Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - Магнусгофская Елизавета Августовна - Страница 16

«Матушка» говорила об этом со слезами на глазах, доктор тоже находил этот случай возмутительным. Но и тут «матушка» нечаянно бросила яблоко раздора: она утверждала, что святотатство не пройдет безнаказанным и что каждый из кощунствовавших злоумышленников получит свое… Доктор отрицал всякое возмездие.

— Анна Михайловна, — говорил он, — ведь осквернение церквей стало за время войны обычным, хотя и очень печальным, явлением. В этих кощунствах, как вы их называете, принимают участие десятки, сотни людей. Неужели вы думаете, что каждая отдельная единица из этой массы поплатится за свой поступок?

— Да, уверена. Бог поруган не бывает… Только иногда наказание следует сразу, а иногда Бог терпит — ждет раскаяния грешника…

— Сентенция из душеспасительной книги, — сказал доктор.

— Но согласитесь, доктор, что бывают странные случаи, которые нельзя объяснить простым совпадением, — сказала новая сестра, приехавшая только три дня назад, — я сама испытала…

— А ну, расскажите, — сказал доктор, усаживаясь уютнее на диван.

— Это было совсем недавно, — начала, немного смущаясь, сестра, — я работала тогда в 201 госпитале. Жили в общежитии — просторной комнате с выбеленными стенами и электричеством. Нас было три: сестры Розен, Круминь и я. С Круминь, латышкой по национальности, мы были очень дружны. Розен была нам обеим несимпатична. Особенно неприятной стала она с тех пор, как вышла замуж…

Из палаты нашей была дверь в церковь, постоянно, впрочем, запертая — вход был с лестницы. Церковь была убогая: просторная белая комната с малочисленными иконами и походным иконостасом. У нас служили там каждую субботу и воскресенье. Я очень любила эти службы. Бывало, уйдут вечером сестры, я стану на колени за дверью — и молюсь. И одна я в комнате, никто не мешает, и каждое слово службы слышно… так хорошо.

Летом дали мне двухнедельный отпуск, но я вернулась днем раньше. Сестер не было дома. В комнате было неприбрано, неуютно, сыро. На дворе третий день шел дождь.

Была суббота. Но летом в церкви не служили. Мне захотелось все-таки войти в церковь, помолиться в вечернем сумраке, так располагающем к молитве.

Открыла дверь — и ахнула: мерзость запустения, пыль, паутина, и, в довершение всего — от иконостаса к западной стене протянута веревка, а на ней развешано белье. Обидно стало до слез.

Я дернула с сердцем за веревку, она оборвалась, и дамское белье полетело на пол… Я подобрала его и выбросила в нашу палату. Потом взяла полотенце и стала вытирать пыль… За этим занятием и застала меня сестра Круминь.

— Это вы устроили сюрприз Розен? — улыбнулась она и серьезно прибавила: — Вы знаете, я лютеранка, но меня коробило, что она превратила церковь вашу в какой-то склад. Она держала там всю грязную посуду, если ей лень было мыть после обеда, а в алтаре — свои припасы. Там, говорит, холодно, не портятся…

Представьте себе, Розен сочла себя оскорбленной, и целую неделю не говорила со мной… Мне это было неприятно: ну как жить в одной комнате с человеком, который на тебя дуется? Круминь скоро уехала и мы остались вдвоем. Общество Розен было мне несимпатично, особенно, когда приезжал к ней муж, что случалось раза два в неделю. Когда в комнату вваливался этот краснолицый бородатый мужчина, Розен сходила с ума. Начинала бегать, выпрашивала посуду, варила и жарила часа два. Кормила мужа до отвала, поминутно прикладываясь к его лоснящейся лысине. После еды они или уходили в кинематограф или он разваливался отдыхать на ее постели, а она ходила на цыпочках, гневно смотря на каждого, кто осмелился произнести громкое слово…

Мне была противна эта пара: его грубая, самодовольная манера обращаться с женой — и ее рабское поклонение…

Доктор Розен был невероятно груб; при старом строе не брезгал кулачной расправой, да и после революции не считал нужным скрывать проявления своего темперамента.

Однажды, в свободный вечер, я засиделась у знакомых до двенадцати. Подойдя к лазарету, удивилась, увидев в окне свет: Розен обычно ложилась в девять, а то и в восемь…

Сестра сидела на кровати с каким-то испуганным лицом и, видимо, ждала меня.

— В чем дело?

— Я испугалась чего-то во сне…

Я ясно видела, что Розен врет, но не стала расспрашивать. Мы сказали друг другу несколько незначительных фраз. Мое присутствие, видимо, успокоило ее. Я стала раздеваться. Кто-то тихо постучал в дверь.

— Кто это может быть так поздно? Неужели ваш муж?

Я накинула платок, чтобы пойти к двери, потому что Розен уже лежала.

Широко распахнула дверь, потому что на мое «войдите» не отозвался никто. За дверью был ярко освещенный пустой коридор.

«Почудилось», — решила я и легла.

Стук повторился.

— Ну, что такое? — сказала я и вдруг уловила взгляд Розен, направленный на церковную дверь. Теперь и мне почудилось, что стучали именно оттуда. Я живо представила себе, что там, за дверью — пустая темная комната, запертая со всех сторон, где нет никого и быть не может… И, сознаюсь, мне стало жутко…

Мы долго еще сидели в постелях и косились в ожидании на дверь. Но стука больше не было…

Утром ночные страхи показались нам смешными. Я отперла дверь в церковь, дошла до другой двери, пощупала ее замок, и вернувшись, заперла нашу, повернув два раза ключ. И оставила его невынутым. Мало того: мы придвинули к двери стол. Усталые от прошлой бессонной ночи, мы легли рано и я сразу же заснула. Проснулась я от страшного крика. Сердце мое, как у всех, внезапно разбуженных, очень забилось, в глазах запрыгали искры. Прошло минуты две, прежде чем я пришла в себя. Я видела только что-то белое на полу. Я зажгла свет. На полу, недалеко от моей постели, лежала в глубоком обмороке Розен.

— Я долго не могла заснуть, — рассказывала она, когда я привела ее в себя, — и все думала о вчерашнем вечере. И снова услышала стук. Я хотела разбудить вас — жутко было — звала, но вы спали так крепко. Тогда я встала, чтобы подойти к вам и разбудить… И вдруг вижу: дверь в церковь открыта. Ведь двери белые, как и стены, а там было черное пятно. И на фоне черного пятна появилась какая-то светлая фигура — словно отец Роман… Больше я не помню ничего…

Не показывая виду Розен, что мне тоже очень жутко, я предложила ей открыть дверь в церковь и посмотреть, что там такое. Дотронулась до двери — она не была заперта. А ведь я заперла ее сама сегодня утром, да еще два раза повернула ключ в замке! У меня хватило даже смелости протянуть руку в черную темноту, и, нащупав там выключатель, осветить церковь. Она была пуста, и на пыльном полу никаких следов не было…

— Ну вот, видите… Все игра ваших нервов. Вы в последнее время вообще чем то расстроены, нервничаете…

— Я беременна, — сказала тихо Розен.

— Ну, вот видите… Так вам тем более вредно волноваться… Возьмите себя в руки… А то я пожалуюсь доктору, вашему мужу, — пошутила я.

— Но стук?

— Может быть, проезжает мимо автомобиль, мотоциклет — вот и трясется дверь… Очень просто.

Прошло дня два. Стука мы больше не слыхали. Я начинала забывать обо всей этой истории, тем более, что работы было очень много. Привезли новую партию раненых. Фронт подвинулся близко к нам… Ожидали со дня на день эвакуации лазарета. Муж Розен не показывался — видимо, и он был очень занят.

Доктор приехал только в воскресенье, и, видимо, неожиданно для жены. Она сразу повеселела. Началась обычная стряпня и возня. Уселись к столу. Запах жареного гуся щекотал мне нос. Я села с работой в сторонке. Доктор только что с противным плотоядным выражением положил себе в тарелку целую гору кусков, когда Розен быстро обернулась в сторону церкви и прислушалась. Я тоже слышала там ясно тяжелые шаги. Доктор заметил наши взгляды и сказал:

— Это убирают иконы. Вы же знаете, что получен приказ свертываться.

Ну, конечно, как мы об этом забыли…

За дверьми шумели и галдели солдаты, недовольные тем, что их заставили работать в воскресенье.