Впечатляющий пик (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 23

Стеша выздоровела, снова начала носиться по дому, переворачивая все вверх дном. Приходится постоянно убирать игрушки, чтобы хозяин дома не выгнал нас обеих. С того дня, как Глеб Дмитриевич спас меня от Егора, я больше не убегаю из кухни. Мне очень стыдно, но я не могу с этим справиться. Чувствую себя воровкой, как правильно назвала меня Жанна, но отказать себе в удовольствии находиться с ним в одной комнате мне чертовски сложно. Я ничего не делаю, правда, не предпринимаю никаких попыток сблизиться, однако чувствую себя иначе.

Неосознанно поддаюсь возникшему влечению, сердце бьется быстрее, пускаясь в галоп, каждый раз, когда наши взгляды встречаются. Его темные глаза не оставляют выбора. Мужчина, настоящий, такой, что пешком на край света не страшно. Я борюсь с собой, как могу, стараюсь, но его сила, смелость, забота обо мне, очередное спасение, все это манит, как магнитом.

Теперь он смеется чаще, и когда Стеша устраивает очередную шалость, усаживает ее на колени, забавно отчитывая, а не громко ругая, как прежде. Не знаю, как мне исправить то, что натворила, влипла, хочу, но не могу не любоваться им. Улыбаюсь в ответ, а когда он пристально смотрит, чересчур долго и горячо, забываю, как дышать. Мне нравится его запах, завораживает голос. Иногда я слышу, как он сурово командует своими ребятами и ловлю себя на мысли, что дурею от того, насколько он властный. А потом вспоминаю про Жанну и отворачиваюсь, глубоко вздыхая. Не могу теперь даже представлять их вместе. Ревную, хотя не имею на это ни малейшего права.

К нам снова вернулись дети. Мы шумно играем, разнося дом, а Глеб Дмитриевич, как и прежде спасает людей. Все вернулось на круги своя. Взрывы, лавины и сорвавшиеся с гор неудачники. Мне нравится подслушивать разговоры о происшествиях, но я не смею об этом спрашивать. Хотела бы, чтобы он рассказывал об этом сам, делился тем, что произошло днем, но он никогда этого не делает. Смотрит на меня сосредоточенно, долго и проникновенно, как будто я в чем-то виновата, а потом просто выходит из комнаты. К нам часто заглядывает Павел, его глаза другие, они наглые и совсем не оставляют места для фантазии. А вот собака замечательная, ласковая и дружелюбная.

Сегодня дети особенно активны, облепили меня со всех сторон. Мы рисовали пальчиковыми красками и перемазались с ног до головы. Смотрю на пол и понимаю, что идея была не самой удачной. Глеб Дмитриевич пришел раньше, надеюсь, что ничего плохого не случилось. Я все время волнуюсь за него. Останавливаясь в коридоре, он смотрит на все это безумие и вздыхает. На голове нет привычного хвостика, волосы рассыпались, лохматыми прядями повиснув вокруг лица, он убирает их за уши, его взгляд сосредоточен, вернулась суровая морщина на лбу. Он зовет меня на кухню, я прикрываю дверь в зал. Словно завороженная иду на огонь его глаз, на окнах опущены жалюзи, в комнате царит полумрак.

Останавливаюсь у стены, надеясь на ее опору, в привычном уже растянутом спортивном костюме, с собранными на затылке волосами, жду, что он скажет, но Глеб Дмитриевич почему-то молчит. Вчера мы втроем допоздна маялись какой-то дурью, в конечном итоге никто не выспался. Надо заканчивать, Стеша должна ложиться вовремя, да и хозяину дома необходимо много сил. По идее сейчас он должен сказать, как ему надоел это детский сад в собственном доме, но он щурится, разглядывая мое лицо, начинает говорить, но я его перебиваю:

- Я понимаю! Это не дело. Нужно какое-то помещение, - я прячу руки за спину, подталкивая себя в поясницу, выгибаясь, - побольше, ваш зал, он недостаточно большой.

-  У вас краска, - выдыхает Глеб Дмитриевич, приподымает руку, но тут же опускает, - желтая на щеке. Я, - он снова хмурится, и снова тяжело вздыхает, -я пробежал сейчас черт знает сколько километров, Полина, но мне уже ничего не помогает...

Он какой-то странный, взгляд затуманенный, одуревший, Глеб Дмитриевич не злится. Это что-то другое. Мне не по себе, не знаю почему становится жарко, душно, волнительно. Слышу детский смех за дверью, взрослые голоса, что видимо уже пришли за детьми, а Глеб Дмитриевич не сводит с меня глаз, смотрит в упор. Темные глаза, становятся еще чернее. Я пытаюсь оттереть щеку, но, видимо, тру что-то не то. Не могу не смотреть на него в ответ. Потрясающий, сильный, смелый... и чужой.

Хозяин дома ставит чашку на стол, я даже не заметила, что он держал ее в руках.  Делает широкий шаг ко мне, решаясь на что-то, большим пальцем руки касается моей щеки, не переставая гипнотизировать взглядом. От этого простого, обыденного прикосновения, я беспомощно хватаю ртом воздух, задыхаюсь, меня вдруг уносит горячей волной. Откидываю голову, затылок ударяется о стену, комната кружится перед глазами. Спасатель опускает руку, больше не трогает, но нависает надо мной, совсем близко, приближается, я чувствую его дыхание на своем лице, еще чуть-чуть и он дотронется.

- Полина, больше не могу терпеть, я хочу вас постоянно, - вижу его пересохшие губы, они рядом, его темную родинку на правой щеке.

По телу прокатывает дрожь, бегут толпы мурашек, в животе кружится рой обезумевших бабочек. Он сказал правду, не сладкое и обманчивое: «я схожу с ума», «моя богиня», «самая потрясающая женщина на планете». А правду, что испытывает сильное сексуальное влечение. Это очень на него похоже. Его желание перетекает в меня мощным потоком, сбивает с ног, кажется, я ощущаю его физически, хотя Глеб Дмитриевич ко мне не прикасается, просто стоит непозволительно близко. Я закрываю глаза, ждала этого, боялась, гнала, но ждала и сейчас мне так хорошо, так приятно от его слов, тело наполняется сладким томлением.

- Полина, пожалуйста, скажите, что-нибудь.

Глеб Дмитриевич ждет моего разрешения, еще несколько сантиметров и его губы накроют мои, он прижмет меня к стене. Я это вижу, а самое удивительное, что я ощущаю почти то же самое. Этот сильный, смелый, потрясающий мужчина возбуждает меня. Мое тело реагирует, сдаваясь без боя.

Он хочет меня, а я хочу его. Но не могу. Больше не буду играть на чужом поле. Только не после того, как чуть не отбила мужа у беременной жены. Я знаю, что он просит сказать, но говорю то, что действительно правильно:

- Жанна, - выдавливаю охрипшим от возбуждения голосом, с трудом выскальзывая из-под его руки над моей головой.

Его взгляд затуманен страстью, он не понимает меня. Судя по всему, признать свое желание для него было нелегко, он просто не сдержался. Темпераментный, горячий, но правильный. Теперь будет винить себя за свою слабость.

- Это неважно, - хрипит Глеб Дмитриевич, -  давно неважно, стой...

Не важно, что у него есть Жанна? Ну, конечно, как же иначе. Мы это мы, а официальное – это официальное. Чего боятся то? Знает, что все равно уеду, ничего не расскажу его девушке. Не осмелюсь. Осталось не так много дней, и Жанна ничего не узнает. Это как курортный роман, быстро, сладко, получили удовольствие и разбежались.

- Полина, мы тут кое-что придумали, - врываются на кухню сразу несколько родителей, перебивая друг друга.

Глеб Дмитриевич моргает, сжимая руки в кулаки.

- К вечеру я съеду, - встречаюсь с черными глазами, мои губы тоже пересохли, прикусываю нижнюю, в глотку словно насыпали песка.

Поворачиваю в зал, но ноги не идут, они мягкие, будто вылеплены из ваты, а колени подгибаются.

Полина не покинула горы, она просто съехала от меня, перебравшись в дом на окраине, который теперь у нас зовется детским садом. Когда родители ввались в кухню, почти сразу за мной пришел Пашка, объявив о том, что у нас очередное ЧП, а я задолбал не брать телефон и не слушать рацию.

Для признания в своих желаниях я выбрал самый идиотский момент из всех возможных. Мне стоило дождаться вечера, уложить Стешу спать и, оставшись наедине, попытаться соблазнить ее. Не привык, никогда этим не занимался. С другими было проще, шли в руки сами, а с Полиной стоило попробовать. Решил по-настоящему, совершил глупость, но я уже перестал себя контролировать, опасаясь, что поступлю точно так же, как Егор. Полина больше не боялась меня, смотрела по-другому, улыбалась так, что я по часу проводил в душе, избавляясь от томительной тяги возбуждения, что по капле разрушало мое тело.