Спаси моего сына - Рей Полина - Страница 3

– Моего, Сонь… у меня всё это время семья вторая была.

На мгновение я застываю. Это не может быть правдой. Вот то, что сейчас так спокойно произнёс муж, просто не может быть правдой. Но он начинает говорить – быстро, сбивчиво, как будто боится, что я в любой момент его остановлю и выпру на хрен. Именно это ведь желание сейчас у меня и превалирует.

– Но сейчас всё неважно. Ты же как ведьма иногда – скажешь и всё сбудется. А сейчас Марк пропал. Убежал куда-то и всё. А он ведь маленький такой. Беспомощный. Помоги, Сонь. Любые деньги заплачу.

Всё. Это край. То, что невозможно воспринимать, как нормальность. Даниил перешёл черту. Любые деньги он заплатит! Любые, сука, деньги! А ничего, что мы семья? И бюджет у нас общий?

Господи, какие идиотские мысли, когда твой мужик только что признался, что у него есть вторая семья!

– Уходи, – шепчу из последних сил, желая сейчас лишь того, чтобы Верниковский поднялся и вышел куда подальше. – Уходи!

– Сонь…

Столько всего в этих четырёх буквах, что я сама в шоке.

– УХОДИ!

Я начинаю выпихивать Даню – туда, где прихожая. Прочь из квартиры, подальше с глаз, таких сухих, без слёз, что их печёт изнутри.

– Уходи, уходи, убирайся… убирайся!!!

Я ору и ору, как какая-то долбаная истеричка. Нет времени остановиться, нет желания думать. Так нельзя поступать с теми, кого любишь. Даже если Даня меня просто разыгрывает. Если же нет… это всё. Крах, конец всему… смерть.

Именно это я и ощущаю – желание сдохнуть. Лечь прямо в прихожей, на коврике. Возле двери, которую только что закрыла за мужем. Босым, не успевшим даже надеть обувь.

Рыдание такое неожиданное, вырывается из груди жутким протяжным всхлипом, что я боюсь сама себя.

– Сооооонь! Сонь! Открой!

Даня стучит в дверь, колотит так, что наверняка все соседи уже в курсе нашего скандала. Плевать. Плевать на всё. Мне просто нужно время на то, чтобы сделать вдох. Потому что я уже осознала – Даня не врал. Он действительно всё это время жил на две семьи. И это чудовищное предательство. Его я вряд ли смогу пережить. Да и хочу ли? Пока у меня нет ответа на этот вопрос.

Он уходит через время – не знаю, сколько прошло. Полчаса, час… всё это время колотит в дверь и умоляет впустить. Потом начинает угрожать, потом снова срывается на мольбы.

А потом всё стихает. Именно этого же я и хотела, не так ли? Стояла, прислонившись к стене, надрывно дышала и желала только тишины. А сейчас это молчание испепеляло. Поэтому я не нашла ничего лучше, как снова набрать номер подруги и прохрипеть в трубку:

– Юль… приезжай. Это срочно.

– Вот же козёл! Ну просто слов нет! У меня всё внутри кипит! – в который раз прошлась по Верниковскому Юлька.

– А у меня уже не кипит. Как будто внутри всё выжжено.

– Понимаю…

Я не знала, что там понимает Юля, да и знать, наверное, не хотела. Но мне нужно было, чтобы рядом находился близкий человек. Просто сидел возле меня, просто говорил – что угодно, неважно.

– Слушай, а чего ты к телефону подойти не хочешь? – спросила подруга, когда на экране сотового в который раз высветилось имя Даниила.

Он названивал и названивал мне, но хотя бы не приехал обратно, чтобы перебудить весь подъезд, и то хлеб.

– Не хочу, Юль. Просто не хочу.

– Ну, по телефону бы ему всё высказала, и при встрече не пришлось бы об него руки марать.

Я невесело хмыкнула и покачала головой. Конечно, нам предстояло ещё множество встреч. Хотя бы для того, чтобы пойти и развестись ко всем чертям.

– Мне просто пауза нужна. Когда смогу в себя прийти, конечно, сто раз с ним увидимся и поговорим.

Я уронила голову на руки. Тяжесть пульсировала в висках. Вроде бы и время уже было не детское, но я знала – если лягу, всё равно не засну.

– Так он сына своего тебя просил спасти?

От этих слов внутри всё снова скрутило от жгучей боли. У Верниковского есть сын. Есть сын! Не от меня!

– Да, хотя, я не знаю, что там с ним случилось.

– Понятно. Ну вот же козёл, а!

Тишина опутала, меня снова накрыло волной, схожей с панической атакой.

– Ляг поспи, Юль, – хрипло предложила я, вскидывая голову.

– А ты?

Подруга зевнула. Было ясно, что она сидит со мной только из солидарности. И что хочет спать, в отличие от некоторых.

– А я приберусь здесь и тоже лягу.

Поднявшись из-за стола, я принялась за уборку, отчаянно делая вид, что готова справиться с тем, что сегодня так внезапно на меня навалилось. На деле же, просто делала отточенные механические движения и не понимала, как справиться с тем ужасным вакуумом, что поселился в душе.

– Пойду подремлю, – шепнула Юля. – И если что – сразу же меня буди.

Она ушла, а я поняла одну простую вещь. Как бы ни старалась – уснуть мне в ближайшее время не удастся. Да и боюсь я спать. Снов этих, в которых вновь буду видеть ребенка, но теперь со знанием, кто именно передо мной. Боюсь. И не хочу.

За окном занялся рассвет, когда я всё же задремала. Села в кресло и провалилась в забытьё. И слава всем святым – в этот раз никаких сновидений не было.

Меня будит какой-то странный звук. То ли скрежет, то ли лязг. Подскакиваю в ужасе и озираюсь. Ко мне на кухню заглядывает перепуганная Юлька. Господи, хоть бы Верниковскому не пришло в голову вызвать спасателей с болгаркой, которые сейчас начнут выпиливать нашу дверь.

– Что это? – шепчет подруга.

– Не знаю, – так же тихо откликаюсь и на цыпочках иду в прихожую.

Осторожно смотрю в глазок. Если вдруг сейчас случился зомбиапокалипсис и к нам царапаются мертвецы – это будет, пожалуй, весьма правильной концовкой для моей жизни. Но в коридоре… ничего не видно. Кто-то просто перекрыл мне обзор и скрежещет о металл двери.

Я не выдерживаю. Быстро открываю дверь и, когда распахиваю её, вижу, как от неё отшатывается муж. В его руке – ключ. Только не от нашей квартиры. Им он и водил по двери туда-обратно.

– Сонь… Сонь, не гони только меня. Помоги, – выдыхает, а в голосе столько мольбы и боли, что у меня внутри всё переворачивается.

Рядом со мной – Юлька. Сложила руки на груди и смотрит на Верниковского так, что даже мне от этого взгляда не по себе.

– Ты ничего не хочешь нам объяснить? – громко требует она ответа.

Моя верная подруга, которая даёт сейчас понять, что я не одна. А я стою напротив Дани, смотрю на его осунувшееся лицо, на глаза, в которых столько отчаяния, что хоть вешайся, и понимаю – я ему помогу. Потому что люблю. А потом – прочь. Из моей жизни, из нашего дома. Прочь…

– Заходи, – выдыхаю шёпотом. – Расскажешь, что от меня требуется.

Юля переводит глаза на меня. Смотрит так, словно я её предала. Фыркает, уходит в квартиру. Наверное, за своими вещами. Но с ней мы всё обговорим позже. Сейчас я уже поняла, что помогу… насколько это возможно. И сделаю то, что хоть как-то может ослабить мою боль – узнаю, чем же так провинилась, что меня настолько болезненно предали.

– Ты ведь не собираешься его выслушивать и прощать? – говорит Юля, когда я провожаю её.

– Выслушать – собираюсь, простить – нет.

Говорю это, а у самой горечь во рту. Такая, как будто цианида прямо в глотку налили.

– Понятно.

Вздохнув, подруга прижимает меня к себе. Я слышу, как у неё колотится сердце – и моё вторит ему, выворачивает грудную клетку наизнанку.

– Если что – снова звони. Приеду, помогу, просто побуду рядом.

Отстранившись, киваю. И ругаю себя, на чём свет стоит, когда понимаю – от того, что сейчас Даня здесь, в нашей с ним квартире, внутри появляется облегчение. Даже дышать становится легче. Это такой самообман, такое отсутствие гордости, что от самой себя тошно.

– Ну? – спрашиваю, заходя на кухню, а у самой воздуха в лёгких не хватает.

Сколько раз вот так же заходила сюда, в это сердце дома. Готовила что-то вкусное, ставила тарелку перед мужем. Любовалась им исподтишка… Наверное, так все бабы влюблённые делают. Смотрят на сильные руки, на то, какие красиво очерченные скулы у мужика. И просто кайфуют от этого.