Замок ледяной розы (СИ) - Снегова Анна - Страница 75

- Опять устраиваешь мне спектакли? А я думал, этот этап мы с тобой уже давно прошли. Будешь снова сваливать всё на Глазастика?

Рон говорит очень мягко и осторожно, так, чтобы я не подумала, что он меня ругает. Но я понимаю, что по-настоящему задела и обидела его своим отказом.

- Нет. В этот раз это только я.

Снова пауза.

- По-прежнему меня за дурака держишь… Тебе кто-то что-то сказал перед балом?

Молчу.

- Кто-то из гостей?

Отрицательно качаю головой. Ну не жаловаться же ему на маму?

- Понятно. Значит, моя мать. Видимо, придётся самому извиняться за всё, что она…

Но мне хочется быть искренней до конца. Пока у меня есть моя спасительная темнота, и он так близко, что я слышу даже шорох ткани его белой рубашки почти над самым ухом.

- Не только из-за этого! На самом деле… Мне до сих пор очень больно, и я страшно обижена на тебя за… за всё.

Ну вот. Я это сказала. Не открываю глаз и с ужасом жду, что он ответит.

Мне на голову опускается большая и тёплая ладонь, мягко проводит по волосам. Потом ещё раз.

Рон молчит – подбирает слова, а я мечтаю, чтобы он так и не нашёл их. Потому что хочу навсегда остаться в этом вот самом мгновении.

- Прости меня. Я не могу изменить прошлое и вернуть тебе семь лет, которые украл у нас, - задерживает на мгновение руку, а потом всё же убирает её, и мне становится холодно. - Но мы можем изменить настоящее. Вместе.

Он ничего больше не добавляет и, кажется, не ждёт от меня ответа. И за это я ему тоже очень благодарна.

Снова неторопливый шелест страниц. Размеренное дыхание.

Мне становится легко и светло – так, будто яд вымыло, наконец, из раны.

А потом… Не знаю, что на меня нашло. Наверное, сказались нервы. А может быть, в том саду я впервые сбросила шелуху бессмысленных обид и посторонних взглядов и вспомнила самую главную вещь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мой самый лучший, мой единственный друг снова рядом.

Тихонько шмыгнув носом, я осторожно потянула из кокона руку и крепко вцепилась в его ладонь, что свисала с подлокотника. Совсем как в детстве, когда тепло его руки придавало уверенности и без слов убеждало, что никаким чудовищам, живущим в темноте, он не позволит меня забрать.

Вот только мы же не дети теперь… Что ты творишь, дурочка Рин?..

Я зажмурилась крепче и сделала вид, что сплю.

Он сжал мою руку в ответ.

Только тогда я поняла, что всё это время меня не на шутку трясло. Дрожь отступила, и я начала, наконец, согреваться.

Вот теперь я могла с чистой совестью засыпать. Лишь временами приоткрывала глаза и наблюдала сквозь ресницы за тем, как в неверном свете свечей мой друг спокойно перелистывает потрёпанные страницы своей книги, хмуря брови и так и не выпуская моей руки.

Теперь мне было абсолютно спокойно.

Кажется, я нашла всё-таки свой ключ. И ни за что теперь не выпущу его из рук.

(6.8)

Я проснулась в собственной постели, заботливо укутанная, когда за окном ещё только разгоралось утро. В комнате никого не было. Судя по тому, как оплавились свечи, Рон просидел со мной до самого рассвета.

Потянулась блаженно и счастливо улыбнулась.

А потом улыбку как ветром сдуло, и я закрыла лицо ладонями, сгорая от стыда.

Чтобы вот так меня укрыть, Рон должен был сначала размотать мой дурацкий кокон…

Едва я успела умыться, вылезти из ночной рубашки и одеться в домашнее платье, как в дверь нетерпеливо постучали. Из общего коридора на этот раз – в обычную.

Я успокоила дыхание и попыталась согнать глупую улыбку с лица, которая снова расцвела на нём, и я ничего не могла с этим поделать.

Во-первых, я уже отлично знала эту манеру стука. Во-вторых, есть только один человек во всём замке, который додумался бы вломиться к девушке спозаранку, не заботясь о приличиях, и ни секунды не сомневаясь, что эта самая девушка ему откроет.

Ну она и открыла, разумеется.

- Так, Рин – я кажется понял, в чем секрет! Тебя надо меньше спрашивать, пока ты не разобралась с кашей в своей голове. Так что ставлю перед фактом – сейчас мы идём завтракать.

- В смысле – мы?.. – оторопело задаю я, кажется, самый глупый вопрос из тех, что роятся в голове. Рон прав – сейчас там действительно каша.

- В смысле – ты и я, что непонятного? И поскорее, пока гости спят после вчерашних танцев до упаду. Ты же, я так понял, не любишь, когда на тебя все пялятся? Мне-то всё равно. Да оставь ты свою щётку! Мне нравится так.

И прежде, чем я соображаю, что ответить, он хватает меня за запястье и тащит с собой, по дороге подбирая с пола стоящую почему-то прямо посреди коридора корзинку для пикников и плед.

Пока мы идём по притихшему такой особенной, утренней тишиной замку, я украдкой рассматриваю своего друга. Подмечаю мельчайшие детали, которые мне неожиданно ужасно интересны. Складки на свежей белой рубашке – у него в шкафу их, должно быть, миллион. Влажные кончики волос в хвосте. Чёрные точки колючек на подбородке и шее.

А потом опускаю глаза на руку, которая крепко держит моё запястье, и замечаю сбитые костяшки пальцев.

Дежавю.

Рон перехватывает мой испуганный взгляд и растягивает губы в ухмылке. Нехорошей такой, плотоядной.

- Больше он тебя не потревожит.

А у меня как-то холодок бежит по спине от этих слов и того, каким тоном они сказаны. На всякий случай решаю уточнить:

- Эм-м-м… где Эд?

- Уехал рано утром.

- Куда?!

- Чёрт его знает, куда. Главное, надолго. Ты не думай – он уехал живой и здоровый. Почти.

Я вздыхаю и усиленно давлю желание погладить ссадины на его руке.

А меж тем идём мы каким-то совсем уж странным путём. На первом этаже, вместо того, чтобы выйти через главный вход в сад, как я предполагала, Рон сворачивает в неприметный тёмный коридор, находит старую узкую лестницу совершенно затрапезного вида и донельзя пыльную, и ведёт меня туда. Мы снова начинаем подниматься вверх!.. И на этой лестнице, между прочим, темновато. И запах затхлый. И вообще она подозрительная.

Рон же издевается. Нарочно ничего не объясняет и только бросает на меня время от времени внимательные взгляды искоса. Как будто ждёт, что вот сейчас я начну вырываться, задавать вопросы и вообще, всячески проявлять своё непослушание и недоверчивость.

Вот только мне всё равно. Я за ним пойду куда угодно. Кажется, вчерашними слезами-таки вымыло какую-то занозу из моего сердца. Мне легко и радостно – так, как давно уже не было.

Он, наверное, что-то такое читает на моём лице, потому что взгляд его смягчается, а хватка сильных пальцев на моём запястье ослабевает.

А ещё мне очень нравится молчать рядом с ним. Это молчание какое-то… уютное.

Ну а потом…

Потом он распахивает неказистую дверцу в конце коридорчика, и мы оказываемся в небе.

С крыши Замка ледяной розы открывается поистине потрясающий вид.

Я не могла бы выразить его словами, даже если была бы самым одарённым поэтом на свете.

Это удивительная симфония солнца, неба, ветра и красок – фиолетового и белого над головой, зелени внизу, и там, у горизонта переплетение с уже совсем сизой дымкой заснеженных лесных дебрей. В глубине чащи я замечаю чёрные клыки семи камней, что стоят ровным кругом там же, где я помнила. Перевожу взгляд на противоположный край окоёма, и, приглядевшись, с трудом могу разглядеть ещё один такой круг. На сердце теплеет. Волшебство моего детства по-прежнему рядом.

- Невероятно…

- Я знал, что тебе понравится.

Светло-серый камень под ногами шершавый и нагрет солнцем. В этом месте крыша почти плоская – скат очень пологий, да ещё и на краю, оказывается, невысокое ажурное ограждение.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я поворачиваюсь к Рону и задаю внезапно пришедший в голову вопрос: