Мадонна Фьора, или Медальон кардинала делла Ровере (СИ) - Кальк Салма - Страница 31

— Вот, смотрите, — Ланцо передал Марни распечатанные фотографии медальона и текста, который лежал в сканере.

Отец Варфоломей сначала внимательно рассмотрел изображения, передал их дальше, а потом вцепился в текст.

— Ага, снова латынь! Госпожа де Шатийон, садитесь-ка поближе и давайте почитаем, что здесь написано, — он подобрался, рядом с ним на диване образовалось место, куда и приземлилась стоявшая до того у окна Элоиза.

— Ага, а нам рассказать? — возмутился Карло.

Марни попросту присел на подлокотник дивана рядом с Элоизой и заглянул через плечо.

Элоиза вчиталась в текст.

«Ваше высокопреосвященство!

По вашей просьбе я изучил интересующий вас медальон. Я не нашел в нем ничего такого, что бы могло послужить причиной столь неподобающих для служителя церкви поступков. Медальон сделан из золота высокой пробы, на крышке имеется рубин размером с ноготь мужского большого пальца, вокруг рубина — кольцо из мелких жемчужин, поразительно ровных и с золотистым отливом. Внутри на эмалевой пластине образ Пречистой Девы, на самом деле несравненной красоты, но — ничего особенного. Однако же уже второй человек, владеющий этим предметом, на моих глазах начинает совершать поступки странные и ничем не объяснимые. И монсеньор Франческо Донни, безупречный в словах и делах, и Просперо Колонна никогда не были замечены ни в чем неподобающем, однако же…»

— Элоиза, вернитесь к нам, пожалуйста, — вдруг услышала она.

Она подняла голову и встретилась взглядом с улыбающимся Марни.

— Я еще не дочитала, извините.

— Элоиза, тут отец Варфоломей выдвигает гипотезы…

— Пусть выдвигает, я, может быть, тоже выдвину, только потом, — она снова углубилась в текст.

«…однако же вдруг обнаружили алчность и склонность к разного рода низким развлечениям. Я предполагаю, что эти пороки спали в их душах, но потом что-то случилось, что-то такое, что уже не позволяло им держать это в себе, и они пустились во все тяжкие, не заботясь о том, как это скажется на их репутации и на репутации клира в целом. Я не склонен винить во всем золотую безделушку, однако, факты против дьявольского предмета. Все те события, о которых я уже рассказывал вам в прошлом письме, продолжались ровно до того момента, пока владелец медальона не покидал наш бренный мир. Алчные страдали от неизлечимых телесных болезней, сладострастные теряли разум от женщин, чревоугодники и пьяницы принимали яд. Поэтому я изо всех моих слабых сил заклинаю вас — расстаньтесь с этим предметом. Это орудие дьявола, оно не приносило ни одному из своих владельцев ни счастья, ни благодати, а только лишь грех, позор и смерть. Я сам смогу прибыть к вам лишь послезавтра, надеюсь застать вас в добром здравии и ясном рассудке.

Искренне Ваш, Паскуале д’Арагона. 20 марта 1756 года»

Элоиза подняла голову от текста и увидела, что все смотрят на нее и молчат.

— Вы готовы рассказать нам эту, несомненно, занимательную историю? — спросил Марни. — А то читаете и молчите. Отец Варфоломей — и тот замолчал, глядя на вас. Вы подаете дурной пример!

— Я просто хотела представить, о чем речь. Документ явно копировали, то есть принимали во внимание.

— Кстати, донна Эла, — вдруг спросил Лука, — а откуда вы узнали про сканер и ящик стола?

— Сама не знаю, — отмахнулась Элоиза. — Случайно получилось.

— Круто у вас случайно получается!

Далее Элоиза на пару с отцом Варфоломеем пересказали обществу содержание прочитанного письма.

— Так наш медальон еще и с ума сводит? Может, мы тогда просто дождемся, пока у Моллини совсем крыша уедет, и он будет наш? — хмыкнул Карло.

— А если он и вправду рехнется, и начнет голым бегать по улицам? Его запрут в психушку, и никакого нам медальона, — возразил Лука.

— А может, он по бабам бегать начнет? Он, говорят, одинокий, стеснительный и никому не нужный, прям жалость берет! — загоготал Антонио.

— Да пусть ходит, только бы не по мужикам! — ржал в ответ Карло.

— Ага, представь — начнет по мужикам ударять, придет к нам, а нас тут до фигища, — Лука только по креслу не катался.

— А вдруг у него не так будет проявляться? Может, он повадится ходить к нам на чердак и тырить оттуда драгоценности! — не уступал Карло.

— Ага, пущу я его, можно подумать, — пробурчал под нос Лодовико. — Он у меня в этом здании шагу без охраны не сделает, пусть только явится!

— Погодите, мне кажется, здесь все не так просто, — вмешалась Элоиза. — Я не могу пока это сформулировать, я еще подумаю. Отец Варфоломей, вы, все-таки, поближе нас ко всяким тонким материям, скажите — может такое быть?

— Может-то может, только не торопимся ли мы приписать сверхъестественные причины обычным человеческим слабостям?

— И так может быть, — не стала спорить Элоиза.

Эх, ей бы подержать в руках этот медальон! Хотя бы несколько минут! Возможно, она бы что-нибудь поняла. Или если бы не поняла, то есть, у кого спросить.

Тем временем отец Варфоломей собирал в пластиковую папку фотографии.

— Завтра посажу пару человек, пусть ищут похожее описание. А вдруг?

— И на всякий случай, если вдруг кто-то эту побрякушку клятую найдет, — тихо и внятно сказал Марни. — Сию же минуту сообщать мне! Голыми руками не хватать, сразу же нести отцу Варфоломею… или вот Элоизе. Понятно?

— Понятно, командир, — сказал за всех Карло, а остальные согласно закивали.

* 30 *

Элоиза попросила сделать ей копию текста — мало ли, вдруг еще раз прочитает и что-то новое в голову придет. Но отец Варфоломей покачал головой и сказал, что нет нужды — пусть забирает ту, что уже есть. А ему хватит, чем заниматься, на чердаке еще море работы. Она сложила листы в папку, немного посидела, послушала откровенный трёп, а когда начали обсуждать какие-то перемещения по городу и дежурства в неизвестных ей местах, то дождалась, пока Марни отойдет показать что-то на мониторе, и тихо выскользнула в коридор, после чего без приключений добралась к себе.

Уже наступил вечер, сгущались сумерки, в общем, можно было вспомнить о своей высокой должности и попросить ужин в комнату. Она так и сделала, и еще попросила вина. Надо было посидеть и подумать. Элоиза села в гостиной и принялась за ужин и раздумья.

Видимо, Марни и его сотрудники действуют по правилу — все, что прямым текстом не запрещено — разрешено. Уж наверное у них у всех есть разрешение на ношение оружия, уж наверное они применяют его в условиях города не впервые и для них это нормально. Если даже у нее есть такое разрешение, и если даже ей в кои веки раз пришлось воспользоваться своим пистолетом! Впрочем, если вспомнить события вторника, то первой начала угрожать оружием, а потом и стрелять сторона противника. А потом еще и машины взрывать! Вот, она уже тоже поделила мир на две стороны и причислила себя к одной из них. А правильно ли это?

А правильно! Если бы все не случилось так, как случилось, кто знает, что бы ее ждало во вторник в офисе Моллини и позже? Пролитого не поднимешь, жизнь заново не проживешь. И вовсе дело не в том, что ей безумно нравится смотреть на Себастьена за работой, и не в том, что благодаря ему и той самой работе она вспомнила о таких своих умениях, о которых благополучно не вспоминала почти что со школы.

О волке речь — а тут и он навстречь. Стоило только подумать о Себастьене, как в дверь постучали, а затем и зашли. Она даже не сразу встала, а только подумав, что не настолько близкие у них отношения, чтобы кричать ему в прихожую — заходите, монсеньор, я здесь.

Это на самом деле был он — кто бы еще стал ломиться к ней вечером? Он улыбался, видимо, был доволен, и держал руку за пазухой.

— Элоиза, простите меня за вторжение, но есть два момента. Во-первых — вот, вы забыли это в «сигме», — и он протянул ей шарф.

Ее шарф, темно-зеленый, с бабочками. Только… она подняла глаза и внимательно на него посмотрела. Шарф утром был на ней, да, но во время поспешного бегства из офиса Агостино она его совершенно точно сняла и положила в сумку. И сумка всю дорогу болталась через плечо, ровно до того момента, когда пришли в «сигму» и расселись, кто где успел. То есть, пока она не села рядом с отцом Варфоломеем и не бросила сумку на пол. Что, монсеньор, вы ничего не оставляете на волю случая и вам был нужен железный повод зайти ко мне?