Когда умирает свет (СИ) - Адьяр Мирослава - Страница 11

Но коммуникаторы молчали и “смотрели” на нас крохотными голографическими экранчиками с презрительным негодованием.

Если бы кто-то дал им право голоса, то сейчас бы мы слышали отборную ругань и полные гнева вопли о том, что не надо так сильно сжимать их потными ладошками, дышать на них и грызть от нервного напряжения.

А я не могла не сжимать, не дышать и не грызть!

Я носилась в панике, и даже попытки Карлоса остановить меня ни к чему не привели. Несколько минут мужчина все-таки решил дать мне, чтобы остыть и прийти в себя.

Встал в стороне, опустился на корточки и принялся ковыряться в рюкзаке: выуживал оттуда сканер и питательный батончик. Не для себя.

— Поешь, — гаркнул он и бросил мне угощение, которое я умудрилась поймать не глядя. Тело отреагировало само, в то время как мозг визжал и бился в агонии. Машинально развернув батончик, я отправила в рот кусок и принялась медленно жевать.

Думай, Оттавия.

Всему должно быть рациональное объяснение.

Лагерь могли снять за два часа?

Нет, конечно, глупость какая! На упаковку образцов, экранов, палаток, госпиталя, машин, буровых установок, походных лабораторий и прочих прелестей ушла бы неделя. Транспортники пришлось бы вызывать заранее, согласовав это с хреналионом человек и Мастером смены.

А тут просто никого нет. Вообще, ни души, мать его!

Даже трава не примята, будто ее великан невидимый расчесал охрененным гребнем, а потом ушел в неизвестном направлении, оставив меня один на один с неизвестностью.

— Никакого ответа, — Берта зло перебирала свои пожитки и то и дело тыкала в несчастного дрона.

Он послушно снимал происходящее. Точнее, электроника показывала, что он снимает, но так ли это на самом деле — можно было бы узнать только в лагере.

Которого нет.

И железяка уверяет, что передает сигнал…

Куда? Кому? Кто-то нас вообще слышит? А если слышит, то почему молчит?

В ярости я пнула лежащий в траве камень и следила, как он, крутанувшись в воздухе, упал на землю и покатился вон, обидевшись на меня такую психопатку.

Прости, приятель, но я просто не в себе сейчас. Тут один город решил сожрать нас, и я совершенно не знаю, что дальше делать и куда идти.

А если мы никогда не найдем их?

Мысль сделала кульбит в голове, сжалась до размера спичечной головки и разлетелась в стороны как сверхновая, вспыхнув болезненными искрами где-то в районе мозжечка.

Внезапная тошнота накатила удушливой волной.

Нет, пожалуйста, только не сейчас!

Пришлось отойти немного от поляны, чтобы не привлекать излишнего внимания Карлоса и Берты. Они как раз о чем-то увлеченно спорили, и я молилась всем известным богам, чтобы моя быстрая и постыдная встреча с ближайшими зарослями осталась незамеченной.

Я — лист на ветру. Я буду неслышно парить от одного укрытия до другого.

Когда я, наконец, вывалилась из-за куста в траву, тяжело дыша и утирая рот дрожащей рукой, Берта уже не сдерживалась и ее голос разносился далеко вокруг:

— Нам нужен план!

— Я и пытаюсь его предложить! — Карлос тоже не стеснялся. Сейчас все звери в округе обязаны были замереть и прислушаться к спору. Где-то инопланетные бобры пошли жарить попкорн. — Мы должны немного вернуться на север, проверить побережье. Это всего в двух часах пути.

— И что ты хочешь там найти, м? — Берта ярилась по-настоящему, и я уже следила за перепалкой всерьез, пытаясь понять, что происходит. Батончик в руке медленно превращался в подтаявший пластилин, и я торопливо запихнула его в рот, хоть желудок взмолился о пощаде и уже ныл в преддверии близкой изжоги. — Идти на побережье — бессмысленно. Мы должны остаться здесь и ждать.

— Чего?

— Восстановления связи? Да откуда мне знать?! Может быть, все враз сорвались с места и свалили вон!

Мужчина резко отмахнулся, как от надоедливого насекомого.

— Да ты оглянись вокруг! Тут никогда ничего не было, тут никогда не стоял лагерь. Травка вон зеленая, курчавится. Куда бы мы ни пришли, а это совсем не тот сектор, который мы покинули.

— Это бред какой-то! Ты хочешь сказать, что мы запутались в трех коридорах?

Карлос опустил голову и прикрыл глаза. Его напряжение было физически ощутимо. Оно растворялось в воздухе приторной густой патокой, и я нервничала все больше, потому что впервые видела мужчину именно таким. Растерянным, удивленным и сомневающимся.

Батончик растекся во рту вязкой гущей, и я с трудом протолкнула ее в горло. Поднялась на ноги, чтобы подойти поближе и высказать свое предположение — высказать хоть что-нибудь, чтобы сбавить общее напряжение, — но тут что-то внутри меня хрустнуло и надломилось, как палочка леденца.

Кто-то назвал бы это дурным предчувствием.

Интуицией.

И сейчас это чувство во мне било тревогу, молотило во всевозможные барабаны и орало во всю глотку, требуя поднять голову и осмотреться по сторонам.

Небо надо мной окрасилось тягучим золотом, закрутилось где-то вдалеке, над городом, превратившись в одну колоссальную воронку. Вибрирующую, натянувшуюся поверхность рассекли белоснежные зигзаги молний, но я не слышала грома.

Я почувствовала, что не могу вытолкнуть из пересохшего горла ни единого слова, ощущала на языке только пресную массу питательного брикета, забившую все остальные вкусы.

Забившую даже запахи.

Мне все это кажется. Это какая-то игра воображения.

Интересно, беременные страдают галлюцинациями? Вот будет потеха, если Карлос вычислит мое положение по поехавшей крыше. Умора просто!

Небо вспыхнуло, треснуло где-то у самого краешка воронки, и я отвлеклась от него, чтобы привлечь внимание спорящей парочки. Толкнуть их, закричать: “Смотрите, сейчас небеса рухнут нам на головы!”

Они должны были это увидеть!

Но стоило только открыть рот, как я поняла, что звать некого.

На это пустой поляне я осталась в одиночестве. Один на один с приближающимся золотистым штормом.

— Карлос!

Я орала уже не меньше часа. Посадила голос, наверное, порвала к такой-то матери связки, но продолжала звать, снова и снова…

— Карлос!

…но ничего не менялось.

— Берта!

Голос сорвался окончательно, превратившись в жалобный хрип, но я не сдавалась. Вытирая навернувшиеся слезы, я не прекращала звать.

В какой-то момент я даже вернулась к входу в город, чтобы посмотреть, что там происходит.

Слепая надежда на удачу — это так по-человечески, что я невольно рассмеялась и подумала, что Карлос бы пальцем у виска покрутил и сказал бы, что мотылек окончательно рехнулся.

Я точно помнила, что дороги в коридорах не были вымощены ничем. Только земля и редкие пучки травы.

Сейчас же их покрывала мелкая искусная мозаика.

Каждая плиточка, размером не больше двух дюймов, так плотно прилегала к соседнему кусочку, что швов было совершенно не рассмотреть.

Зато картина раскрывалась вся, обнажала перед случайным зрителем все, что только могла показать.

Осторожно переставляя ноги, я медленно двигалась вдоль стены, чтобы не упустить ни единого изгиба странного рисунка.

Часть мозаики была совершенно черная. “Темно-синяя”, — поправила я себя и увидела на синеве белые точки звезд. Дальше картинка становилась светлее, из плиток вырисовывались мохнатые облака, а вскоре я дошла до изображения планеты.

И откуда-то во мне появилась уверенность, что это именно та планета, по которой я сейчас топталась.

Она мягко покачивалась в колыбели космической пустоты, а через несколько футов картинка изменилась.

Шаг в сторону. Еще один.

Над планетой нависла тень: массивная, темная, угрожающая.

Хруст где-то поблизости заставил меня подскочить на месте и потянуться к поясу в поисках пистолета, но тщетно: оружия под рукой не оказалось.

— Да почему мне так не везет сегодня, — прохрипела я и прижалась к стене.

Бежать?

Ждать?

Золотистый шторм так и бушевал в небе. Он не двигался с одной и той же точки, не пытался приблизиться — только иногда разбрасывал в стороны белоснежные зигзаги молний, кидал в лицо колкую пыль и пробирал холодом до костей.