Когда умирает свет (СИ) - Адьяр Мирослава - Страница 22

Успокоиться.

Мне нужно успокоиться…

— Тебе нужно поесть.

От одной мысли о еде внутри все перевернулось. Бурлящая кислота в желудке сделала парочку головокружительных кульбитов и радостно устремилась к горлу.

Подскочив на ноги, я бросилась к единственному окну и чуть не ослепла от накатившей волны раздирающей тошноты. Белые вспышки перед глазами появлялись с каждой болезненной судорогой, и мне казалось, что моя беспомощная оболочка сейчас просто вывернется наизнанку.

Я умоляла мироздание послать мне облегчение, молила собственное тело остановиться, но то, наплевав на все жалкие просьбы, продолжало скручиваться в жуткой агонии.

Когда желудок уже не смог придумать, что бы еще из меня выбросить, ужас закончился. Коленки подогнулись, и я осела прямо на пол безвольным мешком костей и вялых мускулов.

— Выпей, — Карлос без церемоний ухватил меня за затылок и запрокинул голову, вынудил приоткрыть рот. В горло полилось что-то кисло-сладкое, прохладное. А следом я ощутила, как в шею входит еще одна игла. — Это очистит кровь. Тебе полегчает.

Разлепив веки, я замерла, как кролик в свете фар аэрокара.

Карлос смотрел на меня со злостью, обидой, недоверием и… самым настоящим ужасом. В глубине расширившихся зрачков притаилась и поскуливала тень.

— Какой срок, Оттавия? — прошипел он, а я даже не сразу сообразила, о чем речь. Но когда вопрос все-таки до меня дошел, в голове резко стало пусто. Мысли разбежались, попрятались по углам и тихонько перешептывались друг с другом, оставив меня совершенно беззащитной.

Нет-нет-нет. Только не сейчас, Саджа, пожалуйста, я не готова!

— Какой срок?! — рявкнул он мне в лицо, и я впервые по-настоящему испугалась, заметив в потемневших до черноты глазах самое настоящее отчаяние.

— Я н-не уверена… — голос дрогнул, стало так жалко, невыносимо жалко себя, Карлоса, мир вокруг, что слова превращались в вязкие, липкие комки и никак не хотели слетать с языка, — я только успела с-сделать тест… а потом Шейн… и вот…

— Почему ты не отказалась лететь?!

Карлос был в ярости. Даже не так.

В бешенстве.

Он вскочил на ноги, отошел на пару шагов и застыл, будто я нож ему в сердце воткнула. Лицо исказилось дикой, невыносимой мукой.

— Я не могла отказаться!

Он не понимал. Как бы я объяснила свой отказ? Я работала на компанию, как и он сам!

— Ты могла придумать правдоподобную ложь! — он принялся расхаживать из стороны в сторону, от стены к стене, точно запертый в клетку зверь. — Ты могла сказать мне, в конце концов!

Он остановился, бросил на меня затравленный взгляд.

Внутри все заледенело, сердце едва толкало отравленную кровь.

— Ты и не собиралась, да?

— Карлос…

— Отвечай!

Медленно прижавшись к стене, я подтянула колени к подбородку. Унижение, страх и боль затопили меня, закружили в водовороте и бросили прямо на острые камни его осуждения, что отчетливо читалось в каждом движении, в интонации, в раскаленной бездне карих глаз.

— Я бы решила эту… проблему. Потом.

— Решила проблему? — он усмехнулся, будто никак не мог поверить в происходящее. — Ты не думала, что я должен знать? Что я могу захотеть… принять участие?

Губы сами по себе скривились в усмешке.

— Ты уже принял участие.

Карлос вздрогнул, по его лицу прошла тень. Опустившись на корточки, он протянул руку и коснулся моего дрожащего колена.

— Оттавия, ведь это и мой ребенок.

— Это мое тело. Я могу решать!

Карлос кивнул, но мыслями был где-то совсем далеко, а в его глазах разгоралось недоброе пламя.

— Так и есть. Но дело ведь не в теле. Pues si? Боялась потерять работу?

— Они не дали бы мне спокойно разгуливать беременной! — зашипела я в ответ. — Где это видано, чтобы Слышащий мог иметь детей?! Я бы и пикнуть не успела, как оказалась бы в лаборатории! И да, твою мать, я не хотела терять работу! Сказала бы я тебе, а дальше что?!

На последнем слове слезы уже вовсю текли по щекам и капали вниз с подбородка. Стукнув кулаком по земле, я бросила в мужчину обвинения, как камни:

— Это все ты виноват!

Казалось, я не могла задеть Карлоса сильнее.

— Я виноват? В чем?! Что притащил тебя сюда беременную? Или что пытался быть в твоей жизни хоть иногда?!

— В том, что я вообще беременна!

Он выразительно скрестил руки на груди.

— Это какая-то странная логика, Оттавия, тебе не кажется? Ты не думаешь, что твой суд несправедлив? — с каждым словом его голос все больше леденел, отчего моя кожа покрывалась мурашками. Волоски на затылке вставали дыбом от одного только взгляда на Карлоса. — Все исследования показывали, что у Слышащих не может быть детей! В чем я виноват? Позволь напомнить, что это ты искала встреч! Ты нуждалась во мне — и я шел. Ты требовала моего присутствия — и я всегда откликался, — он обхватил руками затылок и прикрыл глаза. — Мы работаем, иногда прыгаем в койку друг к другу, а потом ты сбегаешь и делаешь вид, что ничего не было! Ты меня на пушечный выстрел не пускаешь в свою жизнь, а потом являешься, вся такая жертва драмы, и заявляешь, что это я виноват? Сколько мы с тобой не виделись, м? Не помнишь? А я скажу! Шесть. Мать. Твою. Недель! И теперь я — козел отпущения. Ты хочешь обвинить меня в долбаном чуде? Или в том, что я разрушил твою “идеальную” жизнь?

— Да, разрушил! Ты разрушил мою жизнь, будь ты проклят!

Вскочив на ноги, я пихнула Карлоса в грудь, но не смогла сдвинуть его даже на дюйм. Собственная слабость и бессилие поднялись с самого дна души и душили меня, душили с такой силой, что слезы лились настоящим потоком, застилая глаза и размазывая мир вокруг.

— Ты никогда не понимал! Никогда, никогда, никогда!

Одно неуловимое движение — и я оказалась зажатой в кольце его рук. Оставалось только орать, плакать и жалко трепыхаться, потому что выбраться из “капкана” не получалось никак.

— Я понимал, — горячая ладонь легла на мой затылок и прижала сильнее, а шепот обжег ухо, и столько в нем смешалось всего, что я замерла, забыв, зачем вообще вырывалась. — Я понимал, потому что это похоже на тебя и камень, palomilla. Ты знаешь, как плохо и опасно тебе возле него, но и уйти не можешь. Это больная, обреченная любовь к неизвестности, навязанная тебе каким-то лабораторным безумцем, пожелавшим играть в бога. Вот только мне никто ничего не навязывал. Я выбрал тебя добровольно и не могу бросить, потому что не хочу без тебя жить.

Он осыпал мое лицо такими жгучими, отчаянными поцелуями, что в груди стало невыносимо тесно. Руки, совсем недавно отталкивавшие, обвились вокруг крепкой шеи, и я цеплялась за Карлоса, как за последнюю опору.

— Хочешь говорить с камнем? Говори, — продолжал шептать он. — Но не в этой компании и не на таких планетах.

— Я не понимаю…

Мужчина выразительно закатил глаза.

— Оттавия, я же видел, как гибнут подобные тебе. Как вы летите на свет и сгораете, снова и снова. И сколько таких уже было? Илиас ведь далеко не первый.

Не первый. С этим было бы глупо спорить.

Но все же…

Мысли забились в голове рассерженными бабочками: столько вопросов вертелось на языке, столько возражений, что я не могла их сформулировать.

— Никто не даст мне уйти. Это безумие… я не могу…

— Почему же? — Карлос гладил меня по волосам и чуть сместился в сторону, чтобы сесть у самого огня, со мной на руках. — Все возможно. Мы можем полететь, куда захочешь.

— Мы вынуждены будем держаться подальше от Заграйта. Это же почти дезертирство! А если за нами отправят кого-то из наемников Гильдии или вольных стрелков? А деньги? А оборудование? Что мы будем делать? Невозможно, Карлос, я не…

Новый приступ истерики накатил неожиданно. Уткнувшись в грудь мужчины, я ревела, как в последний раз, не в силах успокоиться. И даже его нежные прикосновения не могли унять тянущую боль в груди.

— Я не знаю, что мне делать… что мне делать?..

Карлос укачивал меня, словно ребенка, шептал что-то на ухо, целовал висок, щеки, подбородок, собирая губами соленые тяжелые капли.