ВШ 3 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 55

Ночью звёзды вдаль плывут по синим рекам,

Утром звёзды гаснут без следа.

Только песня остаётся с человеком,

Песня — верный друг твой навсегда.

На сцене один за другим появлялись артисты, которые хлопали вместе с залом и пели:

Через годы, через расстоянья,

На любой дороге, в стороне любой,

Песне ты не скажешь до свиданья,

Песня не прощается с тобой.

Вот и Пугачёва с Добрыниным, тоже хлопают и поют. Поймал себя на мысли, что жду, когда она посмотрит на меня и одарит предназначенной только мне улыбкой. Тьфу, какой же я… А сам тем временем тоже бью в ладоши и подпеваю залу и артистам про песню, которая не прощается с тобой.

Песня закончилась, на авансцену вышли ведущие вечера Александр Масляков и Светлана Жильцова.

— Добрый вечер, дорогие друзья! — приветствовала публику Жильцова.

— Добрый вечер, уважаемые телезрители и гости концертной студии! — продолжил Масляков.

— Начинаем заключительный концерт 8-го Всесоюзного телевизионного фестиваля советской песни.

— В нашем праздничном вечере принимают участие…

Дальше пошло перечисление исполнителей: Ксения Георгиади, солист Ленинградского театра музыкальной комедии Виктор Кривонос, солистка Киевского государственного мюзик-холла Татьяна Кочергина, лауреат Всесоюзного телевизионного конкурса «С песней по жизни» Владимир Романов, солистка Москонцерта Валентина Толкунова… В итоге, конечно, добрались и до Пугачёвой с Добрыниным. Аллу Борисовну представили как лауреата Всесоюзных и международных конкурсов и обладательницу Гран-при фестиваля Интервидения «Сопот-78», а Добрынина просто как автора-исполнителя. На будущей Примадонне было тёмное платье в пол, вокруг шеи было обмотано что-то вроде серебристой цепочки, свисавшей до пояса. Кобзон и Ротару стояли рядышком, и Софа смотрелась, на мой взгляд, куда выгоднее своей уже начинавшей полнеть извечной соперницы.

— В нашем зале композиторы и поэты, — говорила Жильцова, — лауреаты Государственной премии СССР 1978 года, передовики предприятий Москвы и московской области, воины Ордена Ленина Московского военного округа, космонавты, дважды Герой Советского Союза Георгий Гречко, Борис Волынов и Виталий Севастьянов, бригады коммунистического труда, победители социалистических соревнований, строительные бригады олимпийской Москвы, учащиеся профессионально-технических училищ (о, не про меня ли, хе-хе), студенты московских вузов.

Отзвучали аплодисменты и на сцене появился Лев Лещенко, под аккомпанемент эстрадно-симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио под управлением Юрия Силантьева запел «Любовь, комсомол и весна». О-о, похоже, сегодня будут петь под «фанеру», думаю я, глядя, как болтается в воздухе обрезанный шнур от микрофона, в который поёт Лещенко. Вряд ли прогресс дошёл до радиомикрофонов, уж точно не на нашей эстраде.

Валерьяныч ещё и в зал пошёл, прогулялся, распевая, по проходу, встал рядом с Рязановым. Тот сидит в обычной позе, скрестив руки на груди, вернее, над выпирающим животом, на Лещенко ноль внимания. Или ему про сто поворачиваться при такой комплекции неудобно.

Следом Большой детский хор спел «Вместе весело шагать», весь зал подпевал, но меня как-то эта волна не подцепила. Послушал «Песню о Ташкенте» в исполнении Мансура Ташматова, голосившего в такой же микрофон с обрезанным шнуром. Впрочем, и Сенчина тоже радовала публику студийной записью. Организаторы либо рассчитывали на то, что в зале собрались идиоты, которые ничего не понимают, либо на пофигизм зрителей.

— Чего это у вас вид такой недовольный? — по-дружески подтолкнул меня локтем наклонившийся ко мне Мигуля, и снова тут же уставился на сцену, хлопая в такт песне про речку, бегущую по камушкам.

— Да ну не дело это, петь под «фанеру», это же обман зрителя, — не отводя взгляда от симпатичной Сенчиной, ответил я негромко.

— Петь подо что?

— Рот под фонограмму открывать, — объяснил я.

— А-а, вон вы о чём… Я тоже заметил, ну так ведь это делается для телеэфира в основном, а там главное — чистый звук. Не дай бог какая накладка случится, кто-то сфальшивит.

Сенчина закончила петь, и Жильцова объявила:

— Людмила Сенчина исполнила песню «Камушки» лауреата премии ленинградского комсомола Александра Морозова на стихи Михаила Рябинина.

Оба названных товарища — один помоложе и повыше, второй пожилой и лысоватый — встали со своих мест и принялись раскланиваться. Похоже, и мне это же самое предстоит, на сцену вызывать меня никто не будет.

Младшая группа Большого детского хора исполнила «Песню Красной шапочки» из одноимённого фильма. Бли-и-ин, даже дети под фонограмму научились рот открывать! Да что бы я хоть раз! Даже если на «Песню года» позовут, поставлю условие — живое исполнение или никакое. И срать я хотел на то, что Лапин меня закроет на всех каналах страны. Хотя каналов-то пока всего ничего, раз-два — и обчёлся. Да и чего это я варежку вообще расхлебанил, будто меня когда-нибудь пригласят на итоговой новогодний телеконцерт? В перспективе такое, конечно, возможно, я с ходу мог назвать пяток наших песен, которые прозвучали бы достойно на этой сцене, я уж не говорю о тех, которые могу позаимствовать из числа ещё не написанных.

Тем временем симпатичная девушка, которой сегодня выпало разносить дипломы, уже шла к раскланивавшемуся композитору песни Алексею Рыбникову. Как там у Маршака… «Хоть оброс я бородой, а козел я молодой». Хотя сейчас ему уже, пожалуй, за тридцать. И вообще фамилия его Беймшлаг. Правда, я бы на его месте тоже фамилию матери взял. Не то что я имею что-то против еврейских фамилий, просто Рыбников звучит куда благозвучнее[2]. В следующем году если память не изменяет, создаст своё самое значимое произведение — напишем музыку к рок-опере «Юнона и Авось». Забавно сознавать, что я уже знаю, как будут звучать заглавные партии из рок-оперы, а автор, возможно, ещё только находится в стадии их создания.

Ну а затем настал черёд Аллы Борисовны. Я не напрягался, увидев её на сцене, так как Масляков заранее объявил «Песенку первоклассника» и её авторов, а потом уже озвучил, кто будет исполнять. Да и знал уже, пол каким номером моя песня. Алка вообще не удосужилась взять в руки неподключенный микрофон, пела, сложив руки на животе. А голосок, кстати, пусть и студийный, но очень даже чистый. Не сравнить с тем прокуренным вокалом, который зазвучит лет через пятнадцать, а то и раньше.

А в финале припев «То ли ещё будет…» ей подпели баритоном четверо подсадных из зала. После чего Алле аплодировали дольше, чем кому-либо до неё, а затем ещё раз объявили авторов песни — Эдуарда Ханка и Игоря Шаферана.

«Фанерный» концерт шёл своим чередом, а меня на выступлении Пьехи даже начало клонить в сон. Правда, тут же очнулся — объявили «Солнечные часы» на музыку Мигули и стихи Резника. Покосился на композитора, тот сидел прямо, немного выпятив грудь, в его взгляде сквозила плохо скрываемая гордость. Песня закончилась, авторы по традиции принялись раскланиваться, радостно принимать дипломы лауреатов.

Живинку попытался внести ансамбль «Пламя» с песней про Гавану. Дальше — Роза Рымбаева, Кобзон (непонятно, уже в парике. Или ещё со своими волосами), какая-то Рано Шарипова… Завершало первое отделение выступление Анатолия Мокренко, после чего объявили перерыв.

Я тут же нашёл глазами маму и Ингу, мы встретились у выхода из зала.

— Давайте немного разомнёмся, — предложил я.

Правда, разминаться было особенно негде. Толкотня была ещё больше, чем перед началом концерта. За одним столиком увидели группу что-то обсуждавших людей, на другом зрители вяло рассматривали конверты пластинок, среди которых я увидел и пластинку Пугачёвой «Зеркало души». Обнаружился в коридоре и «почтовый ящик» для пожеланий и предложений в программу «Песня-78». Тут же имелась ручка на шнурке и листочки бумаги.