Тринадцать ящиков Пандоры - Кошик Рафал - Страница 44

— Она бывала на Ваяле, она выросла на Земле. Но полюбила меня.

— Она о тебе уже забыла.

— Нет.

Станислав достал письмо, протянул его брату.

Стас развернул его и заметил:

— Банальный почерк.

— Не в почерке дело, — терпеливо сказал Станислав.

Стас небрежно пробежал глазами строчки, перевернул лист на другую сторону — не написано ли там чего-нибудь.

— Что ж, — произнес он наконец, — очень трогательно.

— И все?

— Что же я еще могу сказать? Не я внушал ей эти чувства.

— Ты шутишь?

— Нет, я серьезен.

— Порой я не знаю, когда ты шутишь, а когда серьезен. Я видел ее глаза, когда мы прощались. Она писала искренне.

— Ни на минуту в этом не сомневаюсь. Да и не мои сомнения тебя тревожат.

— Нет, не они. Но, клянусь тебе, я не предпринял никаких шагов для того, чтобы…

— Соблазнить ее?

— На этот раз ты шутишь.

— Шучу.

Станислав поднялся с кресла и подошел к окну. Станислав приблизил лицо к стеклу, глядя вниз, в пропасть улицы.

— Послушай, брат, — сказал Стас. — Ты бессилен ей помочь. И клянусь тебе: пройдет неделя, месяц, она утешится, она молода и обо всем забудет. Пусть же тебя не мучают угрызения совести. Я повторяю: ей пришло время полюбить, и ты вовремя попался ей на пути.

— Ты не видел ее, — возразил Станислав. — Она очень милая и умная. Она искренняя. Мне очень жаль ее.

— Иному на твоем месте я предложил бы на ней жениться.

— Опять шутишь?

Станислав резко обернулся. Густые черные брови сошлись к переносице одной изломанной черной линией.

— Ты сердишься, Цезарь, — сказал Стас. — Значит, ты не прав.

— Ты должен увидеть ее, — сказал Станислав.

— Я ждал этой просьбы.

Брови Стаса сошлись в такую же черную изломанную линию. Те же серые глаза с секунду выдерживали взгляд андроида, метнулись в сторону, рука с длинными плоскими пальцами отыскала на столе пачку сигарет.

— Не кури, — попросил Станислав. — Я не люблю этого. Мне вредно.

— Ты унаследовал мои достоинства, но знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать человеком?

— Знаю. Слышал. Недостатков.

— Я повторяюсь.

— Да. Порой я задумываюсь о жестокости людей. Нет, не отдельных индивидуумов, а людей в целом. Я понимаю, что, создавая андроида, вы идете по пути наименьшего сопротивления — максимальное дублирование оригинала. Замечательного, выдающегося оригинала. И забываете о недостатках. Забываете о том, что я не только неполноценен, но и настолько совершенен, что сознаю свою неполноценность. Мне претит тщеславие биоконструкторов. Я должен быть примитивнее. Биоробот, и все тут. Робот, от слова «работать».

— Станислав, не пытайся быть несправедливым к людям.

— Почему я несправедлив?

— Потому что ты человек.

— Андроид. Почти человек, притом без недостатков.

— Хорошо, андроид. Возьми письмо обратно. Оно адресовано тебе.

— Неужели ты до сих пор не понял, что не мне, а тебе? Я же не могу испытывать любви…

— А ты задумывался, как близка к любви жалость?

— Жалость — функция мозга. Это доступно даже моему, наполовину электронному мозгу.

Стас погасил сигарету.

— Она пишет, что ждет тебя…

— Да.

— Хотя бы на минуту…

— Да.

— У входа в зоопарк…

— Да.

— А на сколько процентов твоя филиппика против жестокого человечества была театральным представлением, а не душевным порывом?

— Не более чем на десять процентов, — улыбнулся Станислав. — Не более. И не хмурься, брат. Я не лгу. Это мне не по зубам.

— Ну уж что-что…

Станислав напомнил:

— Она будет там через десять минут. Ты только успеешь дойти до зоопарка.

— Как ты все рассчитал! — сказал Стас. — Я бы не смог.

— У тебя нет нужды заставлять свой оригинал действовать по-человечески.

— Как я ее узнаю?

— Она сама тебя узнает.

— И все-таки?

— Твое сердце тебе подскажет.

— Твое ведь не подсказало?

— Оно не могло подсказать. Оно почти синтетическое. Зато я функционирую надежнее тебя. Как почка? Побаливает?

— Чуть-чуть.

— Трансплантация займет три дня.

— У меня нет этих трех дней.

— Я тебя заменю. Я в ближайшую неделю свободен.

Стас накинул куртку.

— Нет, — Станислав подошел к нему, — возьми мою.

— Ты боишься, что она меня не узнает?

— Ей приятнее будет увидеть меня… то есть тебя в старой куртке.

— Ну и знаток женского сердца!

Стас открыл дверь в коридор. И остановился.

— Слушай, а что я ей скажу?

— Извинись, что был занят… ну, скажи что-нибудь. Можешь даже разочаровать ее в нас. Только не обижай.

— Жалеешь?

— Иди-иди. Я бы на твоем месте не колебался.

— Регина?

— Да-да, Регина. У нее светлые волосы, прямые светлые…

Стас пошел к лифту.

Станислав сел в кресло, рассеянно вытащил из пачки сигарету. Посмотрел на нее, словно не мог сообразить, что делать с этой штукой, потом сунул сигарету в рот, щелкнул зажигалкой. Закашлялся и расплющил сигарету в пепельнице.

— Берегите составные части, — пробурчал он чьим-то чужим голосом. — Они вам дадены не для баловства.

Он посмотрел на часы.

Стас уже у входа в зоопарк.

Станислав снова поднялся, подошел к окну и, упершись лбом в стекло, смотрел вниз и направо, в темную зелень парковой зоны. Словно мог разглядеть кого-то за три километра. Ничего он, конечно, не увидел. Вернулся к столу, раскурил еще одну сигарету и затянулся. А когда откашлялся — затянулся еще раз.

Даже в наши просвещенные времена многие верят, что, разбив зеркало, вы обрекаете себя на семь лет невзгод. Но никто не говорит, что произойдет, если вы возьмете разбитое зеркало и склеите осколки. Думаю, нужно будет придумать историю об этом. Или я расскажу вам свою собственную — историю разбитого зеркала.

Я мог бы начать тридцать четыре субъективных года назад, с того момента, когда я был зачат — уже расколотым. Или я могу сразу перенести вас прямо сюда: всматриваться в тьму и размышлять над ее значением. Но это не обычная тьма. В инфракрасном свете она сияет чуточку ярче фона. Вы ошибочно приняли бы ее за чрезвычайно холодного и тусклого коричневого карлика, пока не измерили бы массу, гравитацию и состав. И вот тогда бы вы лицом к лицу столкнулись с проблемой. То, что вы пытаетесь описать, — это черный карлик[8]; остатки старой, давно исчезнувшей звезды. По-настоящему древней. И если вы не пропускали уроки физики, сейчас у вас перехватило бы дух и вы воскликнули бы: «Невероятно!»

Вот только все доказательства перед вами. Невозможное существует, измерения проводились бесчисленное множество раз, и все дали один результат. И теперь вы наблюдаете этот возмутительный объект с расстояния нескольких световых лет. Вам отчаянно хочется изучить его поближе.

И вот тут-то в этой истории появляюсь я, вместе с Джордано Бруно и четырьмя другими давно умершими знаменитыми исследователями космоса.

— Трудно разглядеть, правда?

Я вздрогнул и резко развернулся в невесомости. Посетитель не только смущал меня пристальным взглядом, но и прервал беззвучный диалог в моей голове. Это был полковник Торрес собственной персоной — в чьих еще устах столь невинное замечание может прозвучать как обвинение?

— Я не пытался его увидеть.

Полковник фыркнул:

— Врешь. Все хотят увидеть его сами, даже если знают, что ничего не разглядят.

Торрес был прав; я действительно пытался на глаз определить местоположение объекта. Однако на таком расстоянии его видимый диаметр будет меньше двух угловых дуги. Много — для любого светящегося или освещенного объекта. Такие можно без усилий заметить с первого взгляда. Но очень мало, если то, что вы пытаетесь разглядеть, — чернее смолы.