Цепи грешника (СИ) - Волков Александр Мелентьевич - Страница 25

— Кха, — Таламриэль кашлянул кровью. — Ты…. — он поднялся, прихрамывая на левую ногу. Правая опухла, и, похоже, ее сломало, как крылья. — Да ты знаешь, кто я такой?! — прохрипел он, и дышал хрипло, будто находился при смерти.

Занятно.

Так вот какой мощью мою трансформацию наделил единственный элемент циферблата? А что же будет, если собрать восемь? Я взмахнул крыльями, отбросив себя назад метров на двадцать. Мной двигало чистое любопытство. Что Таламриэль мог предпринять в таком состоянии? Он боялся меня до полусмерти, побледнел лицом, хотя всеми силами скрывал страх.

"Дурак, — подумал я. — Тебе впору просить о пощаде", но не говорил. Лишь смотрел, и ждал.

— Я не дам тебе уничтожить мою мечту! Ты на заберешь у меня власть! Все мое! Мое! — я позволил Таламриэлю сыграть длинную партию. Позволил выложиться на полную, и на секунду подумалось, что меня убьет заклинанием.

Передо мной выросла десятиметровая волна мутной воды, тяжелой, как сотни бетонных плит, но она оказалась нестрашной. Таламриэль слаб. И я осознал превосходство над ним. Силой мысли получилось извлечь из диска длинный "Ночной звон", и невидимая мощь грубо разорвала волну надвое, разбросав веера брызг. Волна шумно накрыла лес по обе стороны от меня, вырвала деревья с корнями, и понесла бревна к лагерю.

— Как ты это…. — Таламриеэль глаза от удивления расширил, и уронил флейту в грязь. Легкость, с которой я нейтрализовал водную магию, ввергла противника в состояние шока. Он свесил руки плетьми, глядя на меня, как на врата Мира Мертвых. Чернота космоса отразилась в глазах ангела, и на ее фоне был я, став последней ниточкой к жизни. — Пощади! — взмолился Таламриэль, рухнув на колени. — Я не знал, что ты вернешься, Мортус! Это мой брат все сделал! Я не виноват! Пожалуйста, пощади!

Мольбы мне были безразличны. Смерил Таламриэля взглядом, понимая, что он существовал тогда, когда не положено существовать. Стоило его прикончить, и позволить переродиться в Водопаде душ, но не очень хорошо, что я был Первозданной Смертью, обладавшей частью человеческой натуры. Мне решать, что такое грех для высших существ, и мне выбирать наказание.

— Твой грех — зависть и убийство. Ты не заслуживаешь существования в Круге вечности, ангел. Догматы вашего мира прощают ангелам отвратительные вещи, и пора бы тебе узнать, какова кара за грех на Земле, — приговор был вынесен мной равнодушно, как судьей, очерствленным многолетним судебным опытом. — Я предам тебя забвению, и полностью сотру из реальности.

— Н-нет, — ангел расширил глаза, и ресницы его намокли от слез. — Я не хочу в забвение! Это же против правил Первого Творения! Ты не можешь меня стереть!

"Остановись! — мой голос обратился ко мне. — Не надо так! Он ведь готов говорить, он готов меняться, у тебя есть сила, чтобы исправить его!"

Совесть это была, или осколки моей предыдущей личности — я не знал. Но мне определенно не нравилось, как Таламриэль обходился с узниками. Как публично раздевал женщин. Как убивал. Как позволял ангелам насиловать и убивать людей.

Он не заслуживал жалости.

— Твое последнее слово, — я остался глух к его мольбам.

— Прости! Именем Первого Творения умоляю, прости меня! Я исправлюсь, — Таламриэль пал ниц, накрыв крыльями землю. Вид у него был жалкий, ничтожный, и голос дрожал. Мне был понятен этот страх. Раньше он часто возникал у меня, когда я засыпал, и крепко сжимал одеяло рукой. От этого страха холодело в животе, и хотелось признаться близким в любви, попросить прощения у всех, кого обидел. Вдруг завтра не суждено проснуться? Вдруг я не успею сделать задуманное? Что будет за гранью жизни, когда разум ослепит бесконечной тьмой? Я боялся потерять самосознание. Боялся перестать видеть и слышать. Боялся перестать жить. Ответ на вопрос о загробной жизни знал каждый житель Антерры, и Таламриэль понимал, что его ждало, но я поставил на его знаниях крест. Я грозился подвергнуть его тому, чего сам когда-то до одури боялся — забвению. — Я исправлюсь! Я буду делать добро!

— Ты мог творить добро, — заметил я. — У тебя был выбор. И ты осознанно решил сеять смерть и хаос. А знаешь, — внезапно в голову пришла интересная идея. — Беги к брату. Беги к Алланделу, и скажи, что я иду за ним. Что Всегубитель идет за всеми вами. И что я даю вам возможность исправиться, вывести ангелов из захваченных городов, и вернуться на Небо. Если вы освободите людей, уберетесь из Антерры — я оставлю вам жизни, и позволю попасть в Водопад душ, как того требует замысел Первого Творения. И еще, отдай мне свой медальон. Отдай перо.

— Да! Да, милейший! — вскинулся Таламриэль, трепетно глядя на меня воодушевленным взглядом. Он сорвал с шеи перо, и бросил его мне под ноги. — Спасибо, всемогущий! Спасибо! — он кланялся и кланялся.

Волоча за собой сломанные крылья, Таламриэль уковылял в лес, едва переставляя ноги.

Не из жалости. Из корыстного интереса. Пусть братья увидят, что я с ним сделал, и пусть нервничают.

Кругом журчала вода, в ветвях шелестел ветер, и я остался наедине с собой. Челюсть пса растворилась, диск исчез, и меня охватила такая слабость, что я чуть не рухнул лицом в грязь.

Ошарашенно огляделся, будто очнувшись от страшного сна, и на лбу проступил холодный пот.

Твою-то мать. Это что, я всё сделал? "Это мы сделали, — ответил голос. Голос чужого разума. Я бы так не действовал. Я бы не пугал ангела до полусмерти. Я бы не ломал ему крылья и не издевался бы над ним. Я бы не действовал как мафиози. — И у нас с тобой еще много работы. Если хочешь вернуться к дочери — нужно найти еще шесть осколков циферблата".

— Кто ты такой? — спросил я, но в ответ услышал лишь грохот грома вдалеке.

"Я — это наиболее смелая часть твоей личности. Не нужно проводить между нами черту, — ответил голос. — Не усложняй себе жизнь. С моей помощью ты сможешь действовать более эффективно".

Отлично.

У меня поехала крыша. Видимо, раздвоение личности и заселение в чужое тело идут бок о бок. Кто со мной говорил? Может тот, кого Таламриэль назвал Мортусом? А может личность мальчика, тело которого я непреднамеренно занял?

Оставалось только гадать.

Но голос точно не мой. Конечно, мне приходилось болтать с самим собой иногда, или ворчать, не от безумия. Просто эмоции требовали словесного выхода, что у каждого случалось. В недрах мозга поселился другой разум? Перо Таламриэля я повесил на шею, и оно блеснуло на груди в лучах солнца, что поднималось над горизонтом, показавшись между стволами деревьев.

Барабан нести не было сил, но пришлось. Дорогу к лагерю удалось найти по борозде. Длинна борозды пугала. Страшно подумать, насколько прочным нужно быть ангельскому телу, чтобы выдержать подобную нагрузку. Если так вспахать землю человеком, то его в порошок сотрет.

На путь ушло не более получаса. Из-за усталости ноги с трудом получалось переставлять, да и ходить босым по лесу — удовольствие сомнительное. Стопы пульсировали болью. Ощущения после пробуждения силы Первозданной Смерти напоминали похмелье, только хуже, а самое страшное — опохмелиться было нечем. Голова раскалывалась, рот от сухости казался пустыней, загаженной противными кошками.

Лагерь изменился до неузнаваемости. От забора почти ничего не осталось. Разваленные бараки опирались друг на друга, будто уставшие старики, а кругом валялись деревянные обломки да разломанные оконные рамы. От некоторых строений к небу поднимались облака белого дыма. Когда стало посветлее, и солнце поднялось чуть выше, свет упал на размытые водой магии дороги. Ни одного следа лап или стоп.

В переулках уныло шумел ветер, в дальней части лагеря редко подвывали грешники, но ни человеческих, ни ангельских криков я не слышал. Битва давно кончилась. Кто победил?

Где Маша и Уильям?

Я не переставал о них думать. Выжила ли Маша? Выжил ли Уильям? Уберегли ли они друг друга? А если Маша умерла, то что тогда? Сердце заколотилось быстрее. Думать об этом не хотелось. Из головы не выходило данное Маше обещание — защитить и вытащить любой ценой. Если она умерла — ее родители, да и я теперь, остаток жизни проведем в печали. И вина в этом только моя. Гнусная тишина. Хотелось услышать голос Маши, и заглянуть в ее голубые глаза.