Польские народные легенды и сказки - сказки Народные - Страница 53

Не прошло и года, как помер от пьянства Харлак, земля и дом за долги пошли, а жена и малые дети остались без хлеба, без крова, без теплой одежды. Пошли они по белу свету, по чужим людям, насмешки и издевки за своего отца-пьяницу выслушивая.

С той-то поры и распространилась среди людей водка, никто их не заставляет, никто не принуждает, сами по доброй воле пьют. А вместе с нею приходят в дома к людям голод и нищета, губит водка человеческое тело и душу, а тому, кто ее выдумал, черту Водкоробу, приносит в день по тысяче душ.

Пошел как-то раз крестьянин в лес, чтобы нарубить дров. Дала ему жена на обед испеченную в золе лепешку. Положил мужик узелок на пень, а черт взял да и украл его. Принес нечистый лепешку в пекло, показал ее антихристу и говорит, что поможет она ему добыть чью-нибудь душу — ведь хлопы из-за хлеба обязательно подерутся.

Отвечает ему сатана:

— Э-э, нет, красть у бедняка не годится.

Собрал Люцифер тотчас всех чертей, думали они, гадали, как собрата наказать, и решили, что должен он отнести и положить лепешку туда, откуда украл ее, и, кроме того: быть ему в одном из монастырей семь лет квестарем, собирать милостыню для монастыря.

Пришел черт на монастырский двор, стал в квестари проситься. А в монастыре не было как раз монаха, собирателя подаяний. Приняли его на полгода. Дали пару лошадей и телегу. Стал он ездить от дома к дому, от пана к пану, подают ему люди столько, что приходится просить у них еще телегу, чтобы довезти пожертвования до монастыря. Привезет в монастырь, отдаст все настоятелю и опять едет.

И вот как-то раз подъехал он к одному богатому двору, а хозяина дома не было. Говорит ему хозяйка:

— Муж в город по делам уехал, я бы и рада вам что-нибудь дать, да нет у меня ничего, разве что несколько грошей.

А у этого хозяина был такой обычай: как кто из гостей — во двор, так он — в шкаф, чтобы гости его не объели.

Поехал себе монах дальше. Едет, едет, приехал в одни дом и попал как раз на обед. А в это время закончил повар готовить огромного сома, и рыбу подали на стол. Гости уж и других кушаний понаелись, но при виде сома глаза у них разгорелись, каждый по кусочку берет и на тарелку к себе кладет. Видит монах, что про кучера его совсем забыли, а кучер с утра ничего не ел. Начал тут черт икать да кривиться, будто вот-вот его рвать начнет, гости и разбежались кто куда. Взял тогда монах сома, отнес его кучеру и говорит:

— Бери, ешь, раз тебе ничего другого не дали — значит, весь сом твой.

А гости тем временем опять к столу пришли, смотрят, где сом, а сома уж и след простыл. Подал хозяин монаху милостыню, и поехал он дальше.

Приехал он как-то опять к тому дому, где жадный богач жил. Попал к обеду, хозяина и на этот раз дома не оказалось. Увидел нечистый, что висит на стене заряженный пистолет, взял его в руки, а потом мелом нарисовал на дверце шкафа круг, как раз на уровне груди хозяина, отошел на несколько шагов, прицелился, а сам и спрашивает у хозяйки:

— Как вы думаете, хозяюшка, попаду ли я в этот круг?

А хозяйка как закричит, стала она черта просить-молить, чтобы он не стрелял, а то мужа убить может.

— Ведь мужа-то вашего дома нет.

— Ой, дома он, дома, в шкафу сидит!

Вышел тогда из своего убежища хозяин. Попросил у него монах милостыню для монастыря. Был у пана в стаде бешеный бык, такой злой, что никто чужой подступиться к нему не смел. Сказал тут пан, что жертвует на монастырь быка, только пусть сам монах пойдет и возьмет его, а сам подумал, что монаху с быком не справиться. Пошел черт, поймал быка, привязал к возу, поплелся тот покорно за телегою.

Удивился хозяин:

— И что за шельма этот монах?

Приказал он тогда собак спустить, на монаха их натравить. А сам подумал: «Испугается божий служитель, уберется восвояси и быка со страху отпустит».

Но черт еще и собак поймал, привязал к возу и в монастырь привел. Не стало теперь у пана ни быка, ни собак. Как он ни злился, как ни сердился, да поделать ничего не мог, провел его проклятый монах.

А черт, кроме подаяния, привозил всегда с собою в монастырь по вязанке прутьев. Накопилась их во дворе большая куча. Удивляются старые монахи, зачем так много лозины, а нечистый и говорит им:

— Как развалится забор, можно будет из них сделать новый, вот и не придется тратить деньги на изгородь.

Так прошло шесть лет. На седьмой год повысили черта в должности. Сделали его экономом, а на его место приняли другого. Разбогател монастырь за те шесть лот, что ездил нечистый за подаянием. Были теперь на монахах одежды богатые, в костеле утварь дорогая, для толстых монахов всегда еда вкусная.

И вот стал черт ключником, выдает он теперь продукты на кухню, раздает, сколько может, нищим.

Как-то раз позвал он много гостей, пригласил короля и шляхту, хотелось ему со всеми распроститься да расплатиться. А перед этим взял да и роздал нищим все, что в монастырских кладовых было, повару же ничего не выдал. Ругается повар, черта поминает, уже двенадцать часов пробило, а на кухне — ни дров, ни еды, темень беспросветная.

В этот же самый день принимал гостей в соседнем государстве один король.

Отправился ключник-черт к тому королю на кухню, забрал все, что там только было, и перенес в монастырь для своих гостей.

Смотрит повар, а уж на кухне всего полным-полно, удивляется, руками разводит: выбирать ничего не выбирал, готовить ничего не готовил, а столы от еды и вина ломятся!

Говорит монах прислужнику:

— Пора бы на стол подавать, гостей дорогих угощать.

А прислужник ничего не знал, ведать ничего не ведал о том, как черт угощенье достал.

— Что прикажете подавать, чем гостей угощать, если на кухне темным-темно и повару готовить нечего?

Улыбнулся лукавый:

— Ступай да посмотри хорошенько — может, что-нибудь и найдешь для нас.

Пошел прислужник, посмотрел и испугался.

Наелись гости, напились, благодарят хозяина. А он возьми да и подстрекни тех, кто побольше выпил. Завязалась тут драка, стали гости теми лозинами, что возил монах будто бы для изгороди, друг друга хлестать. Бились-дрались, а наутро пятидесяти в живых недосчитались. Досталось черту вместо одной души сразу полсотни. Забрал он их с собою в пекло. А монахи так и не заметили, когда он исчез.

Давным-давно, еще тогда, когда старый дуб, что растет у дороги на Устку, был чуть побольше ромашки, жил старый рыбак по прозванию Промык[8].

Прозвали его так потому, что были у него волосы совсем седые, а глаза ясные-ясные. Славился старик своею мудростью и добротой. Никогда и никому не отказывал он в помощи. Почитали его все, любили и ставили в пример другим.

И хоть был уже стар Промык, не мог он расстаться со своими сетями. Руки у него были еще сильные, посильнее, чем кой у кого из молодых.

Уловом своим делился рыбак с убогой вдовой.

И был старик очень набожный. Всегда перед тем, как выйти в море, становился он на берегу на колени и молился долго и усердно, поверяя богу заботы, радости и печали. Слушал его молитвы ветер, слушало море.

— Нет у Промыка даже единого греха на совести. Святой старик, — говорили меж собою устковские рыбаки. — Никогда он не заругается, никогда не разозлится.

Потому-то и решил черт, прятавшийся в морских дюнах, любой ценой завладеть душой рыбака, чтобы не попрекал его сатана, не называл ленивым бездельником.

И вот как-то раз не везло Промыку во время лова. Попадались в сети только крабы, морские ракушки да мелкая рыбешка. Вдалеке виднелась золотая полоска берега, лениво плескались волны о борта лодки.