Копья и пулеметы - Бушков Александр Александрович - Страница 1

© Бушков А.А., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

В этой книге, как и в предыдущей, я вновь не собираюсь соблюдать четкую хронологию, буду объединять в одну главу рассказы о событиях, длившихся порой десятилетиями. Тому есть веские причины. Прежде исторические события были, позвольте уж щегольнуть ученым словцом, дискретными. Выражаясь проще, являли собою этакий пунктир. Мятеж, через пару лет – финансовый кризис, еще через годик – очередная война, или казнь вышедшего из милости фаворита, или что-нибудь еще.

В XIX в. уже обстояло иначе. Иные общественные процессы растягивались на долгие годы. К примеру, прекращавшаяся редко и ненадолго борьба английских трудящихся за свои права (в том числе и избирательное) растянулась почти на сорок лет. Так что, по-моему, нет смысла дробить рассказ о ней на отдельные главки, лучше объединить в одну. Точно так же обстоит и со многими другими событиями, так что я порой буду совершать временны́е скачки́ в лучшем стиле героев фантастики, путешественников во времени. Надеюсь, читатель не будет в претензии.

Итак, стоял 1801 год – первый год нового столетия. В последние лет тридцать как-то незаметно возникло, широко распространилось и глубоко укоренилось мнение, что первый год всякого столетия – «нулевой». Наступление двадцать первого столетия с превеликой помпой праздновали по всему миру 1 января 2000 г. Хотя до двадцать первого столетия оставался еще ровно год. Люди как-то подзабыли об элементарной арифметике. Век – это сто лет. То есть 1, 2, 3… 98, 99, 100. Так что первый год нового столетия всегда и есть первый. Но это так, к слову.

Мы отправимся не в Англию, а в Россию – потому что случившиеся там в начале марта первого года столетия трагические события связаны как раз с той самой английской «незримой рукой», о которой говорил еще Робеспьер, – правда, так и не определив ее национальную принадлежность. В нашем случае это сделать гораздо проще…

К тому времени вот уже десять лет в Англии правила бал откровенная русофобия. Хотя… Я неточно выразился. «Фобия» подразумевает эмоции. Они и здесь, понятно, присутствовали в некоторой степени, но главную роль играл холодный политический расчет. Великая Британия всерьез опасалась растущего русского влияния – и того, что Россия (как впоследствии и оказалось) может продвинуться ближе к «жемчужине в короне» – Индии. Премьер-министр Англии Уильям Питт-младший в словах не стеснялся и говорил то, что думал, не за закрытыми дверями, а на публике.

«Высокомерие русского кабинета становится нестерпимым для европейцев. За падением Очакова видны цели русской политики на Босфоре: русские скоро выйдут к Нилу, чтобы занять Египет. Будем же помнить: ворота на Индию ими уже открыты».

Именно тогда зародился страх англичан за Индию, временами принимавший характер прямо-таки мании, который будет сохраняться все время существования Российской империи, да и с приходом Советской власти нисколько не ослабнет, скорее усилится.

Я уже упоминал об английском ультиматуме с требованием передать Очаков Турции и замышлявшимся англичанами морским походом на Балтику. Этот поход не был пустым прожектом: вполне серьезно снаряжалась эскадра почти в сотню вымпелов. А перед тем, как этот ультиматум отослать в Санкт-Петербург, англичане попытались подпрячь к нему и Пруссию, однако Берлин вежливо, но твердо участвовать в этом предприятии отказался: стояла весна 1791 г., угроза вторжений Наполеона была вполне реальна (она и последовала), и Россия виделась Пруссии не противником, а военным союзником в борьбе с французами (как впоследствии и произошло).

Вот только на войну требовалось согласие парламентского большинства… Питт гремел с высокой трибуны:

– Мы не только превратим Петербург в жалкие развалины, но сожжем и верфи Архангельска, наши эскадры настигнут русские корабли даже в укрытиях Севастополя! И пусть русские плавают потом на плотах, как первобытные дикари.

Все его громокипящее ораторское искусство пропало даром. Политические противники, либералы-виги, проект провалили, и большинства голосов он не получил. Либерализм тут был совершенно ни при чем: просто виги заглядывали в будущее гораздо дальше Питта и гораздо лучше просчитывали возможные варианты развития событий. Победы Англии над Наполеоном были делом будущего – а в тот период война шла для англичан довольно неудачно. Французский флот, еще не разбитый наголову под Трафальгаром (это произойдет только в 1805 г.), был пока силен, и существовала серьезная опасность, что Наполеон попытается высадиться в Англии. Вот те, кто просчитывал ходы на политической шахматной доске искуснее твердолобого Питта, и решили, что с Россией следует не воевать, а наоборот, использовать ее как союзника в войне с Наполеоном…

Начало марта 1801-го. На русском престоле – Павел Первый, человек с прямо-таки трагической посмертной судьбой, как и его отец Петр Третий, жертва очередной «черной легенды». С давних пор укоренилось мнение (в последнее время начавшееся понемногу меняться), что Павел был сумасшедшим на всю голову. Один из авторов употребил восхитительное определение: «полубезумный император». Это уже перебор, двадцать два, туз к одиннадцати. Человек либо безумен, либо нет. Говорить о ком-то «полубезумен» так же смешно и нелепо, как сказать о женщине «полубеременная».

Автор этого определения – не врач, а писатель. Однако версию о сумасшествии Павла поддерживали и иные психиатры, порой весьма именитые.

Только после некоторых реформ 1905 г. стало вообще возможно писать, что Павел (и его отец) были убиты. До этого в энциклопедиях употреблялись лишь уклончивые обороты: «скоропостижно умер», «погиб», «внезапная кончина». И вообще, писать о нем было примерно то же самое, что, скажем, в СССР при Брежневе издавать обширную биографию Троцкого.

После «оттепели» 1905 г. видный психиатр П. Ковалевский (к стыду моему, мой родственник, хорошо еще, что дальний-предальний, седьмая вода на киселе, нашему слесарю двоюродный забор) выпустил выдержавшую потом восемь изданий книгу о Павле, где бестрепетной рукой поставил диагноз: «дегенерат второй степени с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда преследования».

Правда, свою книгу выпустил и не менее видный психиатр профессор В.Ф. Чиж, державшийся противоположного мнения: «Павла нельзя считать маньяком», «не страдал душевной болезнью», «был психически здоровым человеком». Многозначительная деталь: Чиж, прежде чем написать свою книгу, много времени провел в архивах, изучая материалы о жизни и деятельности Павла. А Ковалевский главным образом ссылался на злые анекдоты вроде печальной истории о пехотном полке, якобы прямо с учений отправленном Павлом в Сибирь (вымысел чистой воды). Однако как-то так получилось, что версия Ковалевского стала не в пример более популярной…

И не только в России. Еще году в девяностом (вот было времечко), когда существовали целые магазины иностранной литературы, я купил книгу одного из виднейших чешских неврологов, профессора Ивана Лесны, название которой я лично перевел так: «О немощах могущих». Увлекательнейшее чтение о всевозможных душевных болезнях известных европейских монархов. Была там глава и о Павле Первом. Совершенно в стиле Ковалевского: «мегаломания», «явственные признаки невроза навязчивости», «параноидальные черты характера». Причем, как и Ковалевский, Лесны в виде аргументов приводит исключительно те самые злобные анекдоты, сплетни и вымыслы. А порой откровенно нелогичен. Одним из признаков душевной болезни Павла Лесны считал «постоянный страх Павла, что его постигнет судьба отца». Но страх-то этот оказался отнюдь не беспочвенным: Павел и в самом деле повторил судьбу отца, точно так же был убит заговорщиками! (К слову, когда через несколько лет вышел русский перевод книги Лесны, главы о Павле там почему-то не оказалось. Быть может, переводчик или редактор придерживались версии Чижа?)