловкость, с которой они улизнули, оценила: не скрипнула ни одна подпруга, не лязгнуло ни одно стремя, даже песок не шелестел. Я лежала на боку и смотрела, как поднимаются на ближайший бархан буро-желтые сармисы и их наездники. Вряд ли они доберутся до столицы Шхассада.

Когда на рассвете оставшиеся со мной василиски проснулись и поняли, что произошло, только сплюнули в ледяной песок.

Следующие два дня превратились в бесконечный, изматывающий бег наперегонки с идущей с запада песчаной бурей. А через два дня мы наконец-то добрались до оазиса, последнего на пути к черным пескам, а это значило, что дальше мне придется добираться одной. Мужчинам во владения ведьмы пустоши путь заказан.

И я оставила их в оазисе, ждать меня.

Оставшийся путь показался кошмаром, за три дня я пару раз умудрилась сбиться с курса из-за бури, потерять в черных песках своего сармиса и наткнуться на гнездо скорпионов. Тело зудело, глаза болели от песка, гудела голова. Я несколько раз думала о том, чтобы повернуть назад, казалось, что я никогда не доберусь до дома ведьмы, казалось, что пустыня поглотит меня так же, как песок поглощает черепа и кости. Вот только… слишком страшно возвращаться назад вот так, слишком больно. И я делала следующий шаг, а потом еще один. Бесконечное множество шагов.

Керимская пустыня пережевала меня и выплюнула у дома ведьмы без сил, в бреду, страдающую от жажды к концу третьего дня. Иссушенная земля под ногами, камни и скалы, и дом, будто вросший в землю и высокую узкую скалу за ним, кости животных вокруг, забивающий глаза и оставляющий на открытых участках кожи болезненные царапины черный песок – прекрасное место, отличный вид.

В дверь я стучала из последних сил, а когда она наконец открылась, рухнула внутрь, даже не ощутив боли, способная только смотреть на ведьму, впустившую меня.

- Ты опоздала, - недовольно качает ведьма головой, - ничья дочь.

- Буря, - каркаю в ответ, наблюдая за тем, как она наклоняется.

Когтистая тонкая рука хватает меня за капюшон, и демоница с удивительной силой вздергивает безвольное тело на ноги, помогает дойти до кровати.

Тонкая, молодая, с черными волосами и повязкой из обычного хлопка на глазах, ее кожа кажется пергаментной, а губы слишком красными, две пары длинных тонких переплетенных между собой рогов почти задевают потолок, темные вены просвечивают сквозь кожу.

- Пей, - она бросает мне на колени флягу с водой, сама садится за стол, - а потом говори.

Вода прохладная, сладкая, невероятно вкусная. Я останавливаюсь только тогда, когда внутри не остается ни капли, а в голове не начинает гудеть с новой силой. На коже выступает липкий, холодный пот: практически мгновенно из тела начинает выходить яд скорпионов.

- Я думала, ты знаешь, что привело меня к тебе, - говорю, растирая виски.

- Я знала, что ты придешь, - пожимает демоница плечами, - но и только.

Кажется, что ее слепота, эта повязка не мешают ей смотреть на меня, не мешают видеть.

Встать получается только со второй попытки, дойти до стола и залезть в пространственный мешок - с первой, а затем на стол перед ведьмой ложатся опалы. Десять штук размером с куриное яйцо.

- Помоги мне забыть.

- Забыть тебе? – демоница откидывает голову назад и начинает хохотать. Смех приятный, хоть и резкий, и я терпеливо жду, пока она отсмеется, снова растираю виски. – Ты шутишь?

- Нет, - качаю головой и почти падаю на стул напротив.

- Будет больно, - говорит ведьма.

- Плевать.

- Очень больно, ничья дочь.

- Мне все равно, - повторяю и снова лезу в пространственный мешок, достаю бумагу и стилус. – Дай мне несколько лучей, я не успела, - поясняю.

- Думаешь, что захочешь вспомнить?

- Уверена, - киваю. - Отдашь мне, когда все закончится.

- Отдам. Так что ты хочешь забыть? – спрашивает ведьма, когда я заканчиваю писать. Я поднимаю на нее взгляд, откладываю листок на край стола и начинаю говорить.

Слова причиняют боль.

Полгода спустя

Катарин Равен

- Что скажешь? – повернулся ко мне Альяр, когда за последним из прихлебателей закрылась дверь, и я наконец-то смогла выйти из небольшого кабинета за троном.

- Ты прав. Даррен врет тебе, - пожала плечами, щелкая пальцами. Дневная слетела со спинки кресла, снова стала тенью, а не взъерошенной вороной, и заняла положенное ей место.

- Конкретнее, пожалуйста, – нахмурился повелитель, отворачиваясь наконец-то от двери. Взгляд ничего хорошего не предвещал. Радовало, что не я причина гнева василиска.

- Да пожалуйста, - вздохнула, накидывая плащ. – Он ворует давно и так же давно врет. Мимо казны проходит примерно десять процентов: там не только сердце пустыни, там и контрабанда нрифта и серебра, есть пара подпольных кузен и ювелирных мастерских. Все с дальних рудников. А еще… - я нахмурилась, потому что этот момент не очень поняла.