ВШ 3 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 45

— Есть немного, — скромничаю я.

— Вот бы сочинили что-нибудь про милицию! Есть, конечно, неплохая песня из кинофильма «Следствие ведут ЗнаТоКи», помните? «Наша служба и опасна и труда…» Но у нас её на всех праздниках исполняют, а народу хочется чего-то нового.

— А у вас ведь скоро, если не ошибаюсь, профессиональный праздник? — закинул я удочку. уже предполагая, чем закончится разговор.

— Да, День милиции 10 ноября, в следующую пятницу, — подтвердил Любушкин. — Собираемся, как обычно, в Доме культуры Дзержинского на торжественный вечер, наградят лучших, потом будет праздничный концерт. Обещают даже кого-то из Москвы привезти.

— Товарищ полковник…

— Можно просто Александр Викторович.

— Хорошо… Александр Викторович, есть у меня песня про милицию, хорошая песня, уверен, вам понравится. И не только вам, всем сотрудникам органам правопорядка.

— Что, серьёзно? — оживился он.

Я изобразил мину, соответствующую выражению: «Да ты чё, начальник, зуб даю!»

— Так вы что, хотите на вечере выступить?

— А почему бы и нет? Для родной-то милиции!

Вот именно, почему бы и нет, когда есть шанс заиметь такие привлекательные связи? В местном КГБ уже есть знакомцы, свои люди в милиции тоже не помешают.

Короче говоря, договорились, что в следующий вторник (понедельник у полковника, как выяснилось, напряжённый день, планёрки в УВД и так далее) я заношу Любушкину аудиокассету с записью этой самой песни.

По возвращении домой я сразу набрал Бузова, в двух словах объяснил причину визита в РОВД, добавив, что волноваться ему не стоит. На следующий день, собравшись на репетицию, я объяснил своим ситуацию, напомнив, что мы все ещё находимся под ударом с этими свадьбами, а теперь придётся завоёвывать доверие у местного милицейского руководства через песни.

— А может, что-нибудь про ОБХСС ещё сочиним, для подстраховки? — предложил напрягшийся оборотом событий Валя.

— Не надо, обойдёмся милицией.

Тем более что песен про ОБХСС я не помнил, и вообще, наверное, вряд ли кто-то посвящал им песни. Разве что совсем уж малоизвестные исполнители. Так что всю репетицию мы посвятили одной песне, прозвучавшей когда-то в моём будущем в сериале «Улицы разбитых фонарей». У Вали голос был побрутальнее моего, хотя тоже не Расторгуев, его и я заставил солировать. Главным же было добиться от Валентина экспрессивного исполнения песни. Не то что бы носиться по сцене, размахивая бас-гитарой, но хотя бы вложить в неё какие-то эмоции. В конце концов решили, что на припеве я буду Вальке помогать, не только выступая в роли бэк-вокалиста, но и добавляя экспрессии.

В тот же день записали на плёнку наиболее идеальный вариант исполнения, и во вторник я принёс аудиокассету полковнику Любушкину. Чтобы я мог беспрепятственно пройти, он мне ещё в прошлый раз выписал повестку. Я и в училище ей козырнул, объясняя, почему завтра с утра меня не будет. Правда, всё равно пришлось подождать, пока у Любушкина закончится совещание с заместителями и начальниками отделов.

— Заходи, не стесняйся, — сразу перейдя на «ты», пригласил меня Александр Викторович. — Ну что там с песней, принёс?

— А есть на чём послушать? Или я могу вам отдать кассету, дома послушаете.

— Хм… Идём к заму, у него, кажется, стоял в кабинете магнитофон.

Майора Левова визит начальника с каким-то юнцом удивил, правда, узнав причину, без проблем согласился предоставить в прокат «Электронику-302». Я торжественно — хотя на самом деле меня ещё как колбасило — вставил кассету в кассетоприёмник и нажал клавишу воспроизведения записи. И понеслась…

«На спящий город опускается туман, шалят ветра по подворотням и дворам,

А нам все это не впервой, а нам доверено судьбой

Оберегать на здешних улицах покой…»

Я покосился на слушателей, их лица изображали заинтересованность и как бы одобрение. Посмотрим, как примут припев.

«Да! А пожелай ты им ни пуха ни пера. Да! Пусть не по правилам игра.

Да! И если завтра будет круче, чем вчера,

Прорвемся! — ответят опера. Прорвемся, опера́!»

Я больше всего волновался насчёт слова «опера́», а ну как посчитают слишком уж панибратским по отношению к сотрудникам органов внутренних дел. Но ничего, прокатило вроде бы. А фразу «сейчас бы просто по сто грамм» пришлось заменить на «сейчас бы к жёнам, матерям». Ничего более подходящего я к субботней репетиции придумать не смог.

Когда на следующем припеве полковник даже начал дирижировать сжатой в кулак рукой, я понял, что песня, что называется, зашла, и потому вердикт выслушивал с лёгким сердцем.

— Ну брат, удружил!

Любушкин долго тряс мне руку, я уже начал опасаться, что он выдернет мне плечевой сустав, но наконец грозящее инвалидностью рукопожатие закончилось, и дальше я выслушивал только устные поздравления с тем, какой я гениальный не только писатель, но и автор песен.

— Если что, мы можем в пятницу выступить с этой песней на Дне милиции, — прервал я этот поток славословий.

— Отличная идея! Грех упускать такую возможность, верно, Иван Андреевич? — обратился он к майору.

— Полностью согласен, Александр Викторович, — подскочил тот со стула. — Песня замечательная, аж прямо за живое берёт.

Спасибо Игорю Матвиенко за мелодию и какому-то поэту, увы, не помню его имени, за текст[1]. Ну и мне за то, что когда-то чисто для себя выучил слова и аккорды. Хорошо ещё, что память не подвела, в эти свои 16 лет я на неё пока не жаловался.

61-я годовщина Великого Октября отмечалась традиционной демонстрацией, в которой мне вновь пришлось поучаствовать. На этот раз нёс портрет Брежнева. Когда проходил мимо трибуны, где выстроились руководители города и области, встретился взглядом с Мясниковым, и тот неожиданно мне подмигнул. Я в ответ улыбнулся, не подмигивать же второму секретарю обкома партии.

Потом были посиделки за праздничным столом. Среди прочего стол украшали «Оливье» и любимая мамина «Рыба под шубой». А вечером — просмотр по телевизору вечернего концерта, посвящённого очередной годовщине революции. Либо октябрьского переворота, это уж кому как больше нравится. Но это уже без меня, я в это время гулял с Ингой.

С мамой в Москву мы поехали ставшим уже родным поездом вечером 8-го ноября. Нас даже проводница узнала, задержавшись в нашем купе на «поболтать». Интересовалась, чего это нас вновь в Москву потянуло, когда я сказал, что везу Пугачёвой новую песню, та вцепилась в меня, словно клещ, всё выспрашивала, что за песня, насилу отделался.

По прибытии в столицу первым мы с мамой делом направили наши стопы во «Внешторгбанк», создавать валютный счёт. Потратив на это дело почти полтора часа, покинули здание на улице Чернышевского, которой в моём времени после распада СССР вернули название Покровка.

Теперь я планировал навестить «Молодую гвардию» и Пугачёву, с которой созвонились накануне днём. Маме явно не хотелось мотаться со мной просто так, однако я предполагал, что визит к Пугачёвой может закончиться последующей поездкой к нотариусу, и ей всё же пришлось покататься со мной по Москве.

В Вешняки к Пугачёвой я решил ехать после того, как Бушманов, с которым мы так же заранее созвонились, пребывал на низком старте — сказавшийся приболевшим главред издательства неожиданно отправил его вместо себя на совещание в Госкомитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли СССР. Хорошо хоть успел из рук в руки вручить ему рукопись «Ладожского викинга», которой тот пообещал по возвращении в редакцию сразу же заняться. Успел спросить про авторские экземпляры, тот сказал, что я могу их забрать прямо сейчас, но охота ли мне таскать с собой эту связку? Я согласился, что неохота, и решил потерпеть, пока книги придут почтой.

Далее наш путь пролегал на улицу Вешняковскую-11. Здесь в двенадцатиэтажном блочном доме, в 1-м корпусе в однокомнатной квартире обитали Пугачёва и Стефанович. Вот не думал, что Стефанович переберётся в скромную однушку новоиспечённой жены, почему-то предполагал, что у него должна быть и своя неплохая квартира. Но это, в конце концов, их личные проблемы, которые меня мало касаются.