Цепи грешника (СИ) - Волков Александр Мелентьевич - Страница 23

Я остановился, встретившись взглядом с лидером группы, убившей ангела. Лицо лидера было как у маргинала. По щекам, покрытым тюремными татуировками, стекали капельки пота, и взгляд лидера был бесчеловечен. Почему они так дрались? Почему не убили ангела быстро, а умышленно заставили его страдать? Разве не против этого люди должны бороться? Не против жестокости, с которой воевали ангелы? Зачем им уподобляться? Это показалось мне ужасным. Мой план сделал ангелов значительно слабее, дав людям серьезное численное преимущество, но я не догадывался, что человек ответит ангелу жестокостью, от которой страдал. Война коснулась меня впервые, и, честно сказать, она мне не понравилась.

Война — это страшно, но зачем уподобляться врагу, против гнета которого борешься?

До самой центральной площади я старался не смотреть по сторонам. Нельзя было задумываться над каждой расправой, что постоянно разворачивались вокруг. Мысли мешали действовать.

Забавно. Смерть, которая не любит смерть. Как бы мне хотелось, чтобы никто не умирал больше. Не так, по крайней мере, не с такой жестокостью.

Авалон бесновался в клетке, пытаясь вырваться и добраться хоть до кого-нибудь — настолько его заморили голодом. Здания перед площадью пылали. Люди, охваченные пламенем, бросались в окна, и резали руки об стекла, которыми скалились оконные рамы. По земле ползли умиравшие ангелы, волоча на спине обгоревшие крылья, а от болезненных криков, заполнивших воздух, мне леденило душу. Гадко. Бой выглядел гадко, но я не хотел об этом думать. "Надо поскорее убраться" — подумал я.

Я, все же, музыкант, а не кровожадный наемник. Война не доставляла мне удовольствия. Я привык радовать людей, а не отсекать головы и отнимать жизни.

У главных ворот завязался бой. Контрабасисты смертоносными мелодиями швыряли в узников "Огненные шары", и узники вспыхивали, как тополиный пух от огня зажигалки. Узники бросали инструменты и падали в лужи, пытаясь себя затушить, а те, кому повезло, сразу умирали от взрыва огненного шара. Прямым попаданием огненный шар убивал, а вот те, кто оказывался в зоне поражения языков пламени — загорались. Большую часть узников, попавших под обстрел, ударными волнами бросало на землю в изувеченном и обожжённом виде.

Узника отбросило взрывом мне под ноги, и я рефлекторно отпрыгнул назад. Черная от огня одежда на его теле прилипла к коже, а где-то и вовсе переплавилась с нею, превратившись в страшную смесь обугленной плоти и ткани. Хорошо, что он успел умереть от взрыва. Иначе ему пришлось бы корчиться от боли в сырой земле до смерти из-за болевого шока.

Красивый мир меча и магии — об этом я читал в книгах про попаданцев, в которых сейчас мечстал оказаться. Больно кровавой оказалась разница. Где грудастые эльфийки, что обещают раздвинуть ноги за помощь? Где благородные рыцари? Где волшебство, что сеет добро, и магия, что убивает быстро и безболезненно? Не в Антерре. Антерра — это война в полный рост, и заклинания, от которых больно.

Не менее страшно контрабасисты разили врагов магией льда. Группа узников в панике бросилась к воротам, опасаясь попасть под заклинания, но прозвучала мелодия контрабасиста, и узников изрешетило шквалом из ледяных шипов, будто выстрелом дробовика в упор. Спины узников взорвались кровавыми брызгами. Шипы разорвали одежду, плоть, вздернули фонтанчики грязи, и впились в стылую землю, промерзшую чуть ли не до земного ядра. Узники лежали, ворочались, пытаясь не выронить вываливавшиеся кишки, и стонали от боли. Лица узников изображали мучение, ужас, а по щекам градом текли слезы.

Казалось, с каждой минутой путешествия я глубже погружался в преисподнюю.

Люди из моей группы разбежались по укрытиям, понимая, что лобовая атака — самоубийство. Пока контрабасисты крыли центральную площадь плотным огнем — к воротам не прорваться.

Контрабасисты заметили меня и Машу, и сразу же мазнули смычками по струнам. Благо, холод появлялся прежде, чем заклинание льда проявляло себя в материальной форме. В последний момент мне удалось схватить Машу за руку, и утащить ее за угол горевшего барака. Плотное скопление ледяных шипов пушечным ядром просвистело в том месте, где мы с Машей стояли пару секунд назад. Морозный ветер пронесся по грязи следом за шипами, и грязь покрылась инеем, замерзнув вместе с кровавыми лужами.

Я выдохнул облачко пара, и увидел, что Уильям прижался к стене соседнего барака, у самого угла. Стоило Уильяму попытаться высунуть голову, как угол тут же обстреливали ледяными шипами, и шипы со свистом и грохотом выбивали из дерева щепки, оставляя крупные сколы.

— Андрюша…. — громким шепотом сказала Маша, тревожно дернув меня за робу. — Андрюша, у меня кровь….

— Что? — я испугался, растерянно уставившись на Машу, и не сразу заметил, что на ее предплечье кровоточила глубокая рана размером с большой палец, окаймленная инеем. Ледяной шип прошел по касательной траектории. — Черт!

Смелой Маша была до первой крови. Своей. Одно дело бросаться в бой, когда никогда не получал сдачи — другое дело продолжать драться, когда врагу удавалось тебя достать. Ресницы Маши намокли от слез, она прерывисто дышала и всхлипывала. Даже раны на руке было достаточно, чтобы умереть от кровопотери, и Маша это понимала.

Так.

Теряться нельзя.

Одно время, до музыкальной карьеры, я работал в охране, и чтобы получить удостоверение — заучил правила оказания первой помощи наизусть. Можно было заплатить за сдачу экзамена без проблем, но я решил поступить иначе. Сдать честно. И это могло спасти Маше жизнь.

Кровь темно-красного цвета вытекала из раны слабой, не пульсирующей струйкой, кровотечение венозное, и вероятность повреждения глубоких вен мала, но предположить ее требовалось обязательно. Ни стерильных салфеток, ни перекиси водорода у меня при себе не было, и выбора не осталось.

Я бросил барабан на землю, разорвал свою робу на несколько лоскутов (благо, ткань дешевая и хрупкая), пока контрабасисты обстреливали бараки и площадь ледяными шипами. Щепки летели отовсюду и сыпались мне на голову, ледяные шипы пронзительно свистели в воздухе, и в такой обстановке я должен был обо всем забыть, четко следуя алгоритму наложения жгута.

Только так у Маши будут шансы на выживание.

Из-за грязной ткани робы рана могла загнить, и гангрена являлась неизбежной платой за возможность не умереть от кровотечения. Из двух зол пришлось выбрать меньшее.

Первое — перевязать место ранения, чтобы не дать воздуху попасть в кровеносную систему. Воздушная эмболия штука смертельная. Когда я перевязал рану, потребовался жгут. Я связал узлом два конца лоскута ткани, сформировав круг, и вырвал из дома осколок доски размером с карандаш. Продел в круг из ткани руку Маши, предварительно перевязав место наложения еще одним куском робы, чтобы не повредить мягкие покровы кожи. Потом продел кусок доски в тряпичный круг, и стал закручивать ткань, пока жгут не затянул место ниже раны.

По венам кровь шла от конечностей к сердцу, а по артериям от сердцу к конечностям, потому при венозном кровотечении вязать необходимо ниже раны.

— Все хорошо будет, — приговаривал я, определяя плотность зажатия жгута. Главное не пережать, и не недожать тоже. Кровотечение прекратилось. Я пальцами прощупал лучевую артерию на руке Маши — пульсация сохранилась, а значит, жгут наложен правильно. — Не волнуйся. Все будет в порядке…. Держи щепку. Вот в таком положении. Не отпускай. Старайся не шевелить рукой.

Маша была шокирована. Лицо ее побледнело, она вся вспотела, и я не понимал, то ли от кровопотери шок наступил, то ли Маша сильно боялась умереть.

— Уильям! — крикнул я. — Сюда!

Я не заметил, как обстрел прекратился. Уильям рванул ко мне, и как только оказался рядом, я схватил его за плечо и заглянул ему в глаза.

— Приглядывай за ней, хорошо? — попросил я. — Головой отвечаешь. Очень прошу, не дай ей умереть. Смотри, — я показал на жгут, — чтобы кровотечение не началось. Если повязка начнет краснеть, то сильнее зажми жгут. Уведи Машу в безопасное место. Ты хорошо знаешь лагерь. Встретимся за воротами, когда все закончится. Если получится — найди целителя.