Ты даешь мне крылья (СИ) - Красовская Марианна - Страница 9

В таком случае, я не соглядатай, верно? Для человека моего происхождения это низость.

Да брось! Ваши аристократы любую низость могут оправдать служением короне. Мы мол, золотари, верные слуги Ее величества, запачкались…

В глубине души Лекс был полностью согласен с одноглазым, но готов был поспорить, чтобы потянуть время. Уж чему-чему, а риторике его обучали более чем тщательно. Набрал полную грудь воздуха, огляделся по сторонам, открыл рот… и выдохнул с изумлением. Он внезапно увидел человека, которого вовсе не ожидал здесь увидеть. Да что там — вообще не ожидал увидеть. Никогда больше.

В первый момент Лекса охватила неуместная радость, во второй — он захотел скрыться с глаз его, провалиться сквозь землю, слиться с окружающим пейзажем, но было уже поздно. С губ само собой сорвалось имя: Тариэль! Обернулся, вздрогнув, одноглазый, обернулся и тот, из прошлого. И Лекс понял, что он ошибся. Это был не Тариэль, обожаемый наставник, едва ли не второй отец. Тот был красив, гладко выбрит, у него были роскошные черные кудри, от которых млели все девушки. Тариэль был франтом, человеком (человеком ли?) мягким и ласковым, он любил улыбаться и танцевать, был всегда безукоризненно вежлив и надушен.

Этот же был пиратом — ни малейшего сомнения — мужчиной хмурым и опасным, с мрачным желтыми глазами. Щеки его заросли колючей сизой щетиной, а волосы были перехвачены красным платком. Впрочем, роскошная и элегантная одежда ладно сидела на долговязой фигуре, явно сшитая у дорогого портного. Пираты бывают двух типов: одни любят роскошь и шик, другие носят драные лохмотья, не утруждая себя даже своевременным принятием ванны, хотя воды вокруг — океан. Тариэль был, как всегда, исключением. Презирая вычурность, отказываясь от блеска золота и драгоценных камней, он одевался просто и удобно — черная рубашка, мягкие замшевые штаны, заправленные в высокие сапоги. И сабля на боку его вовсе не казалась ненужным украшением.

И все же он обернулся на оклик.

Это был не Тариэль, вернее, больше не Тариэль. Это был пират Северный Ветер.

Прежде чем пират произнес его имя… его настоящее имя, ибо он тоже узнал его, Лекс театрально взмахнул своей широкополой шляпой с пером (шляпа всегда помогала ему в трудных ситуациях и была своего рода его визитной карточкой) и закричал:

— Простите меня, капитан! Я принял вас вовсе за другого человека, моего учителя танцев! Ну разве не забавно? Только не говорите никому, а то я навсегда потеряю уважение моряков! Отличная погода сегодня, солнце в зените, яблони в цвету! Я Лекс Эрханиус, думаю, вы меня ждете!

Капитан Северный Ветер кивнул в знак того, что понял скрытый смысл его тирады, и ответил:

— Да-да, яблок будет море! Значит, Эрханиус? Что ж, я полагаю, вы привезли мне послание от старого друга Корявого Ствола? Я жду вас уже третий день!

— На ваш остров ужасно сложно попасть! — весело тараторил Лекс, едва ли не подпрыгивая от нетерпения (конечно, он умел быть очень сдержанным, но сегодняшняя роль предписывала ему поведение веселого чудака, и он от души наслаждался ею). — Представляете, мне пришлось плыть на морской черепахе, потому что ни один капитан понятия не имеет, что это за остров. Кстати, капитан Морской чайки, что стоит справа от Бури, клялся, что слышать не слышал о Тайне! Я безумно рад, что он таки доплыл досюда. Кстати, капитан, я очень рад видеть вас в добром здравии! Признаться, во время нашей последней встречи вы выглядели очень неважно… Или я опять вас с кем-то путаю?

Разумеется, Лекс врал. Какая к черту черепаха? Нанял рыбачью лодку.

— Лекс, мальчик мой, — в тон ему отвечал Северный Ветер. — Да будет позволено мне вновь так называть вас, за столько лет многое переменилось, но отнюдь не ваша болтовня! Ваш язык подвешен так же ловко, как в детстве, но сдается мне, в танцах вы так и не преуспели!

— О! Вы ошибаетесь, капитан! Много лет я танцевал под дудку тетушек и старших сестер, с одной из которых моего знакомого, на которого Вы так похожи, связывала нежная дружба… Еще мне довелось танцевать на краю доски у одного любезного пирата, а однажды я едва не станцевал польку с веревкой! Я уже не говорю про некую костлявую даму, упорно пытавшуюся заманить меня на свою вечеринку два года назад. Но все же вы правы, к танцам я отношусь без восторга!

Капитан засмеялся, и Лекс облегченно выдохнул, стряхивая с кистей рук напряжение. Каким бы приятным человеком не был Ветер в прошлом, и какие бы отношения их не связывали, никто не мог знать, как поступит пират со свидетелем совсем иной своей жизни.

— Дорогой мой Лекс, в прошлом вы изволили даровать мне свою дружбу! Я надеюсь, годы не охладили наши сердца, и сочту за честь пригласить вас на корабль!

— С радостью принимаю ваше приглашение, капитан! И прошу вас в знак нашей прежней дружбы называть меня на «ты». Помнится, в прошлом вы один не стеснялись даже дать мне тумаков…

— Помнится, это было… великие боги… четырнадцать лет назад! Ты давно уже не мальчишка, Лекс, и давно не мой ученик…

— Поверьте мне, капитан, — неожиданно серьезно ответил Лекс, выйдя из образа и позволив себе на мгновенье стать настоящим. — То, чему вы меня обучили, в жизни мне дало гораздо больше, чем многие другие науки. Вы научили меня думать и задавать вопросы, благодаря чему я еще жив, так что я навеки ваш ученик хотя бы в этом.

Лекс не лукавил. Те пара лет (два года и четыре месяца, если быть точным), когда он обучался танцам под руководством надушенного хлыща, многому научил его. Воспитываемый женщинами, он был ленивым и избалованным мальчишкой. Для него было большим откровением узнать, что мир не вертится вокруг него, и что есть жизнь за пределами его дома. Тариэль начал свою учебу с того, что поколотил его за дерзость, а потом объяснил всю нелепость его обиды. Тоскующий по мужскому обществу мальчик просто влюбился в наставника, а тот был готов ответить на все его вопросы. Тариэль часто выводил ученика в город, показывая ему иную жизнь — нищету, убожество, болезни и голод. Он знакомил его с такими личностями, что его родня пришла бы в ужас. Грузчики, пьяницы, шлюхи, воры и ловцы этих воров, тайные агенты, бездомные дети, нищие, калеки — все дно столицы прошло через его юную душу, сделав его тем, кем он стал сейчас — Искателем правды и справедливости. Тариэль учил мальчика смотреть вглубь человека (много позже Лекс узнал, что, не понимая того, он учился сложнейшей магии — улавливать обрывки мыслей и чувств собеседника), угадывать его тайные желания и возможности.

Когда Тариэль был вынужден бежать (отнюдь не за то, чему он по-настоящему учил Лекса, а за роман с сестрой мальчика), Лекс горько плакал. Он узнал так много, что понял, как много он не знал. Единственного неравнодушного к нему человека отлучали от него. Эмму-Ли тоже отправили в дальнее поместье. Вскоре мальчик понял, что не в силах больше жить в пеленах душной женской заботы, где главной обязанностью его было шаркать ножкой перед гостями, и просто ушел. У него было достаточно знакомых, чтобы без следа растворится в ночном городе. У него было достаточно мужества, чтобы выжить. У него было достаточно ума, чтобы понимать, что однажды он вернется, поэтому Лекс хватался за любую работу и учился, учился…

Некоторое время он прожил на самом дне — и ничуть не жалел об этом. Почти сразу же он попал к Искателям справедливости — тайной организации наиболее просвещенных людей Империи, и был передаваем из рук в руки — и каждый готов был вложить в него частицу себя. И хотя он давно уже был самостоятельным Искателем, он по-прежнему жаждал знаний, тем более жадно, чем ближе была неминуемость его возвращения.

Искатели не были революционерами. Они не пытались изменить мир в целом. Они начинали с себя и со своих домов. Кто-то лечил, кто-то учил, кто-то кормил голодных и помогал убогим, кто-то изучал тайны окружающего мира. Впрочем, были и такие, кто не гнушался грязной работой — и частенько полицейские узнавали в очередном мертвеце развратителя девиц, известного убийцу или вора. А пару раз у убитых сенаторов оказывались такие тайные пристрастия, что у следователей волосы дыбом вставали. Волей случая Лекс принимал участие в одном из подобных расследований, и до сих пор, бывало, просыпался в холодном поту. У уважаемого головы немаленького города, доброго семьянина, всеми любимого щедрого прихожанина храмов в загородном доме обнаружился подвальчик, в котором томилась полдюжины умирающих девочек, старшей из которых едва исполнилось двенадцать, и еще два чана маринованных частей детских тел… И жена, и дети «доброго семьянина» знали о тайных пристрастиях главы семьи, но были запуганы и жили в непреходящем ужасе…