Комонс (СИ) - Батыршин Борис - Страница 31

Как именно должен был произойти перенос, мой собеседник не упоминал, ссылаясь на соображения секретности. Но я нисколько не сомневаюсь, что всё рассказанное им – чистая правда. А с чего сомневаться, если я сам живое, ходячее, говорящее тому подтверждение?

Попаданец. Комонс.

11 ноября 1978 г.

Москва, ул. Онежская.

Недобрый день.

Дома Женьку встретила бабушка – и с порога огорошила дурной новостью: отец угодил в больницу. Диабет. Вообще-то диагноз ему поставили два года назад, но вчера на работе случился обморок, вызвали «скорую», и та отца забрала. Мать сейчас у него в больнице, будет только к вечеру. Женьку встретили, обиходили, накормили обедом, и бабушка отправилась по своим делам – ей ещё предстояло навестить гриппующую двоюродную Женькину сестру.

Оставшись в одиночестве, Женька немедленно полез на антресоли и вытащил чехол с дедовым подарком. Он думал об этом всю дорогу домой – что бы там ни говорил «Второй», а нападение на Бештау изрядно напугало всех троих. И, главное – как не было никакой ясности по поводу его причины, так и нет до сих пор. А вдруг таинственный злоумышленник или его подельники вздумают преследовать свои жертвы и в Москве? Нет уж, лучше заранее подготовиться к такому повороту…

На сборку ружья ушло три минуты, и на этом Женькина решимость иссякла. Он ясно осознал, что сидит в старых, пузырящихся на коленях трениках в своей комнате, на диване, с опасной, но, похоже, бесполезной железякой в руках – и не знает, что делать дальше. Выть от тоски? Звонить в милицию и во всём сознаваться? Залезть под кровать и ждать, выставив наружу ствол?

На полное осознание собственного ничтожества ушло минут пять, а потом изнутри постучались. «Второй». Женька испытал гигантское облегчение – как же надо было растеряться, чтобы забыть, что он рядом, наблюдает и готов прийти на помощь?

– И зачем тебе этот самопал?

– Ну… я думал – мало ли что? Пусть будет под рукой.

– Или – под кроватью? – уточнил собеседник.

– Или там. Можно ещё в гардероб, оттуда тоже легко достать.

– И ты всерьёз надеешься, что мать ничего не заметит?

Женька опустил голову. Об этом он не подумал. Конечно, можно заявить, что он теперь сам будет убираться в своей комнате, но… мама всё равно проверит. И обнаружит «контрабанду» самое большее, через пять минут.

«Второй» прав, в комнате ружьё не спрятать. Найдёт, устроит дикий скандал и, в итоге, потребует, чтобы дед забрал подарок к себе, на Ленинский. И, самое печальное, будет по-своему права.

– Да ты не расстраивайся. – попытался утешить «Второй». – Проку от него всё равно ноль – из окна, что ли, отстреливаться? Оружие должно быть таким, чтобы его можно было носить при себе, желательно, скрытно. А с такой дурой – куда пойдёшь?

Женька взвесил на руках длинный «ИЖак». Да, действительно…

В памяти всплыли кадры виденных недавно серий «Вечного зова» Кажется, у одного из бандитов была подходящая штуковина…

– А если сделать из него обрез? – предложил он. – Отпилить ствол по цевьё, приклад… я в кино видел, наверное и здесь так можно?

«Второй» удивлённо крякнул и задумался. Впрочем, ненадолго.

– Вообще-то, мысль здравая. Лёгкое движение ножовки – и ИЖ-18 превращается в эксклюзивную модель «Смерть председателя» версия «лайт», однозарядная…

– Чего-чего? – не понял Женька. – Эксклю… какая такая модель? Чего модель?

– Забей. И стволы можно сделать сменные – двенадцатого калибра, для картечи, и нарезной, под люгеровский патрон. Получится одноствольный пистоль, такие были популярны во второй половине девятнадцатого века у европейских охотников…

«Второй» уже говорил сам с собой» – такое у него случалось.

– Нет, не выйдет… – Женька снова насупился. – Отец, когда выйдет из больницы, обязательно заметит – что тогда?

– …отец обязательно заметит, и что тогда? – печально вздохнул альтер эго.

Я промолчал. Не рассказывать же, что об этом можно не беспокоиться. К сожалению. Потому что у отца развивается диабет, он не может обходиться без инъекций инсулина, и к охоте больше не вернётся. И оба ружья – и дедов подарок, и его собственный «Меркель» шестнадцатого калибра – так и пролежат на антресолях до самой смерти отца в декабре девяносто девятого.

Но всё равно – нет. Прав «реципиент», и об этой затее (вообще-то вполне здравой, оружие нам не помешает) лучше пока забыть.

Женька тяжко вздохнул и принялся разбирать ружьё. Надо бы чем-то его отвлечь, занять… вещи уже разобраны, мама приедет ещё не скоро – отца отвезли в шестьдесят четвёртую больницу, а это далеко, аж на Нахимовском проспекте. Может, позвонить ребятам, Асту или Миладе? У тех наверняка своих дел хватает– их встречают, расспрашивают о поездке. Завалиться на диван с книжкой? Можно, конечно… Вот!

– Жень, а Жень… – осторожно подталкиваю альтер эго. – Ты ведь поедешь завтра к отцу? Давай найдём ему что-нибудь новенькое, почитать – в больнице скукота, он наверняка обрадуется.

– Где искать-то? – он растерялся. – Дома отец всё уже перечитал, в книжном магазине фиг чего найдёшь, да и ехать далеко, на Сокол. Аста, разве спросить? Ему мать иногда приносит интересные книжки…

– Не, к Серёге мы не пойдём. – отметаю его предложение. – Вот что: заглянем-ка мы в библиотеку. Она недалеко, через три дома. Ты ведь там уже был?

…зачем спрашиваю? Знаю ведь, что так и не удосужился навестить это культурное учреждение – до самого окончания девятого класса, когда семья обменяла квартиру и перебралась с Речного на Войковскую.

– Нет, не был. – Женька помотал головой. – А меня запишут? Я думал, там только взрослые…

– В любой библиотеке есть детский отдел, – отвечаю. – Только школьный дневник с собой прихвати, могут попросить показать. Ну что, пошли?

– А какую книгу возьмём? – альтер эго уже загорелся идеей. – Отцу бы про войну…

А то я не знаю! Любимое его чтение – Симонов, «Воспоминания и размышления» Жукова, «Семнадцать мгновений весны», «Военный дневник» Гальдера, богомоловский «Момент истины»…

– На месте разберёмся. – отвечаю. – Кажется, я знаю, что надо искать.

12 ноября 1978 г.

Москва.

Послеобеденные беседы.

Женьку пустили наверх, в отделение после четырёх дня, когда начались положенные по графику посещения больных. А до этого он почти час скучал, ожидая, когда спустится мать – она-то сидела с отцом с самого утра. Его поместили в палату на четверых – правда, две койки были свободны, пациентов с них только-только выписали. Мать отошла поискать лечащего врача, оставив Женьку с болящим. Тот смотрел на сына виновато, словно прося прощения за то, что испортил тому триумфальное возвращение – с объятиями, расспросами, рассказами, демонстраций сувениров и, конечно, праздничными пирогами. Сам Женька остро это ощущал, и тоже чувствовал себя несколько не в своей тарелке. Нужные слова никак не находились, кроме дежурного «Как себя чувствуешь?» и «Когда выпишут?»

И тут – лёгкое прикосновение к сознанию, на самом пороге чувствительности: «уступи на четверть часика, не жадничай…»

«Щёлк-щёлк» – эта процедура похоже, стала у них рутинной. Женька на секунду опустил голову, а глаза на отца поднял уже «Второй», оставив напарнику-реципиенту роль пассивного наблюдателя.

– Помнишь, ты приносил домой книжку Пикуля, про полярный конвой? Её в журнале каком-то печатали, сокращённый вариант?

– «Реквием PQ-17»? – оживился отец. Как же, конечно помню! Но ты, кажется, её читать не стал?

– Дурак был потому что. – отвечаю. Вот, держи, это тебе.

Кладу на одеяло нетолстый томик. Картонная обложка, нехитрый рисунок, изображающий морские волны.

– Вот. Почитай, не пожалеешь..

Книгу мы с альтер эго отыскали в библиотеке, на самой дальней полке. Судя по формуляру, никто её брали всего пять-шесть человек. Неудивительно, Маклин в СССР не самый известный писатель… И для отца это новинка, это я знал точно, поскольку сам подсунул ему «Улиссса» где-то в начале 90-х. Тогда отец проглотил книгу единым духом.